Возвращение (СИ) - "Nothing-Happens-to-Me" - Страница 4

Но в груди неожиданно екает, а в кончиках пальцев, сжимающих пластиковую рамку, рождается теплое покалывание. Шерлок сдвигает брови, продолжая пристально рассматривать фотографию.

Он сам на ней изображен вполоборота, склонившись над телом убитого, указывает на пулевое отверстие в затылке, на лице раздраженно-брезгливое выражение, рот приоткрыт – фотограф застиг его в самом разгаре обличительной речи на тему умственных способностей полицейских.

– А ты хороший актер… – внезапно замечает Джон, холодно усмехаясь, и детектив понимает, что непроизвольно скопировал выражение собственной физиономии. – Насмотрелся?

– Да, спасибо, – Шерлок возвращает ему фотографию и отворачивается, якобы с интересом разглядывая обстановку, но перед его внутренним взором все еще стоит этот снимок, и на нем Джон, присев по другую сторону от трупа, смотрит на друга с гордостью и восхищением.

Шерлок прикусывает губу, потому что ясное осознание того, насколько сильно он хочет, чтобы Джон еще хоть раз посмотрел на него такими глазами, пугает почти до холодного пота.

– Мне бы, конечно, не хотелось, чтобы ты носил его одежду… – негромкий голос Уотсона отвлекает от приводящих в смятение мыслей, – но, думаю, Майкрофт будет настаивать, а потому предлагаю тебе ограничиться двумя костюмами и парой рубашек.

Створки шкафа раскрыты, Шерлок подходит ближе, смотрит, не решаясь коснуться опрятного ряда своих пиджаков и разноцветных сорочек.

– Только не эту, пожалуйста… – Джон решительно убирает в конец ряда плечики с сиреневой рубашкой, детектив искоса бросает на него быстрый взгляд.

Еще один момент, над которым стоит подумать.

Пожалуй, их накопилось слишком много, таких моментов, и Шерлок чувствует категорическую потребность побыть одному, но как добиться этого, не знает, поскольку его привычная модель поведения с другом теперь не работает.

– Извини… – он неловким жестом указывает на дверь в ванную комнату, – это ведь ванная? Мне нужно…

– А? – Джон на мгновение поворачивает голову в указанном направлении. – Да, конечно. Погоди минуту. Скажи…

Уже шагнувший к двери Шерлок вопросительно замирает.

– Сигерсон… это, что, шведская фамилия?

– Норвежская, – стараясь не отводить взгляда, спокойно поясняет детектив и мысленно делает себе пометку при случае избавиться от подсказавшей имя газеты. – Мой отец – норвежец, а мать – англичанка.

– Ясно… – Джон хмурится, упрямо поджимая губы, и Шерлок понимает, что проявленный интерес к фамилии – всего лишь прелюдия к основной части беседы. – Должен сказать, что, несмотря на наше сотрудничество, я не собираюсь называть тебя именем моего погибшего друга, Ян…

Шерлока словно толкает ударной волной, выбивая дыхание. Ян… Что ж, все логично, придется привыкнуть.

Джон тем временем отворачивается, вновь тянется к фотографии.

– Я заберу ее, если ты не против…

Его безапелляционный тон совершенно не вяжется со второй частью фразы, но, оставшись, в конце концов, в одиночестве, Шерлок размышляет совсем не об этом, а о том, с какой нежностью Джон, уходя из его спальни, прижимал к груди рамку с фото.

*

Чертовы хризантемы.

Шерлок гневно мнет мелкие лепестки, взъерошивая пушистую цветочную шапку. Венок на его могиле.

Желание избавиться от цветов столь велико, что он не выдерживает, хватает вазу и выставляет ее за дверь в коридор, но тут же одумывается, тащит обратно, ставит на место.

Джону подобная инициатива не понравится, а он не должен сердить Джона. Подумать только, он не должен сердить Джона…

…Предоставленный самому себе, Шерлок принимает душ и переодевается. И теперь, сидя на своей кровати в своей спальне, он вдруг ощущает сильнейшее раздражение.

Ну и зачем ему понадобился этот спектакль?!!

Он, наконец, дома и мог бы спокойно вернуться к нормальной жизни. К расследованиям. К экспериментам. Мог бы сейчас позвонить Лестрейду, договориться о встрече, поехать в участок и, возможно, найти себе дело по вкусу, а заодно полюбоваться на кислые физиономии Андерсона и Донован…

Или же отправиться в Бартс к Молли, чтобы проверить пару интересных гипотез, теоретически не раз уже им подтвержденных, но требующих полноценного экспериментального доказательства.

Он мог бы наслаждаться вновь обретенной свободой, а вместо этого опять сидит взаперти и откликается на чужое имя.

Чушь какая.

Упускаемые возможности и абсурдность сложившейся ситуации высвечиваются перед Шерлоком ярче некуда, и раздражение оборачивается злостью.

Злостью на себя.

Злостью на Джона.

Хватит! Надо с этим заканчивать. Он сейчас же пойдет к Джону и скажет, что… ну, хотя бы что, судя по его подбородку, он уже давно не ходил на свидания.

«И что не так с моим подбородком?» – спросит Джон.

А Шерлок ответит: «Ты точно брился сегодня утром, но качество бритья оставляет желать лучшего, что говорит о том, что ножи твоей бритвы затупились, причем уже довольно давно. Я не думаю, что с твоим трепетным отношением к женщинам ты позволил бы себе пойти на свидание отвратительно выбритым. Однако чтобы тщательно выбриться тупыми ножами, надо потратить чертову уйму времени, гораздо проще заменить ножи, тем не менее, ты до сих пор этого не сделал, так что мой вывод очевиден: никаких свиданий».

«Шерлок, – скажет Джон, – это потрясающе…»

Не скажет.

Только не теперь и, возможно, уже никогда.

Злость гаснет сразу, будто залитый водою костер. Безысходность мокрым пеплом липнет к душе, и Шерлок закрывает глаза, словно не в силах смотреть в лицо очевидности.

Не нужны ему ни расследования, ни эксперименты, похоже, ему вообще больше ничего не нужно, если Джон никогда не скажет «потрясающе»…

*

Шерлок решает не надевать пиджак. Он останавливается на пороге кухни, тревожно одергивая рукава темно-синей рубашки. Сидящий за столом Джон мельком взглядывает в его сторону, подносит к губам чашку, делает неторопливый глоток, потом интересуется:

– Чай?

– Да, если можно… – Шерлок садится напротив.

Джон встает, достает еще одну чашку, наливает чай, ставит чашку перед Шерлоком и, снова опустившись на свой стул, внезапно предлагает:

– Расскажи о себе, Ян.

Чужое имя снова царапает слух, но Шерлок успешно игнорирует неприятные ощущения, опускает глаза, смотрит внимательно, словно пытаясь разглядеть дно своей чашки сквозь густо-коричневую жидкость.

– Что именно ты хочешь знать?

– Как ты оказался в этом проекте?

– Мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться.

– Понятно, – Джон допивает чай и ставит чашку на стол, громко стукнув дном о столешницу. – Когда мистеру Холмсу чего-нибудь нужно, он всегда это получает.

Джон, естественно, не ощущает необходимости уточнять, о котором из двух братьев идет разговор, и, очередной раз выброшенный за пределы реального бытия, Шерлок подавляет горестный вздох. Чтобы отвлечься, он скользит взглядом по гостиной и озадаченно моргает.

«Музей» исчез. Ни скрипки, ни ноутбука, ни кружки, ни, наверняка, халата на диване. Даже череп отсутствует.

«Все унес к себе», – догадывается детектив.

Его вдруг охватывает мучительное чувство неловкости, потому что очередное свидетельство того, насколько ценно для Джона все, что связано с другом, вызывает в организме Шерлока непонятный, странный и пугающий своей неуместностью трепет, отрицательно влияющий на ритм сердца и провоцирующий горячие спазмы в животе.

– Я могу спросить? – он старательно дует на чай, изо всех сил скрывая растерянность.

– Да, – спокойно разрешает Джон. – Ты же здесь как раз для этого.

– Там, в гостиной я видел кофе в м… его кружке… – чуть не случившуюся оговорку приходится спешно запивать чаем, – Майкрофт сказал, что в его кружке... Это зачем?..

Шерлок понимает, что вопрос нельзя отнести к разряду корректных, и в принципе готов к тому, что не получит ответа. Джон некоторое время молчит, не глядя на собеседника, задумчиво водит подушечкой пальца по ободку своей чашки, потом поднимает взгляд и пожимает плечами: