Бремя русских - Михайловский Александр Борисович - Страница 21

Виктор еще раз внимательно посмотрел на меня и спросил:

– А не мог ли этот же корабль зайти по дороге, например, в Белфаст? Или в Ливерпуль?

Я посмотрел на Виктора и сказал:

– Это возможно. А не могу ли я осведомиться, куда этих людей нужно будет доставить?

Тот помолчал, посмотрел мне в глаза и вдруг сказал:

– На Западные Азоры.

Я сперва хорошенько все обдумал, потом ответил ему:

– Вы знаете, Виктор, после Бреста этот корабль должен был идти в Порту, за грузом портвейна. Я собирался подождать пару недель, у меня пока еще нет груза из Бреста в Порту. Но что если вместо этого мы сходим на Азоры? Хоть я и шотландец, но в таком святом деле я жадничать не буду. Потери от похода порожняком я возьму на себя – я уже немолод, денег у меня вполне достаточно, супруга умерла три года назад, сыновей у меня нет, только дочери, а их мужей я не очень люблю, так что если их наследство и сократится на сколько-то тысяч франков, то так тому и быть.

Но вот такой вопрос – можем ли мы рассчитывать на помощь Ирландии в деле отвоевания шотландской независимости?

Виктор посмотрел на меня и, не колеблясь ни секунды, сказал:

– Можете. Мое командование не оставит ирландских, и не только ирландских, повстанцев без помощи. Каждый народ имеет право на свободу. К тому же шотландцы, покинувшие Родину, находили приют и уважение в России. Шотландцами были генералы русской армии Патрик Гордон, Александр Лесли и его сын Юрий, а потомок рода Барклаев командовал русской армией, победившей Наполеона и вошедшей в Париж.

Да и, Жозеф, разве родственники не должны помогать друг другу в трудную минуту? – и Виктор хитро улыбнулся.

Обычно у меня уходит не больше одной бутылки «Наполеона» в год – этот коньяк редкий, и я его пью нечасто и только с самыми близкими друзьями и соратниками. Но в этот вечер мы с Виктором опустошили за обсуждением подробностей целых две бутылки – не спеша, маленькими глоточками.

Может быть, дело дошло бы и до третьей бутылки, но тут Виктор, который несмотря на изрядное количество выпитого казался абсолютно трезвым, попросил меня переслать телеграмму на адрес какой-то экспортно-импортной компании в Константинополь и принести ему ответ. Текст был такой: «Груз будет доставлен по назначению до 3 октября пароходом Аппин. Сообщите дату ответной поставки».

Ален, мой самый надежный слуга, вскоре вернулся с ответом: «Операция застрахована. Груз будет доставлен первого октября».

Виктор поблагодарил меня, но не сказал мне ничего о значении этих телеграмм. Впрочем, разгадать первую было несложно – он писал о том, что те самые люди, которых нам предстояло забрать в Ливерпуле и Белфасте, доберутся прямо на Корву.

С тех пор прошло больше недели, и «Аппин» пришел в Брест вчера утром. На его борту находилось около трехсот пятидесяти ирландцев и сто семь шотландцев. К ним присоединились восемьдесят семь человек из французской шотландской молодежи, под началом Алана, сына моего старого друга Давида Мак-Грегора, у которого я остановился на вчерашнюю ночь. Новости, которые они привезли, были страшными. На островах безработица, голод, страх и ужас. Полиция свирепствует, отлавливая бродяг и нищих, народ в отчаянии. Глухое ворчание постепенно перерастает в с большим трудом сдерживаемую ярость. Боже, помоги этим людям, дай им дождаться свободы.

Когда-то мы с Давидом мечтали о возрождении независимой Шотландии. Ныне же мы оба были вдовцами и занимались сугубо коммерческой деятельностью. Но в этот вечер мы предавались воспоминаниями о нашей далекой и наивной юности. И когда зашел разговор о гэльском языке, дочь Давида, Катриона, которая недавно овдовела и вернулась под родительский кров, вдруг сказала:

– Месье Жозеф, а давайте я вас попробую научить говорить по-гэльски.

И вот сейчас я пойду на первый урок нашего древнего языка. Катриона говорит, что если когда-нибудь Шотландия станет свободной, она обязательно вернется в наш родной Аппин. Я вот и подумал – а почему бы и мне не поехать вместе с ней? Тем более что женщина она красивая, и взгляды, которые она весь вечер бросала на меня, были достаточно красноречивыми. Я очень любил свою покойную Мари и никогда не думал, что женюсь вторично. Но в последние годы мне было весьма одиноко. Впрочем, сначала – уроки гэльского, а там – как Бог даст.

Голос президента Хейса был скрипучим и раздраженным, как у старой базарной торговки, с утра вставшей не с той ноги.

– Ну что еще, Эвертс? – недовольно сказал он. – Не видишь, что ли, я занят. Я читаю Библию. Приходи завтра, а еще лучше послезавтра.

– Но, мистер президент, – озабоченно ответил госсекретарь, – дело у меня срочное, и оно совершенно не терпит промедления.

Рутерфорд Хейс нехотя оторвался от Библии и недовольно поморщился.

– Ну, хорошо, что у тебя на этот раз? – спросил он.

– Мистер президент, – госсекретарь раскрыл свой большой кожаный бювар, – дело в том, что наш Сенат не хочет ратифицировать недавно подписанный договор с Югороссией.

– Как не хочет? – удивленно воскликнул Хейс. – Ну, и что этим бездельникам не понравилось на этот раз?

Эвертс тяжело вздохнул. Ему очень не хотелось продолжать этот неприятный для него разговор, но деваться было некуда.

– Меня сегодня вызывали в Комитет по иностранным делам. Вы же знаете, что в нем состоит Аарон Сарджент, старший сенатор от Калифорнии.

– Не знаю, – ответил Хейс, – да и не мое это дело – знать, кто состоит в каком комитете в Сенате. Мне это неинтересно. Для подобных вещей у меня есть вы. Ну, и что там с этим старшим сенатором от Калифорнии, как его, Аароном Сарджентом?

Эвертс поморщился:

– Дела, собственно, местные, калифорнийские. Так вот, Сарджент обратил внимание на параграф договора о передаче Форт-Росской территории под суверенитет Российской империи.

– А что, там действительно был такой параграф? – раздраженно спросил президент.

– Да, был. И я тоже внимания не обратил на него, – ответил Эвертс. – Они там в Калифорнии до сих пор не рассчитались за покупку этой русской собственности. А вот этот Сарджент обратил внимание. И требует, чтобы этот параграф был вычеркнут из договора. Очевидно, у него в этом деле присутствует какой-то свой интерес.

Президент Хейс с удивлением посмотрел на своего госсекретаря:

– Ну, так я не понимаю, собственно, в чем там проблема? Вычеркните этот пункт и больше не отвлекайте меня на такие пустяки.

– Видите ли, если мы его вычеркнем, – вкрадчиво сказал Эвертс, – то тогда и весь договор может быть признан недействительным.

– Да ладно, русские вряд ли что-либо предпримут, – раздраженно отмахнулся президент Хейс, – Константинополь далеко, а Петербург – еще дальше. Так что, изымите из текста этот злосчастный параграф, и пусть Сенат ратифицирует все остальное.

– Хорошо, мистер президент, – ответил Эвертс, – я так и передам ваши слова сенатору Сарженту. Будут еще какие-либо указания?

– Видите ли, Эвертс, – задумчиво сказал президент Хейс, – совершенно другой вопрос в том – как тот проклятый параграф вообще попал в договор?

– Я уже телеграфировал Гранту, – ответил Эвертс. – Но мне ответил почему-то какой-то Альвин Джонсон. Пишет, что после того, как Грант договорился с русскими, Бокер что-то самовольно поменял в тексте договора, и президент Грант подписал его, даже не проверив содержимое.

– То есть как это подписал не проверив содержимого?! – удивленно воскликнул Хейс. – Он же был обязан прочитать весь текст и поставить свои инициалы на каждой странице.

Госсекретарь пожал плечами:

– Джонсон пишет, что Грант полностью доверял Бокеру.

– Опять этот Бокер! – раздраженно бросил Хейс. – Мне надоело слышать эту фамилию. Как он мне надоел! Передайте в газеты, что он согласился на изменение текста договора, не согласовав это с Грантом – нашим главным посланником.