Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ - Бронников Андрей - Страница 8

После тридцати минут занятий наши немощные на тот момент руки тряслись, как у алкоголиков с похмелья.

Обед прервал наши мучения, и мы строем направились в столовую. Тогда мы узнали, что это была всего лишь предпрыжковая подготовка, которая проводилась на протяжении всех лет учебы перед каждыми прыжками, а не полноценное занятие по ВДП. При этом прыжок мог и не состояться, а предпрыжковая непременно была. Сами занятия по ВДП были гораздо сложнее и ответственнее. Только отличные знания значительно снижали риск возникновения «нештатных ситуаций» в воздухе, а в целом мы любили ВДП.

Летом можно было отдохнуть и позагорать на укладке парашютов или подремать на изучении материальной части. Зимняя укладка, как правило, проходила в просторных аудиториях кафедры ВДП, что тоже позволяло немного расслабиться. Преподаватели не были столь строгими, но их очень заботила точность и аккуратность во время укладки парашютов или швартовки парашютных грузовых систем. Особое удовольствие заключалось в том, что укладка проходила босиком. Снять сапоги в жару было равносильно отдыху под сенью березового леса.

Курсанты 4 взвода (выпуск 1983 г) на укладке парашютов в аудитории на кафедре ВДП

Исключение составляли собственно прыжки с парашютом, но это отдельная история. Несмотря на то, что особо мы не напрягались на занятиях, на экзаменах получали отличные оценки абсолютно все курсанты, причем вполне заслуженно. Материал усваивался всегда качественно.

Прием пищи в карантине проходил по армейским условиям, то есть взвод рассаживался по десять человек за длинным столом. Позже, в курсантстве, мы уже сидели по четыре человека. Кормились в обед, чем послал министр обороны по нормам солдат срочной службы, а именно: на первое вода с капустой, на второе капуста без воды и на третье вода без капусты. Все это соответственно называлось: щи, бигус и кисель, иногда компот.

Мы даже оголодавшие такую еду почти не ели. В основном налегали на хлеб. Исключение составлял Боря Максимов по прозвищу Макс. Тот мёл, что под ложку попадет, без особого разбору. Мы в какой-то момент озаботились его здоровьем, всерьез подозревая, что у него завелся глист-солитер, который и вдохновлял Борьку на такие «трапезные подвиги».

После обеда мы двинулись на самоподготовку, которая, в основном, посвящалась изучению уставов ВС, но и здесь отдохнуть не получалось. Сержанты бдительности не теряли и внимательно следили, чтобы все с открытыми глазами смотрели в книжки. Тут уже все силы уходили на борьбу со сном, и это без преувеличения.

Рабочий день завершался кроссом, который проходил в течение часа непосредственно перед ужином, который был значительно лучше обеда. В основном за счет масла, чая вприкуску с сахаром и жареной рыбы.

Время настолько было расписано по минутам, что именно тогда у меня появилась привычка заводить наручные часы не утром, как я делал всегда, а после отбоя. После команды «подъем» времени на это не было ни секунды.

Образ жизни и службы был направлен исключительно на физическое изматывание новоявленного курсанта, без отдыха днем и с минимальным — ночью. При этом сержанты вели себя корректно и не позволяли себе хамства и тем более любого рода издевательств.

Однако самое тяжелое заключалось не в бесконечных марш-бросках, силовых упражнениях, занятиях по строевой подготовке или жестком распорядке дня, а в преодолении искушения в самом себе. Дело в том, что до присяги можно было легко все эти мучения прекратить. Достаточно написать рапорт, и все — свобода, отдых и все блага гражданской жизни.

Тут еще и командиры наши каждый день капали на мозги, предлагая сбежать, а большинство и бежали именно тогда, в карантине, до принятия присяги. Такое искушение выдержали не все. Едва ли не каждый второй так и не смог получить лейтенантские погоны.

Среди поступивших было много тех, кто поступил по «блату», по знакомству и родственным связям. Большинство дезертиров и были отпрысками имевших некоторое отношение к спецслужбам родителей. Одним из первых ушел толстяк Шаганов, который вначале переобулся из сапог в тапочки — натер мозоли, — а затем и вовсе исчез из наших рядов, и вместе с ним еще несколько человек.

Может быть, именно тогда и закладывались основные черты разведчика — никогда не сдаваться, идти вперед, пока «смерть не остановит тебя в выполнении задачи». Может быть, тогда и проходил отбор в элиту Вооруженных сил, когда романтики превращались в выносливых и беспощадных, в первую очередь к самим себе, воинов?

Как бы ни звучали высокопарно эти слова, но это было именно так. Уже через несколько лет эти, окружавшие меня, испуганные и замордованные службой пацаны стали отчаянными и решительными командирами групп войск специального назначения ГРУ, орденоносцами.

Каким образом происходила эта трансформация, как случилось такое превращение? У меня нет ответа.

Дни летели быстро, а время двигалось медленно. Менее чем через месяц первая неделя службы казалась далекой, как первая школьная линейка десятикласснику, а гражданская жизнь и вовсе исчезла в туманной дымке свежего утра на спортгородке учебного центра РВВДКУ. Даже теперь тот трудный период мне представляется ближе, чем вручение лейтенантских погон и прощание с Боевым знаменем училища.

Началась интенсивная подготовка к прыжкам. Большинство курсантов не имело опыта прыжков, у некоторых, как у меня, было три исполненных на военкоматовских курсах, а у Игоря Скирты, например, уже пошел шестой десяток парашютных прыжков. Однако здесь это не принималось в расчет и все начинали с азов.

Теперь значительная часть времени стала отводиться на воздушно-десантную подготовку. После обеда вместо самоподготовки мы занимались укладкой парашютов. Это радовало, потому что порой не оставалось времени для кросса.

Любой предмет изучается по общепринятой методике — от простого к сложному. ВДП не было исключением. Однако здесь ко всему прочему добавлялась, вольно или невольно, физиология.

Дело в том, что каждый поступивший в той или иной степени изначально обладал склонностью к риску и авантюризму в положительном смысле слова. После освоения азов предпрыжковой подготовки мы приступили к работе на имитаторах самолетов.

Первым был тренажер Ан-2, который представлял собой металлический каркас размером с этот самолет и высотой примерно пять метров. Мы разместились внутри на сиденьях с макетами парашютов на плечах, прицепили роликовые каретки к металлической направляющей. Затем прозвучали команды «приготовиться», «пошел» — и «выброска» началась.

Мне было очень страшно, но иного варианта не было. Я оттолкнулся и сиганул вниз с пятиметровой высоты. Легче всего, как оказалось, правильно сгруппироваться — я просто сжался от страха, а это и было нужное положение. После приземления адреналин ударил в голову. В расположение мы возвращались в приподнятом настроении — эйфория овладела каждым из нас.

Через пару занятий мы уже привыкли, и адреналин перестал бередить сердца юных «парашютистов», а тут как раз подошло время тренировок на тросовой горке.

Те же макеты парашютов, та же роликовая каретка, только высота уже стала иной — примерно четвертого этажа. Вновь прыжок, эйфория победы над собой и приподнятое настроение.

Так постепенно возникала потребность в острых ощущениях, получить которые оказалось достаточно легко — надо было только преодолеть свой страх. Может, эта зависимость у людей несведущих называется отвагой?

Впоследствии такие занятия превратились для нас в развлечения. В училище на парашютном городке имелась такая тросовая горка, и в свободное время курсанты бегали туда кататься. Макетов парашютов с карабинами, разумеется, не выдавалось, а тросовая горка была устроена таким образом, что когда один курсант катился вниз, вторая свободная каретка поднималась наверх, но иногда не доезжала до конца. Поэтому, чтобы ухватиться за нее, приходилось чуть прыгнуть в пустоту и потом мчаться вниз. От такого акробатического номера на высоте четырехэтажного дома захватывало дух.