Сталин. Операция «Ринг» - Лузан Николай - Страница 9

Здесь уже терпение иссякло у Ильина, и он деликатно заметил:

– Михаил Семенович, это общие фразы. Нас интересуют конкретные поступки и дела Миклашевского. Он же живой человек, у него есть семья, какие-то привязанности, какие-то слабости. Ты понял?

Самойлов смешался и дрогнувшей рукой принялся перебирать документы. Куприн с недоумением посмотрел на него, перевел взгляд на Ильина с Маклярским и, пожав плечами, спросил:

– Миша, что с тобой? Я тебя не узнаю.

Самойлов нервно сглотнул и осипшим голосом произнес:

– Извините, товарищ комиссар, мне трудно говорить. Сейчас, сейчас я соберусь.

– Да что случилось, Миша?!

– Вчера под бомбами погибли жена и дочь… – тихо сказал Самойлов.

В кабинете возникла тягостная пауза. Нарушил ее Куприн:

– Миша, чем помочь? Нутам похороны и все остальное?

– Я… я сам, – тихо сказал Самойлов, и его губы задрожали.

На скулах Куприна заиграли желваки, он сорвал трубку телефона и, услышав ответ дежурного, потребовал:

– Владимир Алексеевич, у Миши большое горе, погибла семья. Состыкуй его с Егоровым, пусть поможет с похоронами.

– Есть, – принял к исполнению дежурный.

– И еще, Владимир Алексеевич, срочно ко мне Савельева!

– Павел Тихонович, так он же под Колпино!

– Вот же… – выругался Куприн и обратился к Самойлову: – Миша, кто, кроме вас, занимался проверкой Миклашевского и может с ходу подключиться к работе?

– Товарищ комиссар, не надо, я продолжу работу, – возразил Самойлов.

Куприн задержал на нем взгляд, его голос потеплел, и он распорядился:

– Владимир Алексеевич, с Савельевым отставить, а в отношении Егорова мое указание остается в силе.

– Понял, доведу немедленно! – заверил дежурный.

Куприн опустил трубку на аппарат и снова обратился к Самойлову:

– Миша, после совещания подойди к Егорову, он поможет.

– Спасибо, Павел Тихонович.

– Крепись, собери всю волю в кулак! Фашист только того и ждет, что мы дрогнем и падем духом.

– Не дождется! – отрезал Самойлов и заиграл желваками на скулах.

– Вот это ответ настоящего чекиста и коммуниста! – похвалил Куприн и снова обратился к результатам проверки Миклашевского: – Так какие у него сильные и слабые стороны, Миша!

– Явных слабостей не просматривается. Как на ринге, так и по жизни Миклашевский – боец. С таким, как он, можно идти в разведку, – заключил Самойлов.

– А что для него дороже всего? – уточнил Ильин.

– Н-у, Родина.

– С ней понятно, а что еще?

– Семья.

– Чем подтверждается? – допытывался Ильин.

– Материалами перлюстрации его переписки. В письмах Миклашевский вряд ли станет кривить душой.

– Весомый аргумент, – признал Куприн и отметил: – А для нас хороший якорь, что не переметнется к фрицам.

– Михаил Семенович, а чем подтверждаются политические убеждения Миклашевского – преданность Родине и товарищу Сталину? Есть примеры? – продолжал допытываться Ильин.

– Есть, и не один, – уверенно заявил Самойлов.

– Например?

– Позавчера агент Консул сообщил мне о пораженческом разговоре среди дежурного расчета прожекторной станции. Обсуждалось тяжелое положение на фронте. Рядовой Горохов допустил резкое антисоветское суждение о том, что товарищ Сталин… – Самойлов замялся.

– Да ладно, говори, Миша, тут все свои! – разрешил Куприн.

– В общем, Горохов клеветал, будто бы товарищи Сталин и Молотов, чтобы спасти свои шкуры, специально не посылают войска на спасение Ленинграда. И что…

– К черту Горохова! Что Миклашевский сказал? – торопил Куприн.

– Ничего, Павел Тихонович.

Ильин переглянулся с Маклярским и спросил:

– Михаил Семенович, так что же это получается? Миклашевский ничего не ответил на враждебный выпад Горохова?!

– Ответил, и еще как. Потом Горохов ползал по земле и собирал зубы.

– Молодец боксер! Лучшей проверки не придумать, – заключил Куприн.

Но Ильин не спешил с окончательными выводами и снова обратился к Самойлову.

– Михаил Семенович, а как Миклашевский отнесся к тому, что совершил его дядя – Блюменталь-Тамарин?

– Осудил. На комсомольском собрании так и заявил: «Задушил бы гада своими руками».

– А как к этому отнеслись в семье Миклашевского?

Вопрос Маклярского вызвал замешательство у Самойлова. Ему на помощь пришел Куприн и пояснил:

– Михаил Борисович, такой информацией мы не располагаем. Ваша шифровка на Миклашевского поступила неделю назад. Поэтому оперативные позиции в окружении его семьи не созданы, но в ближайшие дни они появятся.

– К сожалению, Павел Тихонович, на это уже не осталось времени, – посетовал Маклярский.

– И что ты предлагаешь, Михаил Борисович?

– Действовать, Павел Тихонович.

– Каким образом?

– По нашему плану. Он жесткий по исполнению, но, я полагаю, позволит ответить на главный вопрос: насколько надежен Миклашевский.

– Тогда чего мы тут рассусоливаем, показывай, что там у тебя! – потребовал Куприн.

Маклярский положил на стол портфель, достал пакет, сорвал с него сургучную печать и передал план Куприну.

Прочитав, тот покачал головой и подвинул документ к Самойлову. Тот бросил взгляд на подпись и невольно подтянулся. В правом верхнем углу плана стояла подпись заместителя наркома НКВД СССР комиссара госбезопасности 3-го ранга Круглова. Уже одно это говорило Самойлову о важности предстоящего задания. И чем дальше он вчитывался в проверочные мероприятия, через сито которых предстояло пройти Миклашевскому, тем все большие сомнения испытывал. Они отразились на лице Самойлова. Это не укрылось от Маклярского, и он подчеркнул:

– Михаил Семенович, проверку Миклашевского провести по самому жесткому варианту. У нас нет права на ошибку, слишком велика цена операции.

– Михаил Борисович, но если строго следовать мероприятиям плана, то получается, мы создадим ему невыносимые условия. И как он в них себя поведет, только одному черту известно.

– А по-другому нельзя. Условия, в которых предстоит действовать Миклашевскому, причем в одиночку, будут еще сложнее.

– Так, товарищи, давайте не будем гадать! Раз надо, значит, надо! – положил конец спору Куприн и распорядился: – Михаил Семенович, даю тебе четыре дня на подготовку исполнителей!

– Павел Тихонович, что с трибуналом, сбоя не будет? – уточнил Ильин.

– Его я беру на себя! Сделает так, как скажу! – заверил Куприн.

– Все, больше вопросов нет, остальное решим в рабочем порядке с Михаилом Семеновичем, – подвел черту Ильин.

– В таком случае за дело, товарищи! – закончил совещание Куприн.

В этот и последующие три дня ничего не подозревавший Миклашевский исправно нес службу и с нетерпением ждал, когда заступит на дежурство новый расчет и у него появится несколько часов, чтобы заглянуть домой и передать семье то, что удалось сэкономить от продпайка.

Ранним утром 3 мая старенькая полуторка, натужно гудя изношенными металлическими внутренностями, с трудом преодолела ручей и въехала на позицию станции отдельного прожекторного батальона 189-го зенитно-артиллерийского полка. Ее звук вырвал из полудремы часового. Он встрепенулся, сорвал с плеча карабин, взял на изготовку и завертел головой по сторонам, но ничего не увидел. Со стороны Ладожского озера волнами наплывал туман, косматыми языками стелился по берегу и скрадывал развороченный последней бомбежкой фашистской авиации причал Дороги жизни, обугленные остовы сгоревших машин и подвод, распухшие туши убитых животных и иссеченную осколками березовую рощу.

– Стой! Кто идет? – окликнул часовой и передернул затвор карабина.

Двигатель полуторки заглох. Под чьей-то ногой хрустнул сучок, и в ответ прозвучало:

– Свои!

Из пелены тумана вынырнула коренастая фигура. Часовой направил на нее карабин и предупредил:

– Стой! Стрелять буду!

– Стою! Я начальник штаба батальона 189-го зенитно-артиллерийского полка капитан Синцов, – представился он.

– Пароль! – потребовал часовой.