Этаж смерти - Чайлд Ли - Страница 28

• Предыдущая
• 28/97
• Следующая

— Что можете сказать относительно побоев? — спросил Финлей.

Покачав головой, патологоанатом пожал плечами.

— Никогда не видел ничего похожего. Время от времени такое встречается в медицинских журналах. Несомненно, работа психопата. Объяснить это никак нельзя. Трупу уже было все равно. Он ничего не чувствовал, потому что был мертв. Так что, наверное, колотивший его просто дал выход своим чувствам. Невероятная ярость, огромная сила. Травмы страшные.

— А что насчет второго трупа? — спросил Финлей.

— Ему удалось убежать, — сказал врач. — Первый выстрел был сделан в спину с близкого расстояния, но он не был смертельным, и раненый побежал. По дороге получил еще две пули. Одну в шею, вторую в бедро, и она оказалась смертельной. Перебила бедренную артерию. Раненый добежал до насыпи у развилки, упал и умер от потери крови. Тут тоже нет никаких сомнений. Если бы всю ночь с четверга на пятницу не шел проливной дождь, вы бы увидели на дороге кровавый след. Раненый потерял не меньше полутора галлонов, потому что сейчас их в нем больше нет.

Мы молчали. Я думал об отчаянном рывке второго парня по дороге. Он искал спасения, а пули кромсали его тело. Обессиленный, он упал на насыпь и умер под тихий шорох ночных животных.

— Ну, хорошо, — сказал Финлей. — Значит, мы можем с большой долей вероятности предположить, что обе жертвы были вместе. Убийца встречает их со своими двумя товарищами, застает врасплох, дважды стреляет первому в голову, а тем временем второй пытается убежать и получает три пули в спину, так?

— Вы считаете, убийц было трое? — спросил врач.

Финлей кивнул на меня. Это была моя версия, поэтому объяснять должен был я.

— Три различных типа поведения, — сказал я. — Профессиональный стрелок, обезумевший маньяк и дилетант, пытающийся спрятать труп.

Врач кивнул.

— Готов с вами согласиться. Первый мужчина был убит выстрелом в упор, так что можно предположить, что он знал убийц и позволил им приблизиться.

Финлей кивнул.

— По-видимому, так все и произошло. Встречаются пятеро. Трое нападают на двоих. Похоже, дело серьезное, так?

— Нам известно, кто убийцы? — спросил врач.

— Нам даже не известно, кто жертвы, — сказала Роско.

— Есть на этот счет какие-нибудь гипотезы? — спросил Финлей, обращаясь к врачу.

— По поводу второго убитого ничего не могу сказать, если не считать имени на часах, — сказал тот. — Он попал ко мне на стол всего час назад.

— Значит, насчет первого есть кое-что? — спросил Финлей.

Врач начал рыться в бумагах на столе, но тут зазвонил телефон. Врач ответил, затем протянул трубку Финлею.

— Это вас.

Подавшись вперед, Финлей взял трубку. Некоторое время слушал.

— Отлично, — сказал он наконец. — Распечатай и перешли по факсу сюда, хорошо?

Вернув трубку врачу, он откинулся на спинку стула. У него на лице обозначились зачатки улыбки.

— Это звонил Стивенсон, он в участке. В картотеке обнаружены отпечатки первого убитого. Похоже, мы правильно поступили, отправив повторный запрос. Сейчас Стивенсон перешлет нам полученные данные по факсу, а вы, док, тем временем расскажете нам, что вам удалось узнать, и мы сравним результаты.

Усталый человек в белом халате пожал плечами и взял лист бумаги.

— Первый убитый? — начал он. — Много про него не скажу. Тело было в жутком состоянии. Высокий, в хорошей спортивной форме, голова обрита наголо. Главное — его зубы. Похоже, ему их лечили в самых разных местах. Кое-что определенно американское, кое-что похоже на американское, кое-что точно заграничное.

Рядом с моим бедром запищал и заворчал факс, заглатывая полоску тонкой бумаги.

— И что можно из всего этого заключить? — спросил Финлей. — Это иностранец? Или американец, много живший за границей?

Полоска бумаги появилась с противоположной стороны, покрытая отпечатанным текстом. Факс остановился и затих, и я, взяв листок, пробежал по нему взглядом. Затем прочитал внимательнее, еще раз. Меня пробрала холодная дрожь. Охваченный ледяным параличом, я был не в силах пошевелиться. Я не мог поверить своим глазам. Казалось, на меня обрушился небосвод. Повернувшись к врачу, я начал говорить.

— Этот человек вырос за границей. Он лечил зубы в тех местах, где ему приходилось жить. В возрасте восьми лет он сломал правую руку, и ее лечили в Германии. Гланды ему удаляли в военном госпитале в Сеуле.

Врач удивленно посмотрел на меня.

— И это все определили по его отпечаткам пальцев?

Я покачал головой.

— Этот человек был моим братом.

Однажды я видел документальный фильм об экспедиции во льдах Арктики. Идешь по сплошному леднику. Вдруг лед вздымается и трескается. Какие-то невидимые напряжения в торосах. Вокруг возникает совершенно новый ландшафт. Там, где только что была равнина, высятся ледяные скалы. За спиной глубокие расселины. Впереди озеро, которого только что не было. За какое-то мгновение весь мир полностью изменился. Именно так я себя сейчас чувствовал. Застыв от потрясения у столика между факсом и компьютером, я ощущал себя исследователем Арктики, сделавшим один шаг и увидевшим, как вокруг него все переменилось.

Меня провели в холодильное отделение морга для формального опознания тела. Лицо полностью снесли выстрелы, все кости были переломаны, но я узнал брата по шраму в виде звездочки на шее. Он получил его двадцать девять лет назад, когда мы с ним играли с разбитой бутылкой. Затем меня повезли назад в полицейский участок Маргрейва. Машину вел Финлей, Роско сидела сзади, рядом со мной, и всю дорогу держала меня за руку. Мы ехали всего минут двадцать, но за это время я пережил заново две жизни. Свою и брата.

Мой брат Джо. На два года старше меня. Он родился на военной базе на Дальнем Востоке в самом конце эпохи Эйзенхауэра. Я родился на военной базе в Европе в самом начале эпохи Кеннеди. Мы росли вместе, странствуя по всему свету, но оставаясь в замкнутой, изолированной мимолетной среде, которую создают для себя семьи военных. Вся жизнь для нас состояла из случайных и непредсказуемых переездов. Нам становилось не по себе, если мы ходили полтора семестра в одну и ту же школу. Иногда для нас проходили целые годы без зимы. В начале осени мы покидали Европу и перебирались куда-нибудь на Тихий океан, где снова начиналось лето.

Наши друзья постоянно исчезали. Какую-то часть перебрасывали на новое место, и два-три парня пропадали. Иногда мы снова встречали их через несколько месяцев в совершенно другом месте. Но большинство мы больше никогда не видели. Никто не здоровался и не прощался. Сегодня ты здесь, а завтра тебя уже здесь нет.

Потом, когда мы с Джо стали старше, нам пришлось путешествовать еще больше. После войны во Вьетнаме армия начала тасовать людей по всему миру все чаще и чаще. Жизнь превратилась в расплывающуюся перед глазами череду военных баз. У нас никогда не было никаких пожитков. Каждому разрешалось брать на транспортный самолет только по одной сумке.

Все эти шестнадцать слившихся воедино лет мы с братом были вместе. Джо являлся единственной постоянной составляющей в моей жизни. И я любил его как брата. Но эта фраза обладает исключительно определенным смыслом. Как и большинство распространенных поговорок. Кто-то говорит, что он спит как младенец. Он подразумевает, что спит хорошо? Или, наоборот, хочет сказать, что каждые десять минут просыпается в криках и слезах? Я любил Джо как брата, что в нашей семье означало многое.

Сказать по правде, я не могу сказать точно, любил ли я его или нет. И Джо не мог сказать, любил ли он меня. У нас с ним была разница всего в два года, но Джо родился в пятидесятые, а я в шестидесятые. Нам это казалось гораздо значительнее, чем какие-то два года. Разумеется, как и все братья с разницей в возрасте в два года мы устраивали друг другу сущий ад. Мы ссорились и дрались, только и ждали, когда вырастем и избавимся друг от друга. Все шестнадцать лет, что мы прожили вместе, мы не знали, любим или ненавидим друг друга.

• Предыдущая
• 28/97
• Следующая