Ветка кедра - Костман Олег - Страница 13

— Я, может, и всплакну, — глухо и не совсем понятно для капитана сказал Палантан.

Он склонил голову набок, насколько ему позволила его необъятная шея, и через прищур заплывших глаз внимательно посмотрел на капитана.

— Кому это нужно? — неожиданно спросил он.

— А вот это не твое собачье дело! — огрызнулся капитан. — И не лейтенанта, и не мое, — тише добавил он. — Правительственный заказ.

— Он раскусил нас, — вдруг подал голос лейтенантик. — Хосе понял, что это мыслеуловитель, и уже нашел несколько способов, как исказить информацию для машины.

Пока тюремщик и капитан препирались, лейтенантик считывал с бумаги записи. И сейчас он теребил ленту и комментировал:

— Вот здесь Хосе шевелил языком по пластине, и машина засбоила, показывая неисправность датчика и искажение информации. Но кое-что еще можно прочесть. Обрывки мыслей, «…неспроста шел слух… аппаратура для допросов… дознание…» — Лейтенантик еще перебрал ленту: — И здесь сбой: Хосе запел: «Ты стоишь, я лежу, а оба мы сидим, — читал он замедленно, по складам. Машина воспроизводила текст гимна уголовников с большой разрядкой, как бы повинуясь протяжной заунывной мелодии: — Тюрьма наш дом родной, и Палантан — жена…»

Палантану всегда было непонятно только одно в этом гимне, почему он был назван в нем женой, но то, что его имя вошло в песню, которую поют здесь уже лет двадцать, ему льстило. И сейчас он самодовольно улыбнулся. Наверное, уголовники сравнивают его с бабой потому, что он заботится о них. Но все же, в который уже раз подумал тюремщик, могли бы и отцом родным величать в песне: так как-то звучнее, пусть и не совсем складно.

Лейтенантик пропустил большой кусок ленты.

— Дальше Хосе думает на иностранном языке. На английском, — вчитавшись, сказал он.

Возле ног лейтенантика скопился уже изрядный пук бумаги, а лента все продолжала и продолжала течь из машины. Надо же, удивился Палантан, сколько за какой-то час можно напридумывать, что на роман хватит.

— А вот на немецком… Снова сбой: «Текст не поддается расшифровке». Лейтенантик поднял голову. — Наверное, на языке, не вложенном в память машины.

Капитан порывисто наклонился к лентоподатчику и рванул ленту, оборвав ее под самое основание, но она тут же поползла снова. Лейтенантик подхватил пук, отволок его в угол. А капитан, что-то невнятно пробормотав про себя, наклонился над пультом и принялся как гвозди забивать в него пальцы.

— Хватит с него, — со злорадством сказал он сквозь зубы и откинулся на спинку кресла, руки его плетьми упали вниз. — Теперь будет читать Палантан. Читать-то хоть умеешь?

— Да уж как-нибудь, с божьей помощью, — не без ехидства ответил тюремщик.

Он грузно поднялся и, захватив с собой табурет, прошел к машине, утвердил табурет возле лентоподатчика.

— Здесь бред какой-то, — неуверенно проговорил Палантан. — «Гильоте не создатель гильотины… Орудия смерти придумывают палачи… Все на психику. Я еще жив? Занятно. А если мертв? Ведь до сих пор же неизвестно, что происходит за гранью смерти тела. Мозг продолжает работать еще две минуты, как говорят, после остановки сердца, это похоже на последний шанс — успеть прочувствовать свою смерть… Нет, я слышу сердце, я еще жив… Гипнотическое воздействие?.. Какая реалистическая картина! Странно даже теперь, что я остался целым, а не по кусочкам…»

— Если, по-твоему, это бред, то пропусти его, — посоветовал капитан. Он сидел в кресле, нахохлившись, как стервятник в стужу, и мрачно смотрел на тюремщика.

Палантан потянул ленту на себя:

«…Значит, это все-таки мыслеуловитель. Точнее, усилитель мышечных движений. Микроскопических движений. Что ж, техника не стоит на месте, развивается вместе с человеком… Надо будет предупредить товарищей… Черт, не сдержался!..»

— Он тут чертей поминает, — пояснил Палантан. — А начал с товарищей. Всыплю же я ему за «товарищей», да так, что чертям тошно станет! Но каков Хосе! — воскликнул он радостно. — Как он вас разделал! Все-таки вы а-а с ним. А я вас предупреждал… И о себе он ничего еще так и не сказал. И не скажет! — Он гоготнул. — Читать дальше?..

Капитан коротко кивнул головой лейтенантику. Тот встрепенулся, и неожиданно смуглая кожа его стала едва ли не белой. Глаза его растерянно забегали по лицу капитана, он словно засомневался в приказании старшего по званию. Капитан кивнул еще и поторопил: «Ну!» Лейтенантик разом обмяк, нехотя поднялся с кресла, медленно, еле двигая ногами, пошел к комнатушке.

Минут через пять, прошедших в полном молчании — Палантан с напряженным сопением разбирал бумагу в углу, в надежде выудить хоть что-нибудь, а капитан исподлобья глядел на экран дисплея, где суетно сновали зеленые цифры, буквы и символы, — вдруг из комнатки донесся приглушенный вскрик, и сразу, словно испугавшись чего, оттуда выскочил лейтенантик и резко захлопнул за собою дверь.

— Э-э, ты чего с ним сделал?! — не на шутку встревожился Палантан. — Я с тебя сейчас шкуру буду спускать!

Он подошел к лейтенантику и глыбой навис над ним.

— Успокойся, Палантан, — остановил грозу капитан. — Жив еще твой любимчик. Ему только рассекли мозолистое тело между полушариями мозга.

— Это что, мозги, что ли, разрезали? — тихо спросил Палантан.

— Тебе не понять. — Капитан вяло отмахнулся.

— Говори!

Палантан оставил жалкого, съежившегося лейтенантика, продолжавшего подпирать задом дверь в комнатушку, и шагнул к капитану. Он был похож сейчас на медведя, вставшего на задние лапы: ссутулился, глаза маленькие, злые, дикие.

— Ну, там в шлеме, — заторопился капитан, вжавшись в кресло, поняв, что растравил зверя. — В шлем встроена матричная пластина, тонкая-тонкая, много тоньше пищевой фольги, которая сейчас и внедрена в мозг между полушариями.

Палантан нависал теперь над капитаном, ставшим будто короче от страха. Тюремщику явно не по уму было объяснение офицера, хотя всем своим видом он выказывал сосредоточенное внимание. Снизу вверх глядя на него, капитан старательно подбирал слова попроще и понятнее:

— Это как в телефоне — двое разговаривают, а третий подключился между ними и слушает их обоих… потом глушит абонентов…

— Что же, мозги сами с собой говорят?

— М-м… полушария обмениваются информацией через мозолистое тело. Это большой пучок волокон, соединяющий полушария. А сейчас произошел как бы резкий разрыв, раздвоение сознания: информация может остаться в одном, а зона контроля в другом. Но это на время, потому что мозг довольно быстро перестраивает свою работу и приспосабливается работать с разрозненными полушариями. А мы, периодически подавая на пластину слабое напряжение, заставляем мозг все время испытывать то сращение мозолистого тела, то разрыв. И сейчас ты, Палантан, будешь задавать Хосе вопросы, а он будет отвечать. Понятно?

Ответом ему было наждачное шуршание руки тюремщика, скребущей защетиненный подбородок.

— А чего тогда черномазый так перепугался, если все так просто?

— Ну-у, — затянул капитан. — Дело в том… что рассечения мозолистого тела у здоровых людей еще не проводилось, этот метод применяется сейчас только в психиатрических стационарах. Но животные переносили подобную операцию без каких-либо видимых последствий.

Палантану очень не хотелось показывать свою полную неграмотность в этих физиологических вопросах. Он, сохраняя на лице задумчивое выражение, уселся на табурет перед лентоподатчиком.

«…Как болит голова. Все плывет, словно я в море… Что они еще собираются делать со мной? Снова подавлять волевые центры?.. Уже ни о чем не хочется думать. Потерять бы хоть на минуту память, отдохнуть. Проклятая машина… Сколько же это будет еще продолжаться, бесконечно?.. Как там наши? Зачем я об этом подумал, меня же подслушивают. Или снова пошевелить языком?.. Устал. Лучше думать о чем-то нейтральном.

Как шумит в ушах, будто прибой слышу. На море бы… Когда я был на нем в последний раз? С Марией, с девочками. Уже одиннадцать лет. Мария… Девочки уже взрослые. Ревекка, должно быть, уже замуж выскочила. Она всегда была нетерпеливой. Да и Инессе уже… двадцать лет…»