Бремя русских - Михайловский Александр Борисович - Страница 35

– Бедный Фредди, – тяжело вздохнула Мария Александровна. – Скажите, Николай, – можно я буду вас так называть? – а ваши врачи могут чем-нибудь ему помочь? Я слышала, что в вашем госпитале чуть ли не мертвых поднимали из могилы.

– Ваше императорское величество, – ответил я, – насколько я знаю, когда ваш супруг находился у нас, гм, в гостях, он прошел полное медицинское обследование, которое не выявило никаких признаков болезни. Вы сейчас сами можете сделать куда больше любых врачей. Главное – заставить вашего супруга бросить курить. Рак горла, губы, гортани или пищевода – это в девяносто девяти случаях из ста – последствия курения. Если ваш супруг сможет избавиться от этой дурной привычки, то тогда он проживет минимум на четверть века дольше и умрет от старости в положенное ему Господом время, лежа в своей постели. Как говорится, каждый из нас – кузнец своего счастья.

– Ах, Николай, – благодарно кивнула мне Мария Александровна, – вы меня немного успокоили. Я даже… А, ну ладно, – вздохнула она, – расскажите мне о том, что в вашем прошлом произошло с моими девочками?

– С ними все было хорошо. Ну, почти… – ответил я, – Мария выйдет замуж за короля Румынии, оставит потомство и скончается в возрасте шестидесяти трех лет. Виктория-Мелита выйдет замуж, разведется, затем снова вступит в брак, который не будет иметь юридической силы и не будет признан церковью, ибо ее избранником станет Кирилл, сын вашего брата Владимира.

Тут, по всей видимости, ничего поделать нельзя, так как, судя по всему, имела место роковая страсть, которой простые смертные противостоять не в силах. Как говорят в народе – «любовь зла». Все старания родственников и знакомых заставить молодых людей одуматься – оказались тщетными. Ваш племянник Николай даже лишил Кирилла прав на наследование престола и запретил ему приезжать в Россию. Но все это не поможет. Такая ситуация может повториться, а может и нет. Скажу только, что люди в нашем мире, называющие себя старшей ветвью дома Романовых, являются потомками вашей дочери Виктории-Мелиты и вашего племянника Кирилла.

Мария Александровна посмотрела на спящую в коляске дочь и задумалась. Потом она тряхнула головой, и сказала:

– Николай, спасибо вам за то, что вы приоткрыли завесу тайны и рассказали о том, что произошло в вашем прошлом. Я еще подумаю над тем, что я сегодня узнала. Обещаю, что я приложу все силы, чтобы подобного в моей семье не произошло.

Еще раз благодарю вас за то, что вы от меня ничего не скрыли и честно рассказали все. Сейчас мы пойдем, найдем Энн и моих крошек, и вы проводите нас до дворца. А потом будет все, как я вам обещала. Лишь только дети лягут спать, я отпущу ее к вам на пару часов. А завтра или послезавтра мы еще раз обязательно снова обо всем поговорим.

– Колин, – сказал сенатор своему дворецкому, – ты поставил в курительную две бутылки портвейна, бутылку кентуккийского виски и бутылку джина, а также четыре бутылки содовой, как я говорил? Ты принес сигары? Нет, не эти, это кубинские. Убери их и принеси доминиканские, они подешевле, а этим гостям все равно, что курить. Спасибо, Колин. Когда гости придут, отведи их в курительную и занимайся своими делами, пока они не уйдут, больше ты мне не понадобишься.

Колин Макнил был дворецким во втором поколении. Его дед прибыл в Массачусетс еще в начале века, когда его согнали с земли в Шотландии, на которой его предки жили с незапамятных времен. Дед осел в Бостоне, и отец Колина, последний из многочисленных детей, поступил в услужение к отцу Джорджа и за считаные годы сделал головокружительную карьеру, превратившись из мальчишки-полотера в важного дворецкого.

