Характерник (СИ) - Забусов Александр - Страница 4

— Да никакого секрета нет. По-родственному едем.

— Откуда это у колдуна родственники могли взяться?

— Какого колдуна? — спросил Сергей.

— Да, деда Матвея. Я не понял, вы разве не лечиться приехали? Это он у нас знаменитость всероссийская. К нему со всех концов страны болящие, словно пчелы на мед слетаются. И откуда, только знают, что есть такой?

— Езжай на хутор, батя, — проговорил Шкуратов. — Там видно будет.

У самого въезда в большую станицу, с покосившейся маковкой церкви виднеющейся на пригорке, таксист повернул вправо, вставая колесами на наезженный летник, змеившийся по степи. Провез мимо балки с нависшими над самой дорогой тяжелыми ветвями дубов, обогнул ее по самой кромке, и прибавив скорости, попылил вдоль русла неширокой реки, сноровисто несущей мутные воды.

— Кубань, мать казачья! — восторженно произнес Шкуратов, глядя на реку, поросшую по берегам камышом и осокой.

— Тю-ю, — глянул на офицера водитель. — А, ты разве наш? Кубанский?

— А то ж, природный казак, станицы Ильинской.

— Земляк значит, — выворачивая руль и выезжая к деревянному настилу моста, произнес водитель. — Не, это не Кубань. Кубань по левую руку у самой станицы протекает, а это ее приток, Горлица. Речка так себе, виляйка, не на всех картах и название-то увидишь. От Кубани отпочковалась, да недалече и ушла, вон в плавнях и растворяется.

Проехав мост, оказавшийся на поверку довольно прочным сооружением, машина на первой передаче пошла на крутой подъем.

— А вот и хутор деда Матвея.

На миг над автомобилем пронеслась какая-то тень, прикрыв, словно туча дневное светило, и на лобовом стекле напротив водительского места, с глухим стуком расплылась уродливая пляма какой-то вязкой, желто-серой субстанции.

— А-а! Зар-раза!

— Это что было? — спросил Сашка, пытаясь, наклонившись рассмотреть через стекло, откуда такое добро свалилось, считай на голову.

— Дедов насельник это. Зараза! Ведь всего-то один раз и оскорбил его словами, а эта злопамятная скотина, теперь всегда обсирает машину. Вот, мыть придется!

— Да кто это был?

— Ворон у деда проживает, в рот ему ноги!

Дорога, поднявшаяся на возвышенность, привела прямиком к высоким воротам, выкрашенным зеленой краской, от которых в обе стороны расходился забор из плотно подогнанных друг к другу досок, совсем не похожих на горбыль. Из-за забора виднелась двускатная крыша дома с торчавшей над нею телевизионной антенной. На горизонтальной балке поверх ворот, приезжие хорошо разглядели уцепившуюся когтистыми лапами птицу черного цвета, с синеватым, металлическим отливом перьев, со светлой проплешиной на голове. Острый сильный клюв, совсем не малых размеров, заставлял призадуматься о последствиях от удара по голове таким предметом. Хорошо были видны и глаза пернатого сторожа, их радужная оболочка темно-бурого цвета, казалось, с насмешкой направлена на подъехавших к воротам.

— Ка-а-аг! Ка-аа-аг! Кр-рух! — громким трубным, гортанным голосом прокаркала пернатая особь.

Тут же из-за забора подала голос и собака хозяина хутора.

Таксист, развернув машину, стал напротив ворот на наезженное следами шин место импровизированной парковки.

— Приехали. Пора рассчитаться командир, с тебя червонец, как договаривались.

— Держи!

— Премного благодарен. Эх, люблю возить военных! Не жадные.

Быстренько разгрузив багажник, таксист, взмахнув рукой, сорвал с места машину, оставив приезжих стоять перед закрытыми воротами. Сергей поежился, глядя на приумолкшую птицу, размером с откормленную курицу, продолжавшую умным взглядом наблюдать за незнакомыми ей людьми. Во дворе раздался звук хлопанья двери, тяжелые, но отнюдь не стариковские шаркающие шаги приблизились к воротам, попутно басовитый голос произнес, обращаясь к четвероногой хранительнице подворья: «Что там, блохастая? Никак гостечки к порогу пожаловали?».

Напевное поскуливание, и калитка без скрипа распахнулась настежь, явив перед очи путников кряжистого великана, одетого в шаровары с красными лампасами по бокам, безрукавку поверх рубахи, на голове высокая баранья папаха. Окладистая густая борода и насмешливый прищур глаз, дополняли живописный внешний вид хозяина хутора. Увидав столь одиозную фигуру, совсем не вязавшуюся со временем развитого социализма, оба парня от неожиданности, в прямом смысле пооткрывали рты. Хмыкнув, дед первым заговорил.

— Вечор добрый! Знаю, с чем пожаловали. Вмистях вас и ждал. Заходьте в курень, — посторонился дед, давая пройти во двор. — Куда двинули? Ну и гулявые ж вы оба. Я штоль, за вас бутарь несть буду?

От непонятных слов Сергей пришел в замешательство. Сашка легонько толкнул его в плечо.

— Идем, шмотки занесем, — шепнул он напарнику. — Вишь, дед обвиняет, что мы его в роли носильщика использовать хотим.

— А-а, понял.

Вдвоем, затащили Сережкины чемоданы и баул во двор. С опаской поглядывая на огромных размеров собаку, спокойно сидевшую на цепи у конуры, и тоже изучавшую пришлых, пробрались мимо нее к самому входу в дом, уперлись в дверь. Дед, следовавший позади них, командовал:

— Врата плечом подтолкни! Чего встали? Во влазни обувку сымай, некому мосты каженный день мыть.

Побросав в прихожей пожитки, втроем вошли в горницу, опрятную чистую комнату на два окна, с громоздким круглым столом посредине, с иконами в углу, с тлеющей лампадкой под ними. Мебель, в отличие от деда, была современной, Сашка сразу признал в ней импорт. Через проход в соседнюю комнату, вовсе не имеющий двери, гости увидали диван и громоздкий цветной телевизор «Фотон». В открытую форточку одного из окон просунулась уже знакомая «харя» с огромным шнобилем и глазами-бусинами. Любопытная птица решила поприсутствовать при разговоре.

— Сидайте, — кивнул дед в сторону стола. — С дороги устали, гастить вас буду.

Хозяин жестом заставил умолкнуть, начавшего было произносить приготовленную речь Шкуратова. Сноровисто выставил на стол нехитрую, но вкусную, деревенскую снедь. В центр круга припечатал тонкого стекла графин с прозрачной жидкостью внутри. Глянув на образа, размашисто перекрестился. Усаживаясь на стул, недовольно пробурчал в адрес гостей:

— Бизверники! Охо-хо, ежте!

Когда первый голод отошел на задний план, хозяин налил содержимое графина в две стопки, одну из которых пододвинул Сашке.

— Ну, с молодшим опосля разберемся, нам с ним гуторить не к спеху, родную кровь я завсегда узнаю. Ну, а с тобой!… Чей ты?

Может быть, Сережка и не понял бы заданный дедом вопрос, но Сашка, родившийся в Краснодарском крае, знал, что спрашивают его о родителях. Ответил:

— Шкуратов Александр Николаевич, родом из станицы Ильинской.

— Ага, значит казак. Знавал я Кондрата Шкуратова, лихим рубакой был. Со своими двумя старшими сынами за белых воевал, два молодших у красных обретались. Он из Крыма в двадцатых на чужбину подался, да там и загинул. А ты, видать, от одного из остатних происходишь. Добрый род.

— Дедушка, так, сколько ж вам лет?

— А, чего это ты, бурлачака чужой век считаешь? Сколь прожил, все мои! Кому какая дела до этого? Так ты, знать тума, ага?!

— А, вы, значит не тума?

— Не, мы здеся люди пришлые. Мы свой род с верховьев Дона ведем, — наливая еще по стопке самогонки, произнес дед Матвей.

От обильной еды, глаза Сергея стали слипаться, сон гонялся за ним по пятам.

— Идем внучок, укажу где тебе благо выспаться будет. А мы с твоим товарищем еще побалакаем.

Отвел мальчишку к застеленной кровати.

— Схочеш до ветру выйтить, вон в те врата ступай, найдешь.

Усевшись на место, подлил в стопки.

— А давай еще вотицы выпьем! — предложил парню, а выпив, молвил. — Теперя давай, кажи, шо там случилось с семьей Сережки.

Долго еще сидели за столом молодой парень и старик. Долго и обстоятельно рассказывал Сашка, как сопровождая колонну техники, от руки снайпера погиб капитан Виктор Хильченков, как не выдержало сердце у Нины. Сказал, как после похорон замкнулся в себе Сергей, и нелегко будет деду Матвею согреть заледеневшее сердце мальчишке. Под конец разговора Матвей спросил: