Как будут без нас одиноки вершины - Кавуненко Владимир Дмитриевич - Страница 11

Мой полёт снизу не был виден, все видели только падение Миши. Вышли спасатели. У нас две веревки, одна 60, другая 40 метров. Мы, конечно, могли подождать спасателей, но в горячке разве поймёшь!

Стали спускаться. Закончилась страховочная веревка, и Миша вдруг говорит. «Сможешь метров 20 спуститься сам по закреплённой веревке?» Мозги у меня не работают, говорю, что смогу. Сделал пожарный, начат спуск и тут только дошло до меня — рук-то у меня нет. Я опять начал падать и сел мужским хозяйством на какой-то выступ. Боль была настолько острой, что всё остальное я пepecтал чувствовать. В это время я увидел спасателей Георгия Атанасова и успел крикнуть, чтоб сильно не тянули за верёвку. Иначе не выдержал бы боли. Спустили меня уже без сознания.

Очнулся, мне делают перевязки, накладывают шины, голову бинтуют. Когда мне всё сделали, Миша взял меня на спину. У него тоже порваны мочки пальцев, кожа на спине содрана, множество ушибов, но переломов не было. И он взвалил меня на спину, ни за что не хотел отдавать меня спасателям и нёс на спине по осыпному склону до самой дороги, а по бокам, как эскорт, шли спасатели. Я говорю: «Сван, отдай!» — «Не отдам».

Донёс меня до дороги, там уже ждала санитарная машина, отвезли в больницу. Всю одежду снять не могли, её просто разрезали ножницами. Состояние у меня настолько хреновое, что не мыли, протирали какими-то растворами. Перевезли в больницу Софии. Все переломы закрытые, всего загипсовали. Физиономия сильно разбита, вместо глаз одни щёлочки. Я даже сейчас удивляюсь, почему не осталось шрамов.

Из больницы перевели в шикарную гостиницу. Министр культуры и спорта сделал заявление, что предоставляет нам с Мишей открытый счёт. Мы можем заказывать, покупать всё, что душе угодно. Представляешь, по тем временам и открытый счёт? Интересная началась жизнь. Прикрепили к нам специального официанта, приходит в смокинге, бабочка, салфеточка... «Дую спик инглиш?» Не знаю почему он так спросил, видно ему сказали, что разбился иностранец, но не объяснили какой. Мы с Мишей переглянулись и между собой на русском переговариваемся, что, мол, ему нужно? Официант как услышал русскую речь, обрадовался: «Так вы русские! Братушки! Я по-русски говорю так же, как по-болгарски. Что вам принести?» Я ему говорю: «Давай каждый раз приноси нам новое болгарское блюдо, чтоб мы узнали болгарскую кухню». На том и договорились.

Поскольку я очень не люблю все эти «утки» больничные, то у меня возникла проблема с туалетом. Я пытаюсь делать это сам, без посторонней помощи. И вот я, весь загипсованный, наматывал себе на локти, что было под рукой, и таким образом сползал с кровати. Миша мне помогал, но часто я делал это сам. Сползал с кровати и на четвереньках полз в туалет.

И вот однажды, когда я уже дополз на четвереньках к двери, открывает её наш официант с подносом. Он так растерялся, что уронил поднос со всей едой и посудой. Потом он мне рассказывал, что сильно испугался, думал, что я сейчас начну гавкать.

К нам приходили гости: немцы, болгары, румыны, австрийцы — альпинисты, участники соревнований. Мы привезли с собой две банки осетровой икры. Синие такие банки были, помнишь?

— А как же! По 1,8 кило.

— Все наши запасы и водку ставили на стол. Приходит наш официант и видит, мы едим ложками чёрную икру прямо из банки. Он второй раз чуть не уронил свой поднос, увидев такой беспредел. Тут же взял хлеб, аккуратно нарезал его и намазал икрой, сделал нам культурные бутерброды.

Когда нас грузили в самолёт, был прямо крестный ход с подарками: ящики с вином, корзины с виноградом, сувениры. Трудно передать, сколько принесли они всего и главное теплоты, дружеских чувств. И сейчас там остались друзья. Я потом несколько раз бывал в Болгарии после этого, и всегда нас встречали, как самых дорогих друзей. А теперь вон НАТО к ним подходит.

Сели мы в самолёт. И опять судьба. Нас обслуживал тот же экипаж, та же стюардесса — красавица. Я сразу её узнал, а она меня всего загипсованного не признала. Я ей говорю: «Вы меня не узнаёте? Я же с вами летел». Она аж расплакалась, увидев меня в таком виде.

В Москве нас встречали Арий Иосифович Поляков, Александр Каспин и Римма Владимировна. Мы из аэропорта едем прямо в Центральный институт травматологии и ортопедии. Едем туда, куда после землетрясения 63-го года я отвозил Бориса Романова, Володю Ворожищева и Юру Короткова. Мы привезли их в июле, а я еду в сентябре.

Арик — начальник, он занял место рядом с водителем. Меня надо было туда посадить, ведь я в гипсе. Но это меня спасло. Опять судьба. Мы ехали по Ленинградскому шоссе, около Белорусского вокзала на пересечении с улицей Правды врезаемся в грузовик. Разбились прилично, машину покорёжило. Арий Иосифович лбом разбил лобовое стекло, немного поранил лоб, но, в общем, пустяк. Если бы я там сидел, я бы вылетел через лобовое стекло, руки у меня в гипсе, упираться нечем. Каспин сидел справа, сломал ключицу. Я тоже сломал ключицу, которая оставалась ещё целой, сломал гипс на ногах. Римма Владимировна, как сидела, так и сидит, никаких травм, только испуг. На улице хлещет дождь. Двери у машины заклинило, сами не можем выбраться. На перекрестке образовалась пробка. Вынули меня из машины, люди удивляются: только что произошла авария, а я уже в гипсе. Арик сидит и кричит: «Ой, умираю!»

Когда приехали в ЦИТО, Арик пропал. Начали его искать, а он уже оказался в операционной, и ему первому помогали.

Монблан

— Италия 64-го года для нас была первой настоящей заграницей. Если не считать мою Болгарию.

Ты помнишь, в Италию мы попали неожиданно, как у нас бывало. Кто-то, где-то, что-то решил, подписал и нас всех прямо с Кавказа, с Памира — в Италию. Дома всего несколько часов побыли и прямо из ЦК в самолёт.

Кто с нами был? Саша Каспин, он всегда руководил заграничными поездками; Владимир Кизель, физик, профессор — в качестве тренера; из Ленинграда Гера Аграновский и Костя Клецко; из Москвы Володя Шатаев, ты и я. Все мастера спорта, Кизель — заслуженный. У нас на Кавказе были итальянцы во главе с их министром культуры и спорта Фабиаио Савиацем. Его по обычаю свирепого кавказского гостеприимства так напоили, что он два дня голову не мог поднять. Вот он нас и приигласил. Предложил несколько вершин, гидов дал. Мы, конечно, ни по-французски, ни по-итальянски не соображаем, один Кизель у нас языки знал.

Накачка в ЦК, чтоб все при галстуках и никаких выкидонов. А прилетели в Милан, идёт по аэродромному полю нам навстречу министр Фабиаио Савиац в ковбойке с засученными рукавами. Мы тут пиджаки скинули, галстуки в карманы и больше их не надевали. Нас в ресторан, перед каждым графин вина.

— С расширяющимися горлышками.

— Но мы же советские альпинисты, мы вина не пьём. А у них вино вроде супа, на первое. Мы сперва игнорировали эти графинчики, потом привыкли. Наши гиды даже на вершины брали с собой сухое вино вместо воды. Привезли нас в горы, на подъемнике доставили в хижину «Торино».

— Рифудже Торино. Так у итальянцев.

— Одно название — хижина, на самом деле трёхэтажный дом над ледником. Как он назывался?

— Мэр де Глас, вроде. Он во Францию уходит, с той стороны Шамони.

— Высота 3370, напротив стоит Монблан. С одной стороны хижины — Италия, с другой — Франция. Жили, как боги, далеко ходить не надо, вершины рядом. С нами француз Франко Гардо, знакомый нам по Кавказу, и ещё один гид — итальянец Джино Бармас.

— А помнишь, Володя, в хижине от нас не отходила некая горнолыжная дама с чисто собачьим именем — Линда?

— Как не помнить. Весёлая блондинка.

— Шатаев мне говорил: «Ты что делаешь?! Она же приставлена, она шпионка». А когда мы вернулись в Милан, она повела нас в большой магазин, и сказала: «Выбирайте себе каждый, что хочет».

Не помню, что ты взял, я выбрал большую книгу «Птицы Италии».

— Линда оказалась женой знаменитого адвоката и коммунисткой. Помню, помню. Но больше всего мне запомнился, Саша, бармен в хижине. Он всё кричал нам: «Хорошо! Молоко! Картошка!» Он был у нас в плену, русские женщины, сами голодные, подкармливали его, вот он нас и пичкал всё время пивом. А как мы скатали в Париж! А?