Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 40

Я безумно рада, что в такой короткий срок нашла таких преданных Читателей, как Вы. Я хочу сказать вам огромное спасибо, не будь Вас - жизнь Китнисс Эвердин в этом рассказе умерла так и не начавшись. Считайте себя магами, которые вдохнули в них жизнь. Так же я надеюсь, что найдется строгий критик, который уткнет меня в мои ошибки. Я ничуть не боюсь ошибок - люди учатся на них.

Я буду скучать по вам, правда-правда:) надеюсь Вы откликнетесь на мою просьбу.

С любовью, Ваша Ася

P.S Новые обложки, оцените https://pp.vk.me/c402331/v402331688/d01d/H3DxV29msDE.jpg

https://pp.vk.me/c402331/v402331688/d039/IdGR7LGIMwk.jpg

========== Часть III : СОПРОТИВЛЕНИЕ. Глава 21 : Отречение ==========

Листок дрожит в моих руках, как в лихорадке. Я вновь и вновь, будто не веря своим глазам, провожу пальцами по впадинкам – там, где ручка оставляла глубокие линии, наполненные чернилами. Это кажется мне невозможным, но я исключила это слово, когда имя Прим выпало на ее первой Жатве. Примроуз Эвердин – имя, написанное в одном единственном экземпляре. Примроуз Эвердин – имя, которое не должно было числиться в списке мертвых.

Гейл. Сейчас я ни о чем другом и думать не могла. Это его почерк: с корявыми, съехавшими в сторону “а”, с заостренным кончиком заглавных букв, с моей ненавистной кличкой, которую старый напарник оставил в память о себе.

Бывший напарник. А ведь раньше я была неразлучна с этим задиристым мальчишкой из леса. Он единственный, кто знал и понимал меня, единственный, кто мог заполнить мое одиночество, но он далеко не последний в списке людей, которые раз и навсегда отреклись от меня.

Не знаю, но, наверное, так лучше.

Лучше для всех.

Лучше для меня.

Вчерашний вечер прошел в гордом одиночестве – Пит не пришел. После разговора с Койн он так и не вышел к ужину. Хеймитч огрызался мне, что ему только и нужно, что отдохнуть от напряженной обстановки обстановки вокруг, но я-то знаю, как тишина влияет на победителей. Я не верила ментору, продолжая ощущать горечь, клубящейся словно дым, обиды. Я не из тех, кого можно считать слабой. Я не из тех, кто быстро прощает.

Потягиваясь, я выбираюсь из кровати. Хотя я провела бессонную ночь, я не чувствую усталости. Капитолийское утро встретило меня холодным, пробирающим ветром. Поблескивающий в солнечных лучах купол, больше не отбрасывал на крыши построек солнечных зайчиков – его, как и многое в столице, упразднили, следуя строгому количеству расхода энергии. Эта идея пришлась мне по вкусу – за счет ресурсов Капитолия мой родной Дистрикт больше не будет знать голода.

Прохожие, которых я вижу из окна, не подозревают, что наблюдатель посмеивается над ними – они так похожи на бестолковый рой одурманенных пчел. Люди изменились внешне, но не внутренне – они бегут, спотыкаются и снова бегут. Хотя, еще месяц назад о подобной роскоши и жизни под счастливым гнетом Капитолия они могли только мечтать. Кажется, новых жителей Сердца Панема это волнует крайне мало. К нищете и голоду, телу, привыкшему к достатку, приспосабливаться проще. Теперь же они просто забыли слова вроде: боль, страх, отчаяние, отчуждение.

Тренировочный Центр пуст. Даже обычно молчаливо-вежливый персонал избегал наш пентхаус, будто давая мне возможность передохнуть и свыкнуться с мыслью, что совсем скоро мне придется вновь оказаться между двух перепутий: восстание или мир, принесенный чужой кровью?

Хеймитч и Эффи не появились на завтрак, а это значило лишь одно - они вновь вызваны в Президентский Штаб. Койн раз за разом подбирается ко мне все ближе. Я волнуюсь за своего, пусть и бывшего, ментора. Не в его стиле отступать, но какие у него шансы против Президента?

Тут со стороны кухни раздается гулкий звон посуды. Мое тело, откликаясь на звук, напрягается. Как охотник, я по привычке настораживаю слух, который заметно ослабел после двух сезонов Игр. Персонал? Или возможно та самая Пепельноволосая? Я отскакиваю от окна и в один прыжок оказываюсь около двери.

Коридор наполняется звоном битого стекла. Я вновь замираю. Идея о персонале отпадает, разве что у несчастного есть личное разрешение Президента, на порчу имущества Победителей. Пепельноволосая революционерка, желающая привлечь к себе лишнее внимание?

Я не успеваю ответить себе на эти вопросы, ноги сами несут меня к кухне. Яркие цвета столовой. Черная полутьма коридора, соединяющего ее с кухней. Открытая дверь. Страх. Почему мне страшно? Ведь никто не причинит мне вреда?

Шаг. Выдох. Вдох. Шаг.

– Что ты делаешь? – вырывается у меня.

Пит отрывается от кусочков битой тарелки и виновато улыбается.

– Доброе утро. Я не хотел тебя разбудить, но, кажется, мне не научиться вести себя достаточно тихо…

– Что за пакеты? – в лоб спрашиваю я, заметя их у входа.

– Я решил… Думаю, подготовка к Играм не единственное, что мы можем для них сделать.

Его слова вводят меня в ступор.

Я перевожу взгляд с напарника на стол, усыпанный беловатым налетом рассыпанной субстанции. Это мука. Он собирается печь?!

– Я не уверенна, что это хорошая идея.

– Китнисс, приступов нет с самого моего приезда в Капитолий, хотя поводов для них всегда хватало. Я научился контролировать себя, - уверенно говорит он. – Я сумею удержать его.

Его. Внутри человека, который был мне дорог, живет существо, которое готово в любую секунду прикончить меня. Но на самом деле… На самом деле я чертовски устала решать, думать, анализировать. Я устала принимать боль, как должное, устала отдаваться страху; любые чувства, теперь вызывают только отвращение.

Я пропускаю в легкие побольше воздуха. Выпечка это то, что ему нужно; его оберег от кошмаров. И если очередной приступ накроет его с головой – я буду рядом.

– Вместе? – спрашиваю я.

– Вместе, – после короткой паузы, отвечает Пит.

***

Руки, привыкшие к тяжести лука, плохо вымешивают мягкое, чувствительное, почти живое тесто. Оно сворачивается вокруг моих ладоней, липнет к костяшкам пальцев и, несмотря на ободряющий взгляд Пита, я чувствую, как постепенно сдаю позиции.

Ведь начинали мы на равных: охмор отобрал у него самое дорогое, но, несмотря на это, грубоватые на первый взгляд руки Мелларка, вымешивают тесто с особой нежностью, и зависть пробирает меня. Лукавая зависть. На самом деле, наблюдая за счастливым и сосредоточенным лицом своего напарника, я думаю, что сейчас все его мысли занимают лица просветлевших беженцев, которые увидят лепешки пышного хлеба, сделанные руками настоящего мастера.

Я не замечаю, как за обыденным делом, на второй план уходят важные события: Альянс, Повстанцы, Гейл. Все мое внимание занимает парень напротив – с беззаботной улыбкой, сосредоточенным взглядом, горящими глазами.

Пит смеется. Я смущенно отвожу взгляд.

– Что тебя рассмешило?

– Ты б хотя бы делала вид, что стараешься.

– Но я стараюсь, – вспыхиваю я, – Я просто не создана для этого.

– Это и удивляет. Ты мастерски управляешься с луком, а обычное тесто плавится под твоим взглядом. Возможно, на тридцать процентов это техника, но в остальном это душа.

Он отпускает свой комок теста, который уже превратился в круглые, симметричные лепешки, и подходит ко мне, обхватывая мои запястья. Чувствую комок и по инерции сглатываю его. Теперь это не страх – это тоже стягивающее чувство, подобное морскому узлу, которое застало меня в ванной. Хочу отстраниться, сбросить его руки и бежать без оглядки, в надежде на то, что по дороге разверзнется земля, и я не буду под взглядом лазурных глаз ощущать себя розовощекой фанаткой знаменитого Победителя.

Но его руки по прежнему покоятся на моих; дыхание обжигает мою шею; его тепло, кажется, мне не хватало его.

Китнисс - это Пит. Обновленный силами Капитолия, пахнущий свежей выпечкой, и сладкими пряностями вроде мускуса или корицы. Отстраненно-вежливый, учтивый, но безучастный к тебе и твоим позабытым эмоциям. Под его пальцами оживает хлеб, как некогда оживали витиеватые узоры цветов.