Выбери любимый жанр

Король утопленников. Прозаические тексты Алексея Цветкова, расставленные по размеру - Цветков Алексей Вячеславович - Страница 37


Изменить размер шрифта:

37

Те, кто знал о его «партизанском» прошлом, часто интересовались, что, кроме денег, имелось в виду, то есть за кого он на самом деле выступал? Акулов отвечал им агрессивной аполитичностью. Правые, по его мнению, это люди с переразвитой наблюдательностью, которым с трудом даются обобщения, слишком привязаны к пейзажным частностям и детективному сюжету, а левые, наоборот, умеют только обобщать, но близоруки — ничего вокруг не замечают конкретного. И первых и вторых Акулов считал недоделанными художниками. Художник это человек, который умеет все.

Майкл прислал тебе отсканированный призрак старого номера «Libertario», покрытый сплошь акуловскими пометками. Выделены там, насколько ты, пользуясь словарем, понял, не идеи и даже не образы, вроде «острозубой мышиной критики» или «империалистического рычания бумажных тигров», а самые идиотские терминологические выверты, которые, видимо, доставляли Акулову, если он вообще когда-либо дотрагивался до этой газеты, двусмысленное наслаждение чужой речевой невменяемостью. Он запоминал и смаковал «дырчатость потребления», «барабанную эксплуатацию», «муравьиный оппортунизм» и «невидимую кожу правящего класса», чтобы ботать потом на красном новоязе с евротуристами в «партизанской» сельве.

Конечно, ты набирал Акулова по искалке в сети. Ничего, кроме однофамильца гомеопата. Так ведь Семен Иванович и не публиковался прижизненно. К твоему удивлению, Майкл поделился парой английских ссылок, вероятненько состряпанных все тем же Майклом в форумах и чатах «какофонистов» и других эстетических меньшинств.

Некий ветеран арт-провокаций припоминает на форуме Семена Акулова как изобретшего «платье-телефон» и выставившего на подиуме «другой моды» одежду без манекенщиц. Эту одежду, как можно было додумать из туманных воспоминаний, демонстрировали роботы. Как выглядело и работало «платье-телефон» и где оно сейчас, а также в каком шкафу Акулов выставлял одежду для механических игрушек, выяснить не удалось. На этот счет никаких ссылок. Ты попробовал все возможные транскрипции его фамилии по-английски.

Дребезг окна. Сыплется стекло в комнату. Вбегаешь, нажимая свет. Ананас на полу. Невредимый. С одной стороны: бить стекла без повода неизвестно кому наугад — хулиганство явное. С другой стороны, метнули ананас все-таки. Не булыжник. Стекла вставлять, конечно, выйдет дороже, чем он стоит. Но стоит ли сводить все к одним деньгам? Ананас хотя бы можно съесть. Вырезать долю хоть сейчас вон тем, застрявшим в раме зеленоватым клином стекла. В пост их, кстати, есть не запрещено. Есть в этом стеклобитии и прилетевшем ананасе некое извинение за содеянное неудобство и даже попытка частичного возмещения ущерба.

Твое второе упражнение:

Сумей усмотреть не то, чему там надлежит быть, в любых закрытых помещениях и непрозрачных объемах. Например, айсберг замерзшего винограда вместо аудитории за дверью. Или красноглазую жабу под меховой шапкой идущего впереди почтенного пешехода. Слитки золота в коробке телевизора. Живую кожу под обоями на своей стене. Человек, смеявшийся над деревьями

Смеялся он, конечно, не над, а под ними, а еще точнее — подражал им и от этого хохотал. Подходил снизу по земле, задирал голову, серьезно вглядывался в крону, прикидывал что-то пару минут, потом резко, как от молниеносной боли в столбнячном приступе, изгибался, будто внутри него сворачивалась мгновенно скелетная проволока. Вывихивал руки, сплетал либо задирал ноги, менял до неузнаваемости лицо, кренился и морщился весь, стараясь стать зеркалом выбранного дерева. Иногда выходило довольно узнаваемо. Настроение передать ему, во всяком случае, удавалось. Правда, долго не выдерживал. Начинал над собой хохотать и часто падал на землю, предрекая всем деревьям одну и ту же судьбу. И уже упав, задыхался смехом, ржал красный и зажмуренный. Корчился, как дерево в костре. Слезы растирал по лицу. Таким смешным ему казалось любое растение выше него ростом. Или это своя миссия так его забавляла. Люди в ближайших окнах выучили его как «умору» или «насаждение».

Я часто наблюдал за ним в окно или из автобуса с тайной завистью.

Это был счастливый человек. Особо смешные деревья он посещал на бульваре помногу раз на дню — хватал взглядом, корчился, замирал, падал и валялся, хохоча. Однажды я увидел его не в окне, а в газете. Фото. Он шел на некой демонстрации. Все вокруг держали тупые антиправительственные плакаты, но у него на лопате был нарисован топор, красиво перечеркнутый, как на дорожном знаке. 5

Много ли людей, живущих на этой улице, успели заметить, что под голубой пластиковой вывеской «Минимаркет» лежит совершенно сиреневый сугроб? Электричество круглосуточно, и сугроб круглосуточно сиренев, хотя ночью просто вопиющ. Сегодня он стал пористый. Похож на отдельную голову, ничью, неизвестно чью, никогда никому не принадлежавшую, всегда бывшую отдельной головой, в которую легко за секунду влюбиться и запомнить на всю жизнь.

В письме от Майкла:

Однажды жена Акулова проснулась от мурлыкающего скуления в коридоре. Она застала мужа в темноте, открывающим и закрывающим дверь ванной уже, наверное, в тысячу первый раз. Дверь была не смазана, и петли давали тонкий стонущий звук, горохом рассыпавшийся в конце. Без мимики, он стоял и работал рукой, обмахиваясь дверью. То освещаемый лампой из ванной, то снова в коридорном мраке. Туда-сюда летала и дрожала крепко пойманная им дверь. Зеркало над раковиной, надо полагать, то скрывалось, то показывалось ему. Наверное, смотрел на себя, во всяком случае, жена истолковала это механическое упражнение так. Видел себя при каждом рейсе двери другим или, наоборот, удивлялся тому, что там все время остается одно и то же?

В той ванной Акулов написал на кранах «Dead» и «Live».

И каждое утро и перед сном добросовестно смешивал две струи.

Почему жена старалась по ночам присматривать за ним? Вставала так часто, чтобы муж не оставил голову на лестнице. Майкл пишет, Акулов был «мунер», то есть по-нашему «лунатик». Не знает или делает вид, что не знает, такого русского слова.

Рисуешь блаженствующие рты, а вокруг них необязательные, случайные тела. Быть может, он вовсе и не запихивает обе свои ему в пасть, а наоборот, достает оттуда, рождается изо рта себе подобного?

Ты уже сообщил Майклу, что новый акуловский отрывок называется «Друид», но какой выбрать-отправить, решишь завтра утром. Вот второй вариант, для себя называешь файл Друид — 2

Догадавшись, что я русский, она начала рассказывать прямо в такси. Я сидел сзади и слушал, стараясь прикинуть, сколько во всем этом правды, а сколько романтического вранья.

— Норманн не так много говорил мне о своей работе, это было как-то связано со строительством, какие-то подряды, но я знала, где находится его офис. Он часто звонил мне оттуда. Я была типичной невестой, а потом женой, из России, приехавшей сюда по его вызову. В свободное время мы ездили к океану или просто подолгу сидели в каком-нибудь ресторанчике. Их в этом городе так много, не обязательно дорогих, и они все время меняются. Даже не знаю, почему. Через месяц приедешь, а на месте китайского японский или вообще какой-нибудь португальский. Я впервые в жизни попробовала в ресторане на ковбойском ранчо мясо бизона. Ужасно жесткое. «Все равно что грызть ножку от стула за сорок долларов», — сказала я Норманну, а он смеялся. Его веселил мой акцент, и я часто нарочно говорила дома с акцентом. Это его заводило, честно говоря. А в шопинг-молле или на автостоянке меня принимали за местную все чаще. В совсем другом месте мы пробовали мясо птицы эму и кенгуру. Конечно, дома я не знала, что это такое. Хотя оно, наверное, тоже было в каких-нибудь ресторанах экзотических, но я дома жила иначе совсем. Другие деньги, другие знакомые, другие интересы.

Норманн как-то прямо из бара привел меня в парк. Сумерки. Показал мне дерево. Разлапистое такое, важное, лет, наверное, ему двести. Я, если честно, не разбираюсь. Бук, кажется, или вяз. Оказалось, это его дерево. То есть с его кредитки в муниципалитет капают ежемесячно некие деньги, небольшие. И он считается владельцем, ну или арендатором там. Он имеет право залезать на него и, правда, иногда это делает, любоваться видом может в любое время, срывать на память листы, еще что-то особенное, я тогда не поняла.

37
Перейти на страницу:
Мир литературы