Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 18

Я бросаю короткий взгляд на моего «пациента». Он все также недвижим, но теперь с интересом наблюдает за моими неловкими движениями. Вот только этого не хватало.

Прежний забытый страх возвращается с новой силой, и на секунду я думаю о том, что уже соскучилась по переродку. Лишь бы Пит не видел моего краха.

Теперь, стараясь действовать как можно слаженнее, я отдаюсь логике. В жестянках нам переправляли мазь, которая довольно-таки быстро затягивала смертельные раны. Почему бы ей не оказаться там и теперь? Со щелчком открываю банку с обтянутой вокруг ее оси голубоватой лентой.

Невезение – дар. И я им, к несчастью, обладаю. Всего лишь ватные диски.

– Китнисс, ты уверена, что я нуж…

– Молчи, – перебиваю его я.

Теперь я совершенно забываю об осторожности и врачебной «сдержанности», открывая банку за банкой. С каждой минутой я все больше разочаровываюсь в собственных силах и все больше ненавижу чертову капитолийскую аптечку.

Я не отрываюсь от своих «поисков» до тех пор, пока чья-то рука вновь не ложится на мое плечо.

– Давай я попробую, – примирительно говорить Пит.

Я уступаю ему место. Он тут же берет в руки сине-зеленую коробочку, которая полетела в сторону уже впервые минуты борьбы с препаратами.

– Снежинка – это охладительный эффект. Он снимает боль и способствует лучшему заживлению, – указывая на коробку с шестигранным кристалликом, говорит он.

Я чувствую себя дурой. Полной и непроходимой. И это Сойка-пересмешница, победительница войны, символ восстания, дочь врача, в конце концов?

Пит улыбается. По-настоящему, не пытаясь играть. Хотя кто еще играл?

– Держи.

Я неумело открываю злосчастный тюбик. Мазь пахнет точно так же, как и та, что была на Играх: можжевеловым лесным запахом, который смешивался со свежим ароматом мятной листвы. Я наношу первый слой мази на самые глубокие порезы. Вторым покрываю незначительные ссадины и царапины. Для пущего эффекта перебинтовываю обе руки своего «пациента».

– Не удивляйся, я слишком долго проболтался в Капитолии, чтобы не знать такой элементарщины, как охлаждающая мазь.

– Ты часто получал там такие травмы?

– Не особо, – бросает Пит. – Только после приступов, которые там становились одиночными. Когда бродишь по белоснежным коридорам в поиске признаков жизни, мало что может напомнить о родном дистрикте, или Тринадцатом, или…

Он умолкает. Его взгляд теперь неотрывно следит за моими переменами в лице.

– Обо мне, – договариваю я.

По-моему, заканчивать самые неприятные части предложений вошло у меня в привычку. Пит кивает.

– Я думал, меня никогда не вернут в Двенадцатый. Но теперь я понимаю, что зря обрадовался.

О чем это он говорит?

– Как раз перед отъездом домой меня отправили на прием к Аврелию – нашему с тобой лечащему врачу, которого ты игнорируешь. Подходя к кабинету, я услышал чей-то разговор. Как я потом уже понял, это была Койн, и она беседовала с доктором по поводу Игр. Они решали, какое психологическое давление на арене будет действовать на трибутов эффективнее…

Я с ненавистью сжимаю руки в кулак. Слышу скрежет собственных зубов. Ощущаю волну ненависти, которая накатывает на меня.

– Это было подстроено, Китнисс. Тогда я не понимал этого, потому что меня точно так же, как и тебя, обуревали гнев и ненависть. А теперь все становится ясно и состыковывается словно пазл.

– Пазл? – недоумеваю я.

– Зачем меня вернули в Двенадцатый, так и не окончив курс лечения? Зачем объявили Игры именно сейчас? Зачем на всю страну трезвонят об этих мизерных восстаниях? Зачем так явно измывались над беженцами? Зачем дали подслушать разговор Койн и Аврелия, зная, что я его все равно услышу? Зачем вынудили нас отправиться в Капитолий? Это начало чего-то большего, Китнисс.

За одну секунду ко мне приходит осознание всех сказанных им слов.

– Она ждет, пока мы начнем восстание…

– У Капитолия должны быть веские причины, чтобы убить нас, - заканчивает за меня Пит.

_________________________________________________________________________________________________

Зная, что моя любимая бета пропадет на несколько недель, решила выложить сейчас, поскольку из меня очень плохой редактор.

Люблю вас, читатели мои:З

Не пропадайте)

========== Глава 11 : Сомнения ==========

Приближаясь к очередному незнакомому дистрикту, оконное стекло покрывается крупными дождевыми каплями начинающейся грозы. С каждой минутой шум нарастает и вскоре кроме него самого не слышно даже гудящего звука поезда. Я тяжело вздыхаю, стараясь не смотреть на край собственной полки. Мы оба не замечаем друг друга более получаса. Не знаю, чем занимается Пит, а вот я упорно гляжу в окно, лишь бы не встретиться с лазурными глазами лишний раз.

Что делают нормальные люди в начале третьего ночи? Спят?

Что ж, глупо называть себя «нормальной», если еще в Капитолии мне приписали звание душевнобольной. Подумать только – мне всего восемнадцать лет, а на своей собственной жизни я уже успела поставить жирный крест. Но, к несчастью, я была не одна – совсем не одна. Таких же обескровленных и обделенных подростков всегда хватало по всему Панему во времена правления Сноу.

Но теперь я боюсь. Я слишком быстро согласилась облачиться в перья. Слишком быстро допустила возможность своего столь скорого возвращения и теперь это пугало меня. Прошел месяц со Дня Моих Главных Потерь. Даже не так – со Дня Осознания этих потерь, и я уже мчусь в Капитолий, чтобы вновь расправить крылья, заключенные в стальной хватке сердца Панема. Мне казалось, что все будет не так скоро. Чтобы встать на ноги, мне нужен год, а может быть, и два. Если не понадобится целый десяток лет, но у меня его попросту не было. Время поджимало, не дожидаясь моей готовности.

Как могли затянуться еще незажившие раны? Несмотря на потери, теперь в лице главного моего хранителя выступает Пит. Он рядом, несмотря на то, что в любую минуту его руки потянутся к моему горлу. И не надоело переродку повторяться?

Но главный вопрос всех моих терзаний состоял в другом: ради чего все это? Ради людей, которые были бы рады моей смерти на арене? Которые не видели в Играх ничего из ряда вон выходящего? Возможно, ради Капитолия? Столицы, в которой похоронена прежняя Китнисс Эвердин? Но ответ мне уже известен – Прим.

Прим. Ты снова всплываешь в моей памяти словно поплавок. Ты немой балласт, который тянет на дно, ты причина быть лучше, чем я есть на самом деле. Я живу ради тебя. Я стремлюсь спасти их жизни ради тебя. Мщение не вернет моего серьезного и рассудительного для столь малых лет утенка.

– Ты знаешь, я думал о братьях… – неожиданно говорит Пит.

Меня передергивает. Болезненная тема для нас двоих. Мы мыслим словно на одной волне, только теперь «разговоры по душам», станут для него новым препятствием.

Я оборачиваюсь к Питу и замечаю, что он не сводит с меня глаз. Возможно, он ищет во мне поддержку, точку опоры и сопереживание, а возможно, просто старается разрядить тишину, которая сглаживалась шумом разразившегося дождя.

Он долго молчит, стараясь, быть может, подобрать нужные слова. И я уже не надеюсь на продолжение разговора, зная, какую боль это приносит, когда он вновь начинает говорить.

– Я помню, какими они были. До мельчайшей детали. Какую выпечку любили, какие книги читали, с какими девчонками заигрывали, а после до полуночи обсуждали это в нашей комнате… Мне казалось, и нет никакого противостояния между Капитолием и Дистриктами. Казалось, что вот оно — счастье, даже несмотря на голод…

Он рассказывал мне все это так, как бы я сама рассказывала ему о Прим. Я продолжаю молчать, зная, что сказано еще не все.

– Они не давали меня в обиду матери. Лишь когда она сильно выходила из себя. Из всех нас больше всего она терпела Гая – он был самым старшим и своими габаритами внушал ей страх, так, по крайней мере, казалось мне самому. Я помню, он часто говорил о лесах Двенадцатого. Он ни разу в жизни там не был и, боюсь, не успел увидеть даже во время бомбежки…