Союз нерушимый... - Силоч Юрий Витальевич - Страница 4

Я прикидывал, чем можно занять ленивый день, когда услышал самый непривычный звук из всех — звонок в дверь, едва не заставивший меня подпрыгнуть от неожиданности. Манька тоже отвлёкся от миски, поднял морду, сделал большие глаза, посмотрел на меня и издал вопросительное «мр-р».

Беспокоить меня могли только по одному поводу — в отделе что-то случилось, — но почему не позвонили? Предчувствуя неладное, я нахмурился и пошёл открывать. Проскочила мысль прихватить пистолет, но я её отогнал: кто вообще в здравом уме полезет к комитетчику? Лишь добравшись до двери, я сообразил, что всё ещё не оделся и стоял в «форме номер раз» за исключением противогаза.

— Здравствуйте! — уверенный высокий женский голос полоснул металлом по ушам. В следующую секунду его могучая обладательница заняла своим телом весь дверной проём. Синий форменный пуховик Департамента Генетического Наследия лишь усиливал впечатление — и без того валькириеподобная барышня выглядела просто необъятной. На красном несимпатичном лице застыло деловое выражение. У ног стоял громоздкий переносной холодильник, похожий на бидон для молока.

— Давайте всё! И распишитесь, — приказала она, проецируя оранжевую голограмму маршрутного листа перед моим лицом.

— Эй-эй! — я отступил вглубь квартиры, не выдержав напора. — Ничего я вам не дам. Идите вон отсюда.

— Что значит, ничего? Как это ничего? По какому праву вы меня прогоняете?

— Потому что ничего! — раздражённо сказал я. — Это моё личное дело. Вас вообще не должно было тут быть. Вы ошиблись квартирой. До свидания.

— Нет, это не ваше личное дело! — с её тоном можно было командовать батальонами. — А государственное! Я должна тут быть! Есть план! Последний пленум дал задание перевыполнить его на пятнадцать процентов! Вы — здоровый мужчина, всё ещё способный…

— Спасибо, я польщён.

Перебитой на полуслове «доярке»-ударнице хватило секунды на то, чтобы захлопнуть рот, перегруппироваться и снова пойти в атаку.

— Вы же знаете, какая у нас демографическая ситуация? — она была вынуждена сменить тактику и воззвать к сознательности.

— Знаю, — кивнул я. — Девушка, я… — попытался я поведать суть проблемы.

— Вам она безразлична? — перебила меня сотрудница Департамента Генетического Наследия.

— Нет, — тут я был совершенно честен: чем скорей ситуация выправится, тем скорей от меня отстанут хабалки из Департамента Генетического Наследия.

— Вы невоздержанны в сексуальной жизни? Алкоголик?

— Да, а у вас нет чувства такта, — рыкнул я. — И если мы закончили с перечислением недостатков, то послушайте… — очередная бесплодная попытка сказать главное.

— А почему тогда сперму не хотите сдавать?

— Не хочу, — я рассмеялся, поняв, что мы с «дояркой» практически воспроизвели сцену из «Собачьего сердца».

Её лицо покраснело, но женщина сразу же взяла себя в руки. Похвальное качество, что ни говори.

— Тогда подпишите, что отказываетесь! Но предупреждаю, что у вас будут проблемы по партийной линии.

— Ага, — смех выправил мне настроение, и кричать расхотелось. — Хоть по линии спортлото. Не буду я ничего подписывать. До свидания.

— Как это не будете? Что значит, не будете? Вы сдаёте?!

Похоже, меня решили взять измором. Я бы закрыл дверь, если смог, но толкать женщину мне не позволяло воспитание.

— Нет, не сдаю.

— Тогда подпишите! — голограмма, показалось, стала ярче.

— Так, — я закрыл глаза, шумно вдохнул воздух, в котором витал запах сублимированного кофе и недокуренной сигареты. Сосчитал до трёх. Потом до пяти. — Вижу, вы тут впервые. Решили план перевыполнить, да? Как ваше имя и фамилия?! — резко рявкнул я. — Как зовут вашего начальника?! Кому пожаловаться на вашу работу?!

— А какое вам дело? — тут же начала защищаться «доярка». — Нет, ну нормально? Сдавать отказывается и ещё жаловаться будет?

— Жаловаться?! — я повышал голос всё сильнее. Гулять так гулять. Если человек испортил настроение, то нет совершенно никаких причин сдерживаться. Я считал, что в таких случаях нужно платить той же монетой и портить настроение в ответ. Голограмма маршрутного листа исчезла, появилась новая, красная, мерцающая — моё удостоверение. — Майор Иванов, госбезопасность! А у вас, милочка, большие проблемы!

Женщина побледнела, словно мукой посыпали. Даже, кажется, в размерах уменьшилась, словно кто-то открыл клапан, и из неё начал выходить воздух.

— Если бы вы не были так заняты, хамя мне, то услышали бы, что я клон-репликант! А если вас там, в Департаменте, дубоголовых и набранных по объявлению хоть чему-то учат, то вы должны были знать, что реплики стерильны! — я говорил, искренне наслаждаясь моментом маленького триумфа. — Проблемы по линии партии?! А какие проблемы у вас будут, если я в понедельник запрошу у вашего начальства… — перед глазами внезапно возникла картинка входящего вызова. Палыч. Настроение тут же упало ниже уровня моря. Начальство, чёрт бы его побрал, никогда не звонит с хорошими новостями.

— Так! — я прервался на полуслове. — Брысь отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!

Доярка исчезла — мгновенно и бесшумно, как будто на атомы разлетелась вместе со своим чёртовым бидоном. Дверь закрылась. Я вернулся на кухню, где невозмутимый Манька гремел сухим кормом.

— Слушаю.

— Чего так долго? — буркнул начальник. Красные глаза, взъерошенный — похоже, не спал всю ночь. Плохой знак. Очень плохой.

— Да «доярка» привязалась, еле отшил. Ударница.

— М-м… — промычал шеф неопределённо. — Одевайся и давай в отдел.

Отлично. Самые плохие ожидания оправдались.

— Вьюнов?

— Он, родимый.

— Дай угадаю, он не убивал Золотарёва?

— Я что, тебе индивидуально всё рассказать должен?! — рявкнул Палыч, но я даже не обратил внимания. Это можно простить, учитывая то, что ему пришлось не спать всю ночь и держать оборону от перепуганных депутатов, требовавших «вотпрямщас» ввести войска и допросить всех москвичей.

— Понял. Выезжаю.

Палыч отключился, а я докурил сигарету и допил успевший остыть кофе, растягивая последние минуты удовольствия. Начинался новый день, не суливший ничего, кроме новой безумной гонки.

— Да-а, — протянул я, когда увидел труп Вьюнова, лежавший на сверкающей металлической каталке. Проблема была в голове, верней в том, что её верхняя половина отсутствовала. Выше нижней челюсти ничего не было, да и сама она с частью шеи представляла собой кусок угля.

— Он ведь был там, — посмотрел я на отчёт патологоанатома. — Я имею в виду в гостинице, — радиоактивность тела указывала на это очень недвусмысленно. Армейские ботинки с заражённой пылью и чёрная одежда, найденные в квартире, — тоже. Маску не нашли, но её можно было выбросить по дороге или банально потерять.

— Да, это совершенно точно, — сказал стоявший рядом со мной судмедэксперт Филипп Глебыч. Маленький, с серенькими усами и огромными залысинами, в огромных старомодных очках с толстыми линзами и роговой оправой. Они вкупе с немигающим взглядом и манерой говорить — тихо, нудно — делали его похожим на серийного убийцу. — Судя по всему, наш стрелок — он.

— А вот выводы за меня не делай, — недовольно проворчал я, задумчиво глядя на тело. — Кто знает, может быть, всё это — просто совпадения. А ты меня с толку собьёшь.

Глебыч пожал плечами:

— Как угодно.

Видимо, он обиделся.

Первым делом после приезда на Лубянку Палыч вызвал меня в свой кабинет и жестоко надругался, но, скорей, не по злобе душевной, а просто из любви к искусству. Из словесного потока, почти полностью состоявшего из эпитетов, удалось уловить, что единственный подозреваемый отдал концы, отчего святому человеку, не щадящему живота своего на ниве борьбы с преступными элементами, устроили разнос люди столь высоко сидящие, что мне даже представить сложно.

— Этой ночью я познал такие виды любви, которые тебе и не снились, — сказал он и подытожил: — Если не хочешь, чтобы я и тебя научил, дай мне результат, который можно предоставить этим ссыкунам из Совета.