Стратегия обмана. Трилогия (СИ) - Ванина Антонина - Страница 43

   - С вами убитых было бы больше, - монотонным голосов произнесла Алистрина.

   - Конечно больше, но с английской стороны. А так, ты знаешь, сколько из них убито?

   Она прикурила уже третью сигарету и отрицательно кивнула.

   - Ноль! И после этого эти собаки будут говорить, что среди демонстрантов были вооруженные люди. Да если б они были, то были бы и убитые солдаты. А так среди них даже раненых нет. - Он снова обратил взгляд на мрачно сидящую в углу Алистрину. - Я понять не могу, ты ранена или нет? Днём мне вообще сказали, что тебя убили.

   - Надо отвечать, или по мне всё-таки заметно, что я живая? - съязвила Алистрина и нервно закашлялась от дыма.

   - Заметно, но не особо. Прекращай курить.

   - Так надо, - произнесла она.

   Командир продолжал и дальше плевался желчью в адрес англичан, бойцы согласно его слушали и то и дело вставляли свои замечания. А Алистрина продолжала курить и кашлять, пока не выплюнула в кулак свинцовую пулю. По счастью, никто этого не заметил.

   - Солдаты расстреливали тех, кто шёл на помощь. - Наконец Алистрина смогла вставить и свое замечание. - Это такая армейская тактика, подстрелить вражеского солдата на открытой местности и ждать, когда на его крики придут сослуживцы, чтобы перестрелять и их. Это военная тактика, когда бои идут между двумя армиями. Двумя, а не военными и гражданскими.

   Этот день стал вторым Кровавым Воскресеньем в её жизни. Первое состоялось в январе 1905 года в Петербурге. Ей было всего пять лет, когда она впервые увидела, как солдаты стреляют в людей, идущих с иконами, а молодчики забивают полицейских. Стало быть, картины насилия преследуют её с самого детства, насилие живёт с ней и в ней почти всю жизнь.

   - Что задумалась? - окликнул её командир, - как планируешь делать дальше? Что будешь делать?

   Алистрина медленно повернула ноющую шею, чтоб посмотреть командиру в глаза.

   - Я долго держалась, почти два с половиной года, когда ввели войска. Больше терпеть не могу. Никто больше не посмеет целиться мне в спину. Скажи где и когда, я приду и убью столько британских солдат, сколько ты мне скажешь.

   По виду командира было заметно, что это холодное заявление напугало его:

   - Сначала в себя приди, - мрачно заключил он. - Мы с тобой потом поговорим.

   На третий день в Дерри прошли похороны. А в Дублине все рабочие города не вышли на работу в знак траура. Сто тысяч человек вышли скорбеть на улицы. Они принесли к британскому посольству тринадцать гробов, обёрнутых чёрными флагами, а после напалмовыми бомбами сожгли посольство дотла.

   Целый месяц, что Шеймас провёл в госпитале, от его постели не отходила мать, что приехала из Кулмора. Алистрину в палате она встречала сдержанно - слишком часто потенциальная, по её мнению, невестка отлучалась из города, слишком мало времени проводила рядом с её мальчиком. Как-то случайно Алистрина подслушала их разговор, стоя у дверей палаты:

   - Мам, не говори глупостей, Алистрина остановила мне кровь, я помню, что она заслонила меня собой, когда стреляли. Как ты можешь её попрекать?

   - Если она такая распрекрасная, то почему неделю здесь не появляется?

   - У неё дела в Белфасте, - неохотно отвечал Шеймас. - Я говорил тебе, она волонтёр двух комитетов и нашей ассоциации.

   - Какие могут быть дела в Белфасте, пока ты здесь? Послушай меня, сын, материнское сердце меня не обманывает. Она ведь тебя не любит.

   Шеймас ничего не ответил. Он ведь и сам прекрасно знал, что не любит, Алистрина никогда этого от него не скрывала. Зато она всегда нуждается в нём, это он прекрасно понимал.

   В тот день Алистрина так и не решилась зайти в палату. Она лишь тихонько проникла в сестринскую комнату, пока там никого не было, и без всяких угрызений совести стащила бутыль со свежеперелитой от донора кровью.

   Когда Шеймаса, наконец, выписали, Алистрина уличила момент, пока его мать ходила по магазинам и пришла в его квартиру:

   - Пожалуйста, - она вложила в его ладонь конверт, что когда-то получила от Родерика, - уезжай в Ирландию.

   Шеймас сделал вид, что не понял её и пошутил:

   - Но мы и так на острове Ирландия.

   - Ты понял, о чём я. Забирай мать, и переезжайте вдвоём в Дублин. Здесь у тебя будущего нет.

   Шеймас немного помолчал, прежде ем сказать:

   - Мне кажется, ты слишком драматизируешь. Я выздоровел, сейчас со мной всё в порядке.

   - Тебя почти убили, - резко выпалили Алистрина, не в силах слушать его оптимистическую чушь. - Подумай о матери, она ведь так тебя любит. Это неправильно, когда родителям приходится хоронить своих детей.

   - Я и не собираюсь умирать в ближайшие сорок лет.

   - Значит, ты прекращаешь активистскую деятельность?

   - Нет, это моя борьба за родную землю, я не в праве её оставить только потому, что словил пулю и испугался. Мой долг продолжать говорить и кричать, пока нас не услышат.

   - Не услышат, - горько констатировала Алистрина. - Шеймас, если это единственное, что тебя держит здесь, то не волнуйся и уезжай. Я продолжу нашу борьбу за двоих.

   Он долго смотрел ей в глаза, видимо, пытался понять, насколько серьёзны её слова.

   - Я знаю, что у тебя на уме, - наконец, произнёс он. - Это неправильно, так нельзя.

   Алистрина лишь отрицательно мотнула головой:

   - Я знаю, что ты не посмеешь никому сделать больно. Такой ты человек, Шеймас, добрый и отзывчивый. А я не такая, назло я отвечу злом, потому что по-другому больше не могу. Четыре года я терпела, а больше не стану.

   - Почему четыре? - не понял он.

   Алистрина осеклась. Вербовка и приезд в Ольстер сильно изменил её взгляды на жизнь и саму себя, но Шеймасу знать об этом не нужно и даже нельзя.

   - Четыре года назад мы познакомились, на демонстрации, помнишь?

   Улыбка осветила его лицо, значит, тот день был дорог его сердцу. Но тут вернулась мать и разговор Шеймаса и Алистрины сошел на нет.

   - Почему ты вчера не ходила в церковь? - Тут же женщина решила попрекнуть Алистрину.

   Это было трудно объяснить. Александра Гольдхаген могла вводить в заблуждение окружающих и называть себя Алистриной Конолл, урожденной ирландкой-католичкой из Кастлдерга, раз того требовала легенда. Но церковь не то место, где уместна ложь - Бога обмануть не получится. А она другой веры и при крещении нарекли её другим именем, молиться и принимать таинства научили иначе. Но даже этого Александра не делала уже много лет.

   - Давно ты была на исповеди?

   - Давно, - честно и пристыженно призналась она.

   - Очень плохо, - насупилась мать Шеймаса - А ещё крест носишь, неправильный какой-то... - и, больше ничего не сказав, удалилась на кухню.

   Алистрина вновь сунула Шеймасу конверт. На сей раз он открыл его и удивлённо спросил:

   - Откуда у тебя эти деньги?

   - Аванс.

   - За что?

   - За будущую покорность.

   Шеймас протянул конверт обратно, но Алистрина его не приняла.

   - Откажись, - умоляюще произнёс он. - Верни их обратно.

   Алистрина отвела его руку с деньгами от себя и с нажимом сказал:

   - Уезжайте вдвоем в Дублин.

   - Тогда поедем все вместе, втроём.

   Она покачала головой.

   - Но ты ведь приедешь потом? - сдавшись, спросил Шеймас.

   - Конечно, - тут же кивнула Алистрина, прекрасно понимая, что вряд ли так и сделает.

   - Когда?

   - Скоро. Разберусь со своими делами и приеду.

   - Тогда я подыщу нам квартиру, присмотрю и тебе работу. А потом проедем вдвоем по всему острову, посмотрим все курганы и круглые башни.

   - Сдались тебе эти башни.

   - Это ж наша история. В них есть загадка.

   Алистрина только кратко кивнула. Кажется, и Шеймас прекрасно понял, что ничего из этого у них не случится.

   Через три дня Алистрина проводила Шеймаса с матерью к автобусному вокзалу. Вечером она уже была в штабе, где командир сказал ей: