Возвращение (СИ) - "Nothing-Happens-to-Me" - Страница 14

Почившая в соусе и овощах рыба опасно сдвигается по наклонной, грозя перевалиться через невысокий бортик, и, спасая ужин, Шерлок машинально хватается за противень другой, голой, рукой.

ЧЕРТ!!! ЧЕРТ!!!

– Идиот! – Джон молниеносно оказывается рядом.

Холмс с грохотом ставит противень на плиту, лихорадочно дует на пальцы, пока Уотсон хлопает дверцами шкафчика, доставая противоожоговый крем.

– Дай сюда! – зло приказывает он, в противовес тону крайне бережно беря Шерлока за руку и аккуратными движениями нанося крем на обожженную кожу. – Неужели нельзя было подумать…

– Извини… – шепчет детектив, после болевого шока охваченный неестественной эйфорией. – Думать у меня не всегда получается.

Джон вскидывает на него взгляд, сердитый и немного растерянный, стоя так близко, что их губы неизбежно встречаются, и, присев на стол, Шерлок раздвигает ноги, здоровой рукой привлекая друга еще теснее – грудь к груди, живот к животу, пах к паху.

– Хрен с ней, с рыбой… – бормочет Уотсон между поцелуями.

– Ты же голоден… – обличает его детектив.

– Да, голоден, – соглашается Джон и облизывается. – Очень хотелось бы взять что-нибудь в рот...

Шерлок улыбается, предвкушая, не сомневаясь в своей победе в словесной игре.

– Я хочу, чтобы ты взял меня… – сделанный акцент не оставляет простора для толкований, и детектив буквально плавится от удовольствия, наблюдая, как сияющую синеву в глазах друга постепенно затапливает обжигающая чернота.

*

– Ты уверен?.. – задыхаясь, в десятый раз спрашивает Джон.

Вопрос несколько потерял актуальность, с учетом того, что член Уотсона уже наполовину внутри детектива – давит, растягивая, лишая сил, нарушая естественную взаимосвязь между мозгом и речевым аппаратом. Чертоги предусмотрительно заперты на замок, и, теряясь в остроте ощущений, Шерлок с трудом находит способ облечь мысли в слова.

– Да… Джон… Пожалуйста…

Лежа на животе, он прячет лицо в подушку, стонет, изнемогая, Уотсон подхватывает его под бедра, приподнимает, осторожно входя до конца. Предельное наполнение заставляет Шерлока вскрикнуть, перед внутренним взором вспыхивают яркие искры, пока тело приспосабливается к чужому присутствию.

– Как ты?.. – Уотсон склоняется к спине детектива, целует, будто решив непременно коснуться губами каждого позвонка.

Его член пульсирует, резонируя, вызывая вокруг себя мучительно сладостный трепет. Шерлок пытается шевельнуться, но из рук и ног словно вынули кости, и он лишь вздрагивает от едва выносимых волн томящего жара.

– Эй?.. – Джона явно переполняет тревога. – Ответь, все нормально?.. – он слегка подается назад.

«Нет. Да. Пожалуйста. Дай. Джон. Мне. Хочу. Еще. Стой. Боже. Глубже. Трахни…» Обрывки мыслей кружатся бешеной каруселью, Шерлок напрягается, опираясь на локти, прогибается в пояснице.

– Нор… мально…

– Куда уж нормальнее… – то ли фыркает, то ли всхлипывает Джон.

Он снова так глубоко, насколько это возможно, и детектив, зажмурившись, рвано дышит, находясь во власти неожиданного отчаяния. Боль пока еще слишком тесно переплетена с наслаждением, чтобы он мог чувствовать себя уверенно, и, отдаваясь впервые за много лет, Шерлок банально нуждается в поддержке и одобрении.

Ему так хочется… так хочется, чтобы Джон назвал его по имени…

Горечь настойчиво въедается в душу, поскольку своего имени Шерлоку не услышать, а чужое воспринимается почти оскорблением: только не сейчас, не в этот момент, когда они с Джоном – единое целое, когда он принадлежит Джону…

– Хороший мой, хороший… – Уотсон обхватывает его обеими руками, крепко обнимает, прижимаясь щекой к влажной коже, и, стремительно погружаясь в головокружительную пучину его ласк, Шерлок больше ни о чем не задумывается…

*

Джон засыпает в его постели первый раз.

Уткнувшись в плечо, вдруг начинает тихо посапывать, и детектив замирает, боясь спугнуть странную, почти незнакомую, а оттого особенно удивительную безмятежность.

В теле постепенно ослабевает истома и нарастает вполне предсказуемый дискомфорт, ожог на ладони саднит, напоминая о фиаско с духовкой, но в душе царит непривычное равновесие, словно Шерлоку, наконец, удалось добиться баланса между мыслительной лихорадкой и разбушевавшейся чувственностью.

Он осторожно отпирает чертоги и начинает заполнять их новыми данными, подробностями испытанного наслаждения, анализируя их постфактум, готовя к дальнейшему применению. В сексуальных отношениях с Джоном еще так много всего неизведанного, неиспробованного, что Шерлок чувствует себя путником в начале бесконечной, сулящей множество удовольствий дороги.

Дороги в никуда…

Будущее, неотвратимое и непонятное, изгоняет покой из затянутой сумраком спальни, и, стремясь сохранить хотя бы отзвуки бесследно исчезающего умиротворения, детектив жмется к расслабленному, теплому телу Джона…

…А ночью просыпается в одиночестве.

*

Дальнейшие три дня определенно напоминают недели периода «обучения».

Сначала ожидание, бесцельное и изматывающее, затем возвращение Джона с работы, торопливый ужин на фоне нарастающего возбуждения, а потом, вместо «уроков», – секс. Они опять ограничиваются лишь взаимными ласками, доводя друг друга до изнеможения, а после Уотсон неизменно поднимается к себе, оставляя детектива придумывать, как заставить друга остаться.

В среду Шерлок притворяется, что ненароком уснул, оплетя Джона руками и ногами, но сквозь «сон» чувствует, как тот освобождается от «пут» и уходит. В четверг он решается попросить: «Не уходи…», Джон молчит, затем шепчет: «Прости…», целует его в лоб и уходит.

А в пятницу в гостиной на Бейкер-стрит ожидаемо появляется Майкрофт…

*

– Четырех недель вполне достаточно, – голос старшего Холмса суров, в глазах непреклонность, и Шерлока слегка потряхивает от неизбежности «решающего разговора».

– Для чего?.. – он обхватывает себя за локти, стараясь закрыться, но почти не надеется, что сумеет обмануть фамильную проницательность брата.

– Для того чтобы найти наименее болезненный способ ознакомить доктора Уотсона с реальным положением дел…

Майкрофт пока еще ничего не заметил, но это вопрос времени, и, не в силах дожидаться неминуемого разоблачения, Шерлок срывается:

– А может, я вообще не стану ему признаваться!

Старший Холмс вздрагивает, смешно, по-птичьи дергая головой, и детектив сбивчиво бормочет почти умоляющим тоном:

– Мне вовсе не обязательно признаваться. Мы можем уехать из Лондона, из Англии. Куда-нибудь далеко, туда, где никто не знает ни его, ни меня…

Брови Майкрофта приподнимаются, челюсть отвисает, и его физиономия остается в таком, мало подобающем Британскому Правительству виде в течение целых трех секунд, так что Шерлок мог бы себя поздравить. Но он не может.

Брат окидывает его ошарашенным взглядом, едва слышно выдыхает:

– Нет…

И как ни растерян детектив, он понимает, что речь идет совсем не о безрассудной идее покинуть Лондон.

– Не твое дело! – огрызается Шерлок, чувствуя себя не просто обнаженным – вывернутым наизнанку.

Майкрофт безмолвствует так долго, что отчаяние сгущается в комнате до физически ощутимой субстанции.

– Ты должен ему сказать, – наконец, произносит старший брат, и сочувствие в его голосе заставляет младшего закрыть лицо руками.

– Он уйдет.

– Да, уйдет, – соглашается Майкрофт. – А ты потом придумаешь, как вернуть его обратно…

*

В тот вечер Шерлок снова отдается Джону.

Стонет, хрипит, задыхаясь, исступленно мечется на простынях, комкая их длинными пальцами, горит, позволив разуму отключиться. Измученный повседневным притворством, в сексе он ощущает себя свободным, не опасаясь быть узнанным – ведь друг раньше никогда не видел его таким.

И, вырвавшийся на волю, стараниями Уотсона взмывая к высотам блаженства, детектив не сдерживает криков: