Антология мировой фантастики. Том 8. Замок ужаса - Толстой Алексей Николаевич - Страница 96

— Правильно, — сказал Билл Хатчинсон.

— Сколько у вас детей, Билл? — спросил мистер Саммерс уже официальным тоном.

— Трое, — ответил тот, — Билл-младший, Нэнси и маленький Дэйв. И еще мы с Тэсси.

— Отлично, — произнес мистер Саммерс. — Гарри, у вас их билеты?

Мистер Грейвз кивнул и показал полоски бумаги.

— Положите их в ящик, — сказал мистер Саммерс. — Возьмите билет у Билла.

— Я так считаю, нужно начать сначала, — сказала миссис Хатчинсон. Так не честно. Вы ему не дали выбрать билет как следует. Все же видели.

Мистер Грейвз выбрал пять билетиков и положил их в ящик, а все остальные бросил на землю; их унес ветер.

— Да послушайте же, — обращалась миссис Хатчинсон к людям вокруг.

— Готов, Билл? — спросил мистер Саммерс, и Билл Хатчинсон, бросив быстрый взгляд на жену и детей, кивнул.

— Главное — билеты не разворачивать, пока каждый не вытянет, сказал мистер Саммерс. — Гарри, помогите маленькому.

Мистер Грейвз взял Дэйва за руку. Мальчик охотно подошел к ящику.

— Достань билетик, — сказал мистер Саммерс. — Гарри, подержите пока.

Мистер Грейвз взял сложенный билет из кулачка Дэйва. Тот с любопытством смотрел на мистера Грейвза.

— Теперь Нэнси, — сказал мистер Саммерс. Нэнси было двенадцать лет. Ее школьные друзья с волнением за нею следили. На ходу она поправила юбку, вышла вперед и изящным движением достала билетик.

— Билл-младший, — сказал мистер Саммерс. Билли, с красным лицом, неуклюжий, с большими ногами, едва не опрокинул ящик, доставая билет.

— Тэсси, — сказал мистер Саммерс. Некоторое время она простояла на месте, вызывающе оглядываясь по сторонам, затем сжала губы и вышла вперед. Она вытащила свой билет и завела руки за спину.

— Билл, — сказал мистер Саммерс. Билл Хатчинсон пошарил в ящике и наконец вытащил свой билет.

Стало тихо. Какая-то девочка прошептала: «Только бы не Нэнси», и этот шепот услышали все стоявшие на площади.

— Не так раньше было, — сказал старик Уорнер. — Люди раньше были другие.

— Так, — сказал мистер Саммерс, — разворачивайте билеты. Гарри, разверните билет Дэйва.

Мистер Грейвз развернул бумажку. Толпа разом вздохнула, когда он поднял ее и все увидели, что она была пуста. В то же время Нэнси и Билл-младший развернули свои билеты, счастливо рассмеялись и стали всем их показывать.

— Тэсси, — сказал мистер Саммерс. Через некоторое время он перевел взгляд на Билла Хатчинсона, и тот развернул свой билет. Он также был пуст.

— Это Тэсси, — сказал мистер Саммерс негромко. — Билл, покажи нам ее билет.

Билл Хатчинсон подошел к жене и силой отнял у нее билет. На нем был черный значок, нарисованный мистером Саммерсом накануне вечером, мягким карандашом, в офисе угольной компании. Билл Хатчинсон поднял билет над головой. Толпа пришла в движение.

— Люди, — сказал мистер Саммерс, — давайте же быстро все закончим.

Пусть ритуал был забыт, пусть у них не было настоящего черного ящика, но не забыты были камни. Груда их, собранная мальчишками, лежала на земле, усыпанная обрывками билетов. Миссис Делакруа выбрала камень такой величины, что приходилось держать его обеими руками. Она сказала миссис Данбар: «Не зевай».

Миссис Данбар набрала маленьких камешков в обе руки и, задыхаясь, ответила: «Не могу бежать. Я потом догоню.»

Дети уже держали камни в руках. Кто-то дал маленькому Дэйву Хатчинсону несколько голышей.

Вокруг Тэсси Хатчинсон теперь образовалось пустое пространство. Она протягивала руки к напиравшей толпе. «Что же это делается?» — сказала она. В голову ей попал небольшой булыжник.

Старик Уорнер сказал: «Давайте, давайте, чего стали?» Впереди стояли мистер Адамс и мистер Грейвз.

— Что же это такое? — закричала миссис Хатчинсон, и полетели камни.

Жил одно время в Сингапуре голландский доктор, который, как сам утверждал, резал живых собак в интересах науки.

Воровал этих собак для него его слуга-китаец Кон Пу.

Однажды утром этого китаезу нашли удавленным у Тигровых Ворот, нос и уши его были объедены крысами.

Ключа от лаборатории господина в его кармане уже не было, ибо он покоился в моем!

Благодаря ключу, я в тот же день оказался перед голландским врачом в то мгновение, когда он склонился над связанной собачонкой, которую только что замучил до смерти.

— Докторишка, — сказал я, направив свой «Смит энд Вессон» ему в брюхо, — ты последуешь за бедным животным. В моем револьвере свинцовые пули, и я их слегка надрезал, чтобы они проделывали дыры пошире в телах людишек. Будешь издыхать часа два или три, и тебе будет очень плохо.

Он хотел закричать, но я уже продырявил ему пупок.

Я слышал его вой, даже находясь в конце улицы, и радовался ему.

Вечером в европейском квартале, когда я собирался войти в «Отель дез Энд», ко мне подошел очень тощий человек с сияющими, как луны, глазами.

По оранжевому одеянию я узнал отшельника из лесного ламаистского монастыря и с почтением приветствовал его.

— Сын мой, — произнес он, — наша религия запрещает нам отнимать жизнь у живых существ. Однако вы совершили акт правосудия, и палач наших друзей-животных испустил дух в ужасных мучениях, хотя они и несравнимы с вечными муками. На которые его в данное мгновение осуждает Хозяин Жизни.

Я склонился в поклоне перед мудрецом и сказал, что счастлив слышать его. Я был в волнении, поскольку лунная ясность его глаз проникала в самую суть моей мысли.

— Сын мой, — продолжил он, — мне кажется, вы желаете увидеть ЕГО, встретиться с НИМ.

У меня едва хватило сил на ответ.

— Да, отец мой.

Он протянул мне клочок рисовой бумаги.

— Вот его адрес. Начиная с этого мгновения он ждет вас.

Лама растворился в ночной тьме, пронизанной огоньками светлячков, и я прочел: «Мистер Джонс, эсквайр. Стерндейл-стрит 33, Лондон».

Стерндейл-стрит находится в Хаммерсмите и прячется в сплетении густо населенных улиц и тупиков.

Дом номер 33 был зажат между двумя высокими и узкими зданиями и походил на зябкого ребенка, впрочем, окруженного заботой.

Дверь открылась, как только хрустальным смехом залился звонкий колокольчик.

— Я ждал вас. Я — мистер Джонс.

Джентльмен с добрым и располагающим выражением лица ввел меня в прихожую, отделанную плиткой, как голландская кухня, где пахнет чистотой и вареньями.

Дверь в гостиную была открыта — там играл сполохами веселый и гостеприимный огонь. Мой взгляд сразу же отметил удобные кресла и дубовый стол, где нас ждали трубки и бутылки.

Мистер Джонс набил трубку и жестом пригласил меня последовать его примеру.

— Голландский табак, — сказал он. И хитро подмигнув, добавил: — Контрабандный!

На нем был синий жакет и широкий галстук в красный горошек — мужчина из добрых времен королевы Виктории. Его серые глаза с золотыми блестками смеялись, а светлая бородка подрагивала, будто под лаской ветерка.

«Где я мог его видеть?» — спросил я сам себя. И тут же воскликнул:

— Диккенс! Чарльз Диккенс!

Он поклонился, глаза его смеялись…

— Я очень люблю Диккенса, — сказал он. — Книги его для меня словно молитвенник. Когда вы пришли, я перечитывал «Николаса Никльби». Ту сцену. Когда он, мучимый голодом, принимает приглашение отведать за столом почтенного мистера Краммла пудинг с говяжьим филе. Пудинг с говяжьим филе очень вкусен, и вы насладитесь им у Эрроусмитов.

Мы несколько минут курили в полном молчании.

— Итак, вы станете мистером Джонсом, — сказал хозяин дома, хотя и не задал ни единого вопроса. — Довольно… давно, прошу прощения за неточность и истинность этого выражения, давно, как говорят те, кто считает время, кто-то другой поступил также. Он не смог справиться со скукой и, чтобы победить ее, попытался слиться с мудростью Мира, желая творить… скажем, чудеса, хотя и этот термин не точен. Мне пришлось вернуться…