Бунтующий флот России. От Екатерины II до Брежнева - Хмельнов Игорь - Страница 10

Безусловно, эти отношения тоже были одной из важных причин тяги матросской массы к бунту. И все же на флоте они были гораздо более демократичными, чем в армии. Нельзя не отметить, что после 1905—1907 годов офицеры существенно изменили свое отношение к матросам. Они стали более доброжелательными и уважительными. После Русско-японской войны, когда началось возрождение флота, отношение к матросам стало более гуманным и справедливым, основывалось в основном на строгих рамках закона. Случаи, чтобы команда какого-нибудь корабля ненавидела своих офицеров за плохое обращение, были исключительно редки. Матросов уже никто и никогда не бил, а если обнаруживался подобный факт, то виновный шел под суд. Но общее протестное настроение матросов по отношению к офицерам сохранялось и до 1917 года.

Заметим, что в бунтах на кораблях флота принимали участие и матросы, и офицеры. Но, конечно, основной бунтующей массой всегда оставались матросы. Однако бунтующие матросы и бунтующие офицеры – это совсем не одно и тоже. Флотские офицеры в отличие от матросов всегда были особой кастой. И участвующие в протестных движениях офицеры все равно сохраняли свой социальный статус, резко отличавшийся от матросского. В революционных же событиях в России начала XX века офицеры почти не принимали участия. Хотя после революции именно царские офицеры своей (часто и подневольной) службой помогли большевикам создать Красную армию и флот и удержать их власть над Россией. Это правда. Но это не вся правда, а только один уголок в обширном, сложном и запутанном лабиринте трагических событий русского лихолетья.

Отношения между матросами и офицерами на флоте были всегда сложными, между ними сохранялась достаточно большая социальная дистанция. Офицеры и матросы жили в объеме одного корабля, который для них был общим домом, но жизнь у них и по содержанию, и по организации была совсем разной. И это было очень зримо. Почти вся корабельная жизнь офицера протекала на виду у матросов, была у них всегда предметом обсуждений, недовольств и вызывала зависть и раздражение. Конечно, встречались случаи чрезмерной грубости со стороны офицеров по отношению к матросам и даже рукоприкладство. Служба у матросов была очень тяжелой, в том числе и в бытовом плане. И дело-то даже не в том, что было тяжело, а в том, что жизнь матросов на корабле резко контрастировала в сравнении с офицерской. Матросы были набиты в кубриках как сельди в банке: где спят, там и едят. А господа офицеры жили значительно комфортнее. На флоте «социальный расизм» был заметен как нигде. К тому же российские флотские офицеры являлись классическими «золотопогонниками» во всех отношениях. Попасть на флот не дворянину было практически невозможно. То есть моральная атмосфера и сложные отношения между офицерами и матросами потенциально уже создавали на корабле возможности для проявления бунта и подогревали среди матросской массы революционные настроения.

Конечно, нельзя утверждать, что флотские офицеры не знали вообще матросов, что их бесконечно разделяло различие происхождения и социального положения. Из года в год мимо каждого из офицеров непрерывными рядами проходили представители народа – новобранцы. Они являлись из деревень, городов, заводов, из всех губерний и областей обширной территории России. В течение пяти лет все эти люди находились под непосредственным влиянием офицеров, которые знакомились с ними, узнавали их не только в смысле пригодности к военной службе, но и просто как представителей народа. Матросы нередко несли офицеру свои заботы, горе и радости, делились полученными известиями из деревни, спрашивали совета, просили писать письма, прошения и рассказывали о своих семейных делах. В часы досуга они говорили о жизни в деревне, о своем материальном положении и заработках. Благодаря этому у офицеров составлялось определенное понятие о народе, о его положении в различных частях России, его интересах, характере и способностях.

В результате корабельные офицеры были в подавляющем большинстве относительно знакомы с подчиненными матросами, так как имели дело с ними всю свою службу и умели ценить их. Они в основном понимали, что для них хорошо и полезно и что может им принести вред. В этом отношении они были гораздо ближе к народу, чем профессора, адвокаты и вообще русская интеллигенция, которая ставила его на какой-то недосягаемый пьедестал, называла «народом-богоносцем» и верила в его особую миссию.

Но корабельные офицеры были очень слабы в современных политических вопросах. Будь офицеры более сведущи в политике, они, вероятно, сумели бы после февраля 1917 года удержать в своих руках команды кораблей. Будь они хоть несколько опытны в ораторском искусстве, им было бы легко бороться против пропаганды, которая сплошь и рядом велась партийными агитаторами на кораблях. Офицеры не могли не понимать, куда толкают матросскую массу и всю Россию эти агататоры. Но для того чтобы обоснованно разъяснять опасность пропагандируемых тезисов, необходимо было их тщательно изучить. Но офицеры ни самого учения, ни его истории почти не знали. Впрочем, им все равно не поверили бы: такое уж тогда было время.

Были случаи, что некоторые офицеры сами увлеклись идеями социализма, в особенности если им приходилось слышать речи корифеев революции. Но, как правило, таких офицеров было не много. Они не решались выступать на митингах и перед собраниями команд. Конечно, встречались исключения, и тогда нередко партийным ораторам приходилось плохо. На одном митинге на «Севастополе» после ответных речей, сказанных командиром и несколькими офицерами, команда готова была побросать агитаторов за борт. Злополучные ораторы взмолились о защите к тем же офицерам, которые, сжалясь над ними, отправили их на берег с другого трапа, на первой попавшейся шлюпке. Экзальтированные речи капитана 2-го ранга Н. Зубова так действовали на матросов, что они становились на колени и приносили клятву о борьбе за Россию. Речи капитана 2-го ранга П.П. Михайлова способствовали тому, что вокруг него образовалась группа матросов, которая по приходе флота в Петроград возмутилась против комиссаров. Адмирал А.В. Развозов имел такое влияние на матросов, что на собраниях обыкновенно выносились решения, предложенные им. Однако все это были единичные случаи, а большинство офицеров все же стояло в стороне от всяких митингов и собраний, которые им претили до глубины души.

И когда наступила революция, с которой рушилось все, что раньше казалось таким простым, понятным и незыблемым, офицеры сами не могли точно во всем разобраться, не могли удовлетворить и любознательность матросов, просивших их объяснить массу новых слов, понятий и явлений. Матросов опьяняли митинги, революционные лозунги. Понятия Вера, Царь, Родина для них отошли на задний план. Их сменили другие слова: завоевания революции, демократия, пролетариат и так далее. В конце концов спасение от всех зол разрухи большинство матросов стали видеть в торжестве советской власти.

В угаре революционных вихрей от матросских рук, к сожалению, пострадало много офицеров, в том числе и погибло. Казалось бы, уж кому ненавидеть за это матросов, так это – морским офицерам. Но, к их чести, они отнюдь не были ослеплены чувством мести. Только поэтому и не оправдались надежды вождей революции, рассчитывавших, что при перевороте автоматически возникнет уничтожение царских офицеров.

Что важно здесь понимать? Матрос российского флота существенно отличался от классического матроса главных морских держав. Русский флот всегда страдал недостатком природных моряков, выросших на берегу моря, любивших его и не понимавших иначе жизнь, как на палубе корабля. Русский матрос никогда не был определенным типом «моряка-матроса», как, например, матрос английского флота. Тот действительно обладал всеми присущими этому призванию характерными чертами и всею душой был предан морю и кораблю. Российский же матрос – это был по-прежнему только крестьянин или рабочий, который попал на флот для отбывания воинской повинности.