Мне уже не больно (СИ) - "Dru M" - Страница 45

— Здравствуйте, Дмитрий Тимурович, — блондинка-секретарша приветственно мне улыбается и с нотками легкого ничего не значащего флирта спрашивает: — Вы по делу или просто заглянули проведать?

Надо же. Левая сторона моего лица все еще опухшая, на мне запачканная грязью куртка на три размера больше нужного, нос покраснел от холода, а симпатичная девушка все равно смотрит на меня с нескрываемым интересом. Магия вне Хогвартса.

— По делу, — холодно отрезает Илья. Взглядом его сощуренных карих глаз, кажется, можно убивать.

Секретарша, глянув на него с обиженным недоумением, снова оборачивается ко мне:

— Вам на какой этаж?

Я улыбаюсь ей, пытаясь доброжелательностью этого жеста сгладить грубость Ильи, и спрашиваю:

— А вы не знаете случайно, куда направилась девушка, которая зашла буквально за минуты две до меня? Она моя подруга, удивлен ее здесь видеть. Хотел нагнать, поздороваться.

— Как же, знаю, — радостно отзывается секретарша. — У нее личное приглашение от босса.

— Отлично, тогда нам три пропуска к Громову, — нетерпеливо вмешивается Карина, положив руки на стойку. Секретарша удивленно качает головой:

— Нет, вы не поняли, не к Тимуру Игоревичу. К Олегу Павловичу.

Мы с Ильей и Кариной переглядываемся с одинаковым изумлением во взглядах.

— К Милославскому?

— Да.

От удивления у меня слова застревают в горле. Кончики пальцев немеют и отзываются болезненным покалыванием, когда я непроизвольно с силой сжимаю ладони в кулаки.

— Тогда три пропуска к нему, — хмыкает Илья и хмурит светлые брови.

— Нет, Илья, — я тяну его за рукав пальто, добавляя хрипло: — К нему-то мы как раз и не можем. Для этого мне бы самому потребовалось личное приглашение Милославского. Здесь я вправе подниматься только на этажи нашей компании.

— Все верно, — секретарша вновь улыбается, но на этот раз уже безжизненно и дежурно, будто мы наскучили ей. — Дмитрий Тимурович, хотите, я вас с ним соединю?

Этого только не хватало.

Под предлогом срочного дела врываться к Милославскому и требовать от него внятных объяснений.

— Нет, спасибо… В другой раз.

Мы отходим к лифтам, отрешенно наблюдая за тем, как прозрачные кабинки, набитые сотрудниками, плавно трогаются с места, то двигаясь вверх и скрываясь под высоким потолком офисного атриума, то вновь опускаясь, чтобы выпустить и принять новые потоки людей.

Я готов провалиться сквозь землю от стыда, но в этот момент я испытываю громадной силы облегчение от осознания того, что мой отец не причастен к шантажу.

— Как думаешь… — Карина снимает свои темные очки и смотрит на меня внимательно и грустно. — Как отреагирует Алик, когда узнает, что его отец… Ну…

— Узнает, что его отец что? — раздается прохладный вопрос.

Мы резко оборачиваемся.

У лифта стоит Алик. В деловом темном костюме, с пузатой папкой бухгалтерского отчета в руках. Он прищуривает серые глаза, оглядывая всех нас по очереди, а потом спрашивает вкрадчивым обманчиво сладким голосом:

— И что это вы трое здесь делаете?

Комментарий к 5. Вне подозрений

* - “…Фрэнка Синатру, поющего о непрерывном снегопаде и домашнем уюте” - речь идет о песне “Let it snow”

========== 6. Никита ==========

Самое забавное, что Леша до сих пор не заметил ничего подозрительного.

Два раза на неделе я оставался ночевать у Алика, теперь почти постоянно пропадаю вместе с ним после школы, домой возвращаюсь с откровенными засосами на ключицах и под кадыком, а брат даже бровью не повел. Тему Алика и семьи Милославских он обходит за десять верст, поэтому вывести его на откровенный диалог не удается. Если честно, я даже не знаю, с чего начать этот разговор.

Поэтому и сейчас на смс «Сегодня дома?» я отвечаю кратким «Неа», тут же убирая телефон в ящик рабочего стола Алика.

В сотый раз окидываю взглядом его кабинет.

