I wanna see you be brave (СИ) - "nastiel" - Страница 50

Второй человек без сознания — Айзек. Он полусидит, упершись спиной в ножку стола, и мне кажется, словно он хочет встать с пола. Но Айзек не шевелится. Я подхожу ближе и замечаю огромное тёмно-алое пятно на его рубашке в районе живота. Прижимаю ладонь ко рту, чтобы не закричать, падаю на колени, подползаю к Айзеку и замираю, коснувшись пальцами его прохладной щеки.

— Айзек… Пожалуйста, Айзек.

Мне не отвечают. Я прислоняюсь ухом к его груди, но не слышу ответа ни в сердце, ни в легких.

— Ты не можешь меня оставить, если я тебе действительно нравлюсь! Ты не имеешь право! Айзек!

Я хватаю его лицо в ладони и целую его холодные сухие губы - те, которых когда-то так мечтала коснуться.

— Джессика, — зовет Дерек. Мне кажется, или его голос дрожит? — Нужно идти, если мы хотим спасти Четыре.

Я отстраняюсь от Айзека в надежде на то, чтоб увижу его яркие голубые глаза. Но веки парня плотно закрыты.

— Я не могу его бросить.

— Мне двоих не унести.

— Что тебе не понятно во фразе «Я не могу его бросить», Дерек?

Он не отвечает.

— В квартале отсюда стоит грузовик. Именно туда убежали Зик и Трис. Четыре сказал, что они договорились никого не ждать, но я знаю — они ждут. Отнеси Четыре туда и попроси Зика вернуться и помочь мне дотащить тело Айзека.

— Я сам могу вернуться…

— Нет! — тут же обрываю я. — Только не ты.

Дерек вжимает голову плечи. Он подхватывает Четыре, перекидывая одну его руку через свою голову, и идет к выходу.

— Ты должна кое-что знать, — говорит он перед тем, как уйти. — Когда я вырубил Эрика, Айзек был еще жив. Он просил тебе передать, что не выбрал Товарищество лишь потому, что тебя там уже не было.

Комментарий к Глава 19

http://vk.com/club75865569

========== Глава 20 ==========

Сначала я выкрикиваю имя Айзека, и лишь потом открываю глаза. В комнате слишком много солнечного света; я натягиваю одеяло на голову, но и это не помогает. Заворачиваюсь в мягкую ткань, словно в кокон, в надежде на то, что смогу раствориться в нём, уменьшиться до состояния бактерии и исчезнуть с лица земли.

Всю ночь мне снился вчерашний день — один из худших в моей жизни. Только во сне все перемешалось: папа под руководством Джанин атакует альтруистов, Стайлз умирает у меня на руках, а Айзек оказывается предателем, подорвавшимся на собственной бомбе.

Реальность выглядит не лучше. Я закрываю глаза. Всё вокруг пахнет металлом: руки, одежда, постельное бельё. Не помню, как мы доехали до Товарищества, не помню, как погружали тело Айзека в грузовик, не помню, как сама добралась до кровати и провалилась в сон, сменив один кошмар на другой.

Скрипит входная дверь, и комнату заполняет аромат свежеиспеченного хлеба. Я не двигаюсь и даже не дышу в надежде на то, что пришедший человек примет меня за спящую и уйдёт. Но он не уходит. Моя кровать прогибается под его телом.

— Джессика, — шепчет знакомый голос.

Я тут же распахиваю глаза. Папа. Живой и невредимый.

Сажусь в кровати и набрасываюсь на него с объятиями. Папины большие ладони ложатся мне на спину, оставляя после себя горячие следы.

— Слава Богу, ты жив, — я сжимаю в кулаках его жёлтую рубашку.

— Это мои слова! — грустно усмехается папа.

Он отстраняется от меня и целует в лоб.

— Как Дженим? Что с ним?

— Он в порядке. Сыворотка подчинения окончательно вымылась из крови. Рана в плече не сложная, пуля прошла навылет. Правда…

Папа запинается. Он переводит взгляд на свои сцепленные в замок руки.

— Что? — уточняю я.

— Все решили, что лучше будет оставить его в отдельной комнате под надзором до окончания войны. Всё-таки, он работал на врага.

— Но пап, — я встают с кровати. На мне вчерашняя одежда, покрытая грязью и чужой кровью. — Он же был под сывороткой! Не в своём уме! Он не понимал, что творит, в отличие от…

Имя Дерека застревает комом в горле. Я откашливаюсь и вместо него произношу:

— В отличие от остальных предателей. В штабе Эрудиции таких было полно.

— Я знаю, — соглашается папа.- Но правила Товарищества велят мне, как одному из главнейших членов, позволить людям самим выбрать судьбу каждого преступника.

— Дженим не преступник, — протестую я.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — отвечает папа.

Он тоже встаёт с кровати. Только сейчас я замечаю, что на нем жёлтая рубашка Товарищества и серые штаны Альтруизма.

— Я принёс тебе перекусить, — говорит он и указывает на тарелку, стоящую на прикроватной тумбочке.

Хлеб и фрукты. Я благодарно киваю.

— Пап? — окликаю я, прежде чем он уходит. — Ведь фракций больше нет, да?

Он ничего не отвечает; лишь пожимает плечами, мол, кто знает, но я уверена — он согласен. Иначе он бы не надел штаны альтруистов.

Как только папа покидает комнату, я тут же стягиваю с себя всю одежду и постельное бельё с кровати. Скидываю все в одну кучу, переодеваюсь в чистое, найденное в шкафу, и выхожу в коридор. Проходящие мимо люди с интересом смотрят на меня и на вещи в моих руках, но я впериваю взгляд перед собой и двигаюсь в сторону улицы. Теплый осенний воздух тут же бьёт в лицо; я и забыла, как тепло в Чикаго в это время года.

Ускоряю шаг, когда заканчивается дом и начинаются сады. Стараюсь всеми силами не привлекать к себе внимание, но это выходит с трудом: кое-кому удаётся остановить меня и спросить, как я чувствую себя после всего пережитого. Мне хочется сорваться. Накричать на первого же попавшегося человека о том, что ещё ничего не кончено и о том, что всё ещё только впереди, но я сдерживаюсь, и лишь поджимаю губы, когда очередной бывший товарищ бесцеремонно хватает меня за локоть и обнимает, что-то бормоча мне за спину.

Когда все люди остаются позади, а я — одна среди низкорослых яблонь, я двигаюсь дальше до того поля, где растут ромашки. Там скидываю на землю принесённое бельё, достаю из кармана найденные в шкафу спички и поджигаю. Когда огонь полностью охватывает когда-то белые простыни и когда-то чистую одежду, я опускаюсь на пятки, обхватываю голову руками и просто сижу, пытаясь ни о чём не думать. Но стоит только закрыть глаза, как в голове появляется лицо Айзека, а в ушах звенят его последние сказанные слова, так расточительно оставленные мне на память.

Мы даже не поговорили. Я хотела спросить его о найденном под столом дневнике, хотела узнать, нет ли у него девушки в Альтруизме. У него даже могла быть невеста - там, насколько мне известно, они довольно рано выходят замуж. Я бы многое отдала, чтобы снова услышать, как он смеётся, слова почувствовать его солоноватый запах кожи, когда он обнимает меня, снова съязвить, и чтобы он что-то такое же колкое сказал в ответ.

Айзек мне нравился. Очень. Я не достойна продолжать жить, когда он мёртв.

Он должен был спастись и не бежать за мной. Он, вместе с Зиком, Трис и Четыре, должен был остаться здесь, в Товариществе, как мы и договаривались.

Зачем он это сделал?

Я поднимаю глаза в небо, где, как назло нет ни единой тучки, и лишь тонкая струйка дыма от сделанного мною костра хоть как-то его омрачает, и то ненадолго.

— Джессика?

Голос словно зовёт откуда-то издалека, но когда я оборачиваюсь, то обнаруживаю Скотта буквально в шаге от меня.

— Чего тебе, Скотт? — отворачиваясь обратно, спрашиваю я. — Если ты пришёл поинтересоваться, как у меня дела, то я в порядке. И передай всем, кто ещё захочет об этом спросить, чтобы шли в задницу.

— Вообще-то, нет.

Скотт подходит ближе и останавливается рядом со мной. Присаживается на землю, вторит моей позе, и я только сейчас замечаю в его руках какую-то тряпку.

— Что это?

— Тогда, в штаб-квартире Эрудиции, — начинает парень, — я убил его. Убил невинного человека.

— Нет, Скотт, ты ошибаешься, — поправляю его я. — Там не было невинных людей. Каждый из них несёт в себе вину за то, что творится сейчас с нами и городом.