Мне уже не больно (СИ) - "Dru M" - Страница 14

— Ага, — отзываюсь блекло. — Этот Никита — просто часовая бомба какая-то.

— Ты отцу говорил про него?

— Говорил. Он велел договор о неразглашении ему выдать. Громов сейчас пошел распечатывать… — я тру подбородок большим пальцем и делюсь с Антоном тем, о чем думал весь прошлый вечер: — Но знаешь, что? Мне кажется, что этого Никиту не сильно впечатлит бумажка с печатью. Выбирая между друзьями и договором, он выберет друзей. Такова незамысловатая мораль среднего класса. Я не хочу давать ему договор на подписание. Это только его отпугнет и настроит против меня.

Антон догадливо улыбается.

— Но при этом ты хочешь, чтобы Громов думал, будто договор подписан? — уточняет он и посмеивается. — Вот это уже другой разговор. Вот это мой Алик!

Я пожимаю плечами. Получив поддержку Антона, чувствую себя гораздо увереннее в том, что собираюсь проделать без ведома отца.

— Если не получится заручиться хотя бы небольшой симпатией Никиты, будем ненавязчиво скармливать ему ложную информацию, — поясняю Антону, отстраняясь от перил и направляясь в сторону лифта. — А если он решит, что мы — неплохие парни, он займет позицию нейтралитета и будет молчать.

Антон едва поспевает за мной в кабинку лифта и непонимающе хмурит светлые брови.

— Погоди-погоди… А как Никита поймет, что мы — неплохие парни?

— А вот это, друг мой, — хмыкаю, нажимая на кнопку, — уже твоя головная боль. Я ни одной дружеской улыбки из себя ради этого безногого не выдавлю.

— Блеск, — бурчит Антон, складывая руки на груди. — Пользуешься мной, как бесплатным клоуном.

***

Иногда я искренне рад тому, что Васильев — мой друг. Потому что с таким врагом, изворотливым, хитрым и находчивым, я бы долго не протянул. В очередной раз убеждаюсь в этом, когда на стоянку, уже наполовину опустевшую после окончания уроков, Антон выходит вслед за бойко крутящим колеса Никитой. Эти двое о чем-то непринужденно болтают, Антон даже посмеивается, проводя ладонью по волосам, лукаво подмигивая Никите. А тот и вовсе не замечает, как его окручивают: улыбается в ответ, что придает его обыкновенно мрачному лицу хоть какой-то оттенок живости, и, ни секунды не колеблясь, катит в мою сторону.

Отбрасываю сигарету, хотя успел сделать от силы пару затяжек, заставляю себя отстраниться от капота машины и протянуть руку:

— Александр.

— Никита, — он подается вперед и крепко пожимает мою руку. То, что жест не выходит неловким и слабым, мне нравится. Уже одно рукопожатие может многое сказать о человеке. — Антон сказал, ты потом подбросишь меня до дома? А то я с боем отвязался от брата и обещался быть не позже семи.

— Без проблем.

Из машины выходит водитель, услужливой тенью появляясь за Никитой, открывает перед ним дверь и молча помогает перебраться на сидение. В это время я хватаю Антона, предпринявшего попытку улизнуть в сторону своего мерса, за рукав и шепотом спрашиваю:

— Ты как это сделал?

— Что сделал? — искренне удивляется Антон, вздергивая брови.

— Не прикидывайся, — отвечаю сухо. — Как он здесь добровольно оказался? Без кляпа во рту?

Антон смеется, засовывая руки в карманы форменных брюк. Он смотрит на меня с едва уловимой снисходительностью, прекрасно зная, что только ему позволительно общаться со мной в таком духе.

— Я пообещал прокатить его на хонде пилот, он это получил, — просто сознается Антон и в ответ на удивление, ясно обозначившееся в моем взгляде, добавляет: — Алик, он же парень из малообеспеченной семьи. Я бы сильно удивился, если бы его не интересовали тачки.

— Да это всего лишь хонда, — я действительно не понимаю, как можно повестись на такое. — Для выездов в школу. Я понимаю, пригнал бы сюда отцовские порше или ламборджини… И с каких это пор ты разбираешься в интересах бедных?

— Я разбираюсь во всем, — его голос звучит так серьезно в противовес играющей на губах улыбке, что не поверить этому заявлению попросту невозможно.

Антон салютует мне рукой и направляется к своему мерсу, где его ждет водитель. Оглядываюсь, находя взглядом тачки Громова и Ромашки. Последний резво высовывается из окна и многозначительно постукивает по циферблату наручных часов. Хороший он актер все-таки. Так долго играть в раболепие и верность интересам моей семьи.

Когда я сажусь позади водителя, я все еще раздумываю о том, как бы играл я, если бы мне предложили пару лет ожидания и целый кусок торговой империи в награду. Предал бы я с такой же легкостью тех, кого считаю своими друзьями? Правда, тотчас напоминаю себе, что друг у меня один — Васильев. А выступать против того, с кем рядом сидел на горшке в детском саду, выше даже моих сил.

— Это не единственная твоя машина? — отвлекает меня осторожный вопрос Никиты. Он уже пристегнулся и поправил ноги так, чтобы они не выглядели безвольным придатком инвалида. Забавно, если бы я не знал, принял бы его за самого обыкновенного парня.

Исподволь разглядывая его лицо, я прихожу к выводу, что Никита чрезвычайно скуп на выражение эмоций. По голосу ясно, что вопрос живо его интересует, но при этом глаза его все так же равнодушно смотрят куда-то в сторону, напряженные уголки губ печально опущены.

— У нас гараж на семь машин.

— Ого! — на этот раз Никиту выдает восхищенный блеск прозрачно-серых глаз. Эта наивность заставляет мои губы не секунду дрогнуть, сложившись в легкую полуулыбку.

Мы выезжаем со школьной территории вслед за машиной Ромашки, который воспользовался правом выбирать место для обеда на полную катушку и теперь ведет нас в итальянский ресторанчик на набережной.

Мой телефон вибрирует. Пришедшая смска от Антона гласит:

«Не будь молчаливым пнем! Упустишь момент, и Громов с Ромашей спляшут вальс на твоих похоронах».

Кошусь на Никиту, который кусает сухие губы, явно опасаясь в повисшем между нами молчании спросить еще что-нибудь. Очень тихо вздыхаю, напоминая себе о необходимости быть если не заинтересованно дружелюбным, то хотя бы вежливым, и предлагаю:

— Если хочешь, можем после обеда заскочить ко мне, покажу гараж.

Лицо Никиты неожиданно озаряет мечтательная широкая улыбка. На его худых впалых щеках от этого мимического жеста появляются задорные ямочки. Но спустя пару секунд он хмурится, и внезапно обозначившая симпатичность вновь обращается угрюмой заурядностью:

— Вряд ли успеем. Не хочу брата волновать.

Лениво соображаю, что бы еще спросить. Из того, что накопал Громов, я уже знаю, что Никита круглый сирота, но если я сейчас ничего не спрошу в ответ, то покажусь либо сумасшедшим сталкером, который пробивает своих жертв по базам перед тем, как войти с ними в контакт, либо бесчувственным хладнокровным ублюдком. Последнее очень близко к правде, но мне приходится перебороть упрямое нежелание вести светскую беседу и уточнить с вежливым интересом:

— Живешь со старшим братом?

Никита мажет по мне настороженным взглядом. Быть может, вспоминает все то, чего ему наплел обо мне Виктор.

— Ага.

Отлично, вот и весь ответ. Теперь мне не придется давить из себя сочувствие его утрате.

— Значит, в следующий раз заедем.

Теперь молчание не кажется мне натянутым. Мы чувствуем обоюдное нежелание говорить и принимаем его с облегчением. С человеком, который не заставляет вымучивать из себя слова и спокойно воспринимает тишину, даже ехать приятнее. Некстати вспоминаю о Громове, который всегда норовил заполнить пустоту словами и дежурными фразами, а если не ими, то тяжелым дыханием, компенсирующим мерным присвистом, наполнявшим до краев пространство между ним и мной. Наверное, это в Диме раздражало больше всего. То, что он так и не смог почувствовать себя уютно в моей тишине.

***

Ресторан оформлен просто и со вкусом. Дорогая итальянская мебель не кажется вычурной — это мягкие диваны вип-зоны, обтянутые светлой кожей, стеклянные столики и торшеры, мягко приглушающие свет. Места в небольшом огороженном от основного зала алькове достаточно, чтобы впятером разместиться с комфортом. Облюбовав себе место, с которого видно весь зал, находящийся на ярус ниже за стеклянной перегородкой, я мысленно хвалю вкус Романова. К тому же, заведение достаточно дорогое, чтобы в обеденное время здесь было практически пусто.