Все еще чувствую себя здесь неловко, как будто сам работаю в гигантском офисном комплексе, принадлежащем Милославским, и теперь меня вызвали к начальнику на ковер. Хотя и должен, по идее, чувствовать себя хозяином положения.

За отсутствием спустившегося за документами Алика устроился в большом кожаном кресле, решаю задачки по алгебре и изредка, уходя мыслями от домашней работы, прислушиваюсь к едва различимой болтовне секретарши в смежном помещении. Даже капучино пью во второй раз, нещадно эксплуатируя кофе-машину.

Подумать только, из этого самого кресла Алик наряду с отцом верховодит всей компанией.

Задумываясь об ответственности, которая лежит на его плечах, я начинаю представлять, могла ли наша жизнь сложиться иначе. Если бы Алик смог найти меня после той драки в четырнадцать. Мы бы ввязались в новую потасовку, наставили бы друг другу цветастых гематом. Быть может, подружились бы. Вместе гоняли бы в баскетбол после школы.

Отец Алика вовремя бы заметил маниакально-депрессивный психоз жены и положил бы ее в клинику. Она бы никогда не сбила моих родителей на трассе. У меня были бы действующие ноги.

Мы с Аликом бы росли в полных семьях. Он бы отказался наследовать бизнес отца, потому что его помощь бы не потребовалась.

И в этот самый момент мы бы встретились в кафе или на баскетбольной площадке, куда каждый из нас пришел бы после уроков в своих школах. Обычные подростки с обычными подростковыми проблемами. Быть может, мы бы впервые поцеловались, осознав за нашей дружбой нечто большее, чувственное и заставляющее сердце биться быстрее. И я бы оттолкнул Алика, смущенно сказав, что я «не из этих». Он бы невыразительно хмыкнул, поджав губы, и тогда я, не задумываясь, потянулся бы поцеловать его сам.

А еще — я был бы выше.

Эта мысль заставляет меня улыбнуться.

В Алике метр восемьдесят семь, а во мне — метр девяносто. Его бы точно взбесил этот факт.

И вслед за этим я думаю с неожиданным душевным подъемом: еще обязательно взбесит. Как только я встану на ноги и посмотрю на Алика слегка сверху вниз. Наша жизнь не хуже и не лучше из-за того, что сложилась именно так. Просто где-то в параллельной вселенной существуют два парня, один из которых никогда не становился у руля торгово-производственной империи, а другой никогда не терял способности ходить. Зато в настоящей версии есть Алик Милославский, рано повзрослевший, рано научившийся совсем недетским вещам. Который однажды встретился с Никитой Воскресенским и вылечил его от хронической тоски и ненависти к жизни.

Я дергаюсь, когда открывается дверь.

Заходит Алик, а следом за ним плетется Дима в какой-то безразмерной куртке для охоты. Громов чуть опухший после болезни, и он чем-то настолько встревожен, что в первые несколько секунд меня не замечает, а когда наконец встречается со мной глазами, лишь серьезно кивает и садится в кресло у входа.

— …Я уже сказал, что мой отец не имеет никакого отношения к шантажу, — Алик продолжает прерванный разговор, обращаясь к Диме, но смотрит при этом на меня с каким-то странным выражением и слегка хмурится. Мне становится неуютно под этим взглядом — складывается впечатление, что Алик за что-то на меня сердится. — Ульяна сейчас у него лишь потому, что хочет попросить помощи.

Дима недоверчиво фыркает.

— Почему бы ей не обратиться к своим родителям?

— Может быть потому, что Ульяна не хочет, чтобы они знали о ее откровенных фотках? — ядовито спрашивает Алик.

Я ничего не понимаю.

В первый раз слышу о том, что Ульяна находится сейчас наверху, с отцом Алика. В первый раз слышу о каких-то фотографиях.

Алик вздыхает, присаживаясь на край стола, за которым я сижу. Скрещивает руки на груди и произносит уже мягче:

— Дима. Мы тебе не враги.

Громов опускает взгляд на свои ботинки и тихо бормочет:

— Я уже не знаю, кто мне враг, а кто нет. Не знаю, на кого можно положиться… — он проводит ладонью по встрепанным темным волосам. — Веришь или нет, но я хочу лишь спокойствия для своей семьи.

— Как и все мы, — замечает Алик. Он оборачивается на меня все с тем же странным непонятным выражением во взгляде и тут же прячет глаза.