Колин же всему учился у отца и стал дворецким, каких поискать – импозантный, когда это требовалось, незаметный в оставшееся время, – но все, что нужно было сделать, делалось правильно и вовремя. И когда Джордж стал сенатором, он взял Колина с собой в Вашингтон. Именно Колин нашел этот особняк в старейшей части Вашингтона – в Джорджтауне; знал, каналья, что хозяину это понравится больше, чем безвкусные дома недавно разбогатевших выскочек, которые сейчас в моде среди сенаторов и конгрессменов.

Именно Колин, досконально знающий вкусы хозяина, руководил ремонтом и декорацией дома, и когда Джордж Фрисби Хоар въехал в свое новое владение, все было устроено именно так, как бы он сам бы этого пожелал.

Вот и теперь Джордж уселся на своем любимом кресле – нет, ноги на стол он не положил, он не нувориш свежеиспеченный какой-нибудь, еще пахнущий потом и навозом.

Ожидание было недолгим. Прошло пять минут и вошли гости – сенатор Паттерсон из Южной Каролины, а на самом деле из Пенсильвании, – но сколотивший свое состояние в Реконструкцию на строительстве железных дорог, сенатор Камерон, тоже из Пенсильвании, который при Гранте служил военным секретарем, и сенатор Бёрнсайд, такой же янки, как и сам Джордж, только из Род-Айленда.

Сенатор Паттерсон, хоть и был по происхождению самым настоящим плебеем, но выглядел этаким английским аристократом, с благородными седыми волосами и величественной осанкой.

Сенатор Камерон больше всего напоминал крысу – но крысу не простую, а готовую в любой момент прыгнуть и вцепиться в горло. Сенатором он стал в начале этого года, когда его отец подал в отставку, предварительно договорившись, что сын займет его место.

И только сенатор Бёрнсайд, полный мужчина с роскошными бакенбардами, был человеком круга Джорджа, законодателем мод; именно в его честь бакенбарды в Америке стали называться «сайдбёрнс».

Честно говоря, сенатор Джордж Фрисби Хоар предпочел бы обойтись без выскочки, без крысеныша, и без франта, но тут не та ситуация, чтобы крутить носом. И он, встав с кресла, с улыбкой поприветствовал своих гостей.

Сенатор Паттерсон, как обычно, плюхнулся в кресло, положил ноги на стол и потребовал виски. Для таких гостей Джордж и держал в доме этот грубый напиток. Камерону налили джина с тоником – новомодный напиток, изобретенный в английской Индии и только недавно пришедший в САСШ. А Бёрнсайд, губа у которого была не дура, попросил налить ему портвейна. Еще бы, портвейн урожая 1863 года, лучший год за последние десятилетия. Впрочем, Джордж и себе налил стаканчик, после чего обвел гостей внимательным взглядом.

– Господа, – сказал он, – вы знаете, по какому поводу мы здесь собрались. «Бабушка» Хейс требует от Сената ратификации этого договора с русскими…

– С югороссами, – поправил сенатор Паттерсон.

Сенатор Хоар скривился – он не любил, когда его перебивали.

– Не все ли равно, по мне что одни, что другие – варвары откуда-то с востока, – проворчал он. – Все одно, и те и другие русские, просто им сейчас для чего-то надо, что чтобы Югороссия считалась отдельной страной. Нам на это наплевать – до тех пор, конечно, пока не задеты наши интересы.

– Допустим, – сказал сенатор Паттерсон, – и что из того?

– Много чего, – ответил сенатор Хоар и после короткой паузы добавил: – Так вот. Самый одиозный параграф из договора уже вычеркнут, с Аляской ничего сделать не получится – Эвертс сказал мне, что насчет одного параграфа можно еще попробовать заболтать русских, но два – это уже слишком. Я предлагаю способствовать ратификации этого договора с одним условием.

– Каким же? – спросил, небрежно развалившись и попыхивая сигарой, сенатор Бёрнсайд. Скривился, гад, когда ее зажег – знает толк в сигарах.

Хозяин дома отчеканил:

– Вместо этого никому не нужного ящика со льдом – Аляски, САСШ должны получить Северный Орегон.

– Так он же принадлежит Великобритании, – удивленно проблеял сенатор Паттерсон.

– Луизиана принадлежала Франции, а Калифорния – Мексике, – парировал Хоар.

– И России, – с недовольной гримасой добавил сенатор Камерон.