Too expensive for you (СИ) - "ToBeContinued..." - Страница 17

«Поцелуй меня», – подумал, впиваясь в приоткрытый рот рыжего своими губами.

– Эй, ребята, у вас все в порядке? Мы слышали шум.

Комментарий к Мысли

Привет, мои дорогие!

Очень надеюсь, что кому-то понравится…

Жду ваших отзывов, комментов и критики.

Не пожалейте пары слов для автора =)

========== Поцелуи и вопросы ==========

Всё в этом поцелуе было как-то слишком.

Слишком много зубов, что ударяясь друг о друга, кусали и царапали губы; языков, сильных, настойчивых, не прекращающих движения ни на секунду, каждый из которых хотел захватить лидерство, проникнуть глубже, ворваться, подчинить себе, не подчиняться; слюны, смешанной с кровью, горькой, соленой, с характерным металлическим привкусом, на который было сейчас всем наплевать; пальцев, что цеплялись за мягкую ткань рубашки или тянули рыжие волосы.

Слишком высоко поднялась в маленькой комнате температура воздуха, который втягивался разбитыми носами, обжигая легкие при каждом новом вдохе; двух тел, что неистово терлись друг о друга в попытке быть еще ближе, соприкоснуться каждой своей клеточкой, слиться воедино.

Слишком чувствительными были каждое прикосновение, движение навстречу, тут же находившие отклик в широких штанах брюнета, которые топорщились теперь слишком заметно и, можно было бы сказать «неприлично», если бы не ответная реакция возбужденного органа, стиснутого довольно-таки узкими джинсами рыжего совсем рядом.

Слишком громко прозвучал голос Мэнди, распахнувшей дверь:

– Ребята, у вас все в порядке? Мы слышали шум, – обеспокоено спросила девушка, делая шаг вглубь комнаты, но тут же замирая на месте, заметив двух молодых людей у стены напротив. – Хм, простите, – прошептала она, отступая. – Мы подумали… – но заканчивать фразу не решилась. – Эй, Лип, не хочешь пойти прогуляться? – крикнула она своему парню, поторопившись выйти, плотно закрывая за собой дверь, направляясь в сторону лестницы с легкой улыбкой на губах.

– Блять, – отлетая от Галлагера на приличное расстояние, прорычал Микки, услышав звук захлопнувшейся двери. – Сука, – сплевывая на пол розовую жижу, которой был полон рот, прошипел он, осознавая, ЧТО только что произошло.

Запуская пальцы в волосы, брюнет крепко сжал растрепанные пряди, пытаясь вернуть мозгу способность соображать, усмирить внезапно нахлынувшее возбуждение и вернуться к хорошо уже известному и привычному для себя гневу.

А рыжий все также стоял у стены, тяжело дыша, поднимая руку и прикасаясь к саднящим покрасневшим губам, широко распахнутыми глазами следя за каждым движением брюнета, начинающего метаться по комнате.

– Уйди, – еле слышно произнес Йен, делая шаг навстречу парню. – Выйди из моей спальни, – уже громче попросил он, но звучала эта просьба как-то уж совсем не уверенно.

– Это не твоя спальня, – ответил Милкович, не решаясь поднять глаза на Галлагера, прекрасно понимая, что одного единственного взгляда будет достаточно, чтобы сорваться снова.

– Выйди! – потребовал Йен, подходя ближе, толкая Микки в грудь, изо всех сил сдерживая себя от того, чтобы снова не вцепиться в хлопковую ткань клетчатой рубашки брюнета, что и так была уже изрядно помята. – Не смей больше никогда делать этого! – кричал он отступающему на пару шагов парню.

– Что, рыжик, нужно было сначала заплатить? – ухмыльнулся Милкович, рукой потянувшись к заднему карману своих штанов. – Не знаю твоих расценок, но этого должно вполне хватить, – мятая двадцатка полетела к ногам Йена, прежде чем Микки развернулся, чтобы выйти из комнаты, не забыв попутно громко хлопнуть дверью.

– Сука, – прозвучало одновременно по обе ее стороны.

Микки Милкович не любил целоваться. Нет, он просто ненавидел это «слюнявое дело».

Не понимая, что такого особенного все нашли в этих блядских поцелуях, он всегда старательно избегал их, не позволяя никому дотрагиваться до своих губ, отстраняясь при возможности или начиная угрожать, если партнер был слишком настойчив.

Возможно, эта неприязнь была вызвана какими-то детскими психологическими травмами, возможно, неудачным опытом в подростковом возрасте, Милкович и сам не смог бы вспомнить сейчас, откуда это взялось.

Но в одном он был уверен на сто процентов: никогда Микки не целовал никого по собственному желанию. Да и желания этого, собственно говоря, у него никогда не возникало.

До этого момента.

Возвращаясь в свою комнату, совсем уже позабыв о причине, которая повела его к Галлагеру, Милкович тер свои губы тыльной стороной ладони, размазывая по ним кровь, сочившуюся из рассеченных костяшек, пытаясь избавиться от привкуса, что чувствовался на них до сих пор, ощущения ебучего Галлагера, вгрызающегося в его рот так самоотверженно, настойчиво, мокро и, сука, так возбуждающе.

Падая на кровать, чувствуя каменный стояк в своих штанах, и даже не потрудившись очиститься от запекшихся уже бордовых разводов на своем лице, Микки уткнулся в подушку, настойчиво игнорируя мысли о том, что двадцать баксов за то, что произошло только что в комнате отца - чертовски малая плата.

Йен Галлагер очень любил целоваться. Нет, он просто обожал это дело.

Будь то легкое прикосновение к щекам своих сестер при встрече или прощании, нежный поцелуй в макушку маленького Лиама на ночь, невесомая ласка губ любовника, или страстный, глубокий поцелуй, сопровождаемый глухими стонами в приоткрытый рот, что исследовался быстрыми движениями языка, распаляя и возбуждая молодое тело.

Он любил поцелуи, все, без исключения, ведь каждый из них всегда был особенным, не похожим ни на один другой.

Но так уж случилось, что в последний раз Йен целовался больше полугода назад.

Конечно, возможностей, как, впрочем, и желающих, было предостаточно, ведь многочисленные посетители «Ласточки» всегда готовы были отвалить еще пару сотен зеленых за недоступные другим губы рыжего танцора, но в прейскуранте Кертиса данный пункт был четко оговорен. Не раз его клиенты проявляли настойчивость, принуждая молодого человека, но ни один из них никогда не добивался своего.

Слишком большое значение придавал Галлагер этой невинной на первый взгляд ласке, значительно уступающей всему тому, что он уже не раз делал за деньги.

Слишком большую роль для Йена в поцелуе играло слово «взаимность».

До этого момента.

Едва слышно ступая по холодному полу, он вышел из комнаты, направляясь в ванную, чтобы смыть с себя кровь, продолжающую стекать по его скулам, начисто вымыть руки с перебитыми костяшками, что постепенно начинали опухать, и как следует прополоскать рот, в который еще несколько минут назад без разрешения и так бесцеремонно вторгся Милкович, толкаясь вглубь языком, кусая губы зубами, вызывая ответную реакцию тела рыжего, возбуждая и заводя.

Зачерпнув пригоршню воды, Йен умыл лицо, стараясь не смотреть в зеркало, ведь, определенно, картинка там ему не понравится, небольшим куском мыла отчистил запекшуюся кровь на ладонях и закрутил кран обратно, так и не взяв с тумбочки пасту.

Крепко сжимая челюсти, Галлагер вернулся в свою комнату и подошел к шкафу, намереваясь переодеться, чтобы свалить из этого чертового дома, в котором он впервые возбудился от того, что его взяли силой, настойчиво игнорируя мысли о том, что ему это слишком понравилось, что сам с удовольствием бы протянул Милковичу двадцатку, чтобы он это повторил.

– Далеко собрался? – услышал Йен за своей спиной, делая первый шаг по лестнице, ведущей на первый этаж, поудобней перехватывая сумку со своими вещами, спустя полчаса скоропостижных сборов.

– Какое тебе дело? – продолжая спускаться, ответил он, не оборачиваясь.

– Мне-то похуй, брату твоему что сказать? – следуя за рыжим, продолжил допрос Микки.

– Я сам ему позвоню, – бросил Галлагер, продолжая двигаться вперед.

– Тебе даже идти некуда, – догоняя рыжего у входной двери, проговорил Милкович, хватая того за плечо.

– Переночую в фургоне сегодня, – стряхивая руку Микки, ответил Йен, поворачивая ручку.