Святой Илья из Мурома - Алмазов Борис Александрович - Страница 13

   — В пустоту ударишь! — сказал Претим. — Они живо от ворот откатятся, за собою в степь тебя утащат, а дорогу назад перекроют. Вот ты и полоняник, а и меча ни с кем не скрестишь...

Княгиня долго молчала, сжимая старческой худой рукою посох.

   — Войско за стены выйти не может, а мысль преград не знает! — сказала она непонятную военачальникам фразу. — Кто печенегов подпушил? Царьград? Думайте, бояре да воеводы!

   — Ежели и Царьград, — сказал после долгого молчания Претим, — то через хазар.

   — Видишь, как ловко. И тем и этим на пользу, — сказала княгиня. — И через Тьмутаракань, не иначе, хазары послов византийских с дарами к печенегам пропустили... — И она вдруг улыбнулась.

   — Что, матушка? — вздохнул Претим. — Что весёлого ты нашла в нашей беде нонешней? Оборониться-то нечем! Дружины нет!

   — Это и есть оборона наша, — сказала княгиня. — Уж коли так Бог судил. С Византией князь воюет, но не Киев...

Воеводы насторожились.

   — Хазария недобитая мечтает как можно более воев наших руками печенегов истребить. Дескать, пущай печенеги и славяне с варягами и русами друг друга бьют — глядишь, на их костях и Хазария прежнюю силу вернёт. И кинулись бы вы с печенегами драться, потому что князь Византию воюет, а печенеги союзны грекам!

   — Никак не уразумею я, к чему ты, княгиня, — начал Претим.

   — Так ведь и мы грекам не враги, — сказала княгиня и добавила властно: — Берите дары. Берите попов и послов византийских, пущай во всём облачении к печенегам выходят. И уверяют их в дружестве, и пусть не возвращаются, пока печенеги от стен не отойдут. Они войны хотели, они в крови нас утопить задумали... — сказала она, ни к кому не обращаясь. — Но Господь заповедал: «Кроткие наследуют землю». Кроткие...

Она стояла всё время у окна и глядела, как выходило поутру из ворот посольство. Как целый день там, во глубине серых кибиток печенегских, волнами подымались и гасли голоса. И отошла, только когда с гортанными криками печенеги стали откатываться от стен.

Телохранители помогли ей вернуться в княжеский покоец. Чувствуя старчески непослушное и неуклюжее тело своё, едва переставляя ноги, доползла Ольга до подобия трона, будто надломилось в ней что-то. Широко открытыми глазами смотрела она округ, словно впервые видела покои свои и божницу, прикрытую занавеской.

   — Отодвиньте, — повела она слабой рукою.

Дружинники-монахи осторожно отвели занавеску. Среди мелких икон одна большая, византийского письма, засияла, как драгоценный камень. Богородица Одигитрия смотрела на княгиню, испуганный ребёнок прижимался щекой к щеке её...

   — Вот и я... отдала... — прошептала старуха, и слеза потекла по её коричневой морщинистой щеке.

Стоящие при дверях монахи-дружинники скорее почувствовали, чем поняли, что думает она о Святославе. А по теремным порогам уже топали мягкими сапогами бритоголовые белозубые печенеги, с одной прядью на лысой голове, как у Святослава...

   — Хан Ильдей пришёл к тебе, матушка, — доложил Претич.

Княгиня велела пропустить Ильдея. Громадный печенег еле просунул широченные плечи в узкие двери. Увидел икону, заулыбался.

   — Царьград! — одобрительно сказал он. — Я Царьграду — друг, я грекам помогаю. Мне Царьград нравится!

   — А Итиль-град, Тьмутаракань тебе тоже нравится? — улыбнулась княгиня.

   — Чему там нравиться?! — закипятился кочевник. — Хазары злы! Они нас из-за гор выбили, по степям кочевать заставили. Но мы сильны и здесь хазар бьём. А там, где остались слабые печенеги, их хазары ловят и в рабство за море продают! Мы с Царьградом дружим, а хазар — бьём! — Он пристально разглядывал иконы. — Я в Царьграде был! Такое видел! Красиво очень. И поют красиво! Я плакал, как красиво поют. И огни горят — чуть не ослеп.

Ольга старательно обошла молчанием так и просившийся слететь с губ вопрос, кто научил печенегов идти на Киев. Знала — Ильдей не скажет.

   — Людей ловить нельзя! — сказала Ольга. — И продавать нельзя!

   — Кто сказал?! — повернулся всем корпусом неожиданно гибко Ильдей.

   — Мой Бог не велел.

   — А кто твой Бог? Перун? Яхве?

   — Христос, — сказала княгиня. — Вон образ его. Он заповедовал людям любить друг друга.

   — Я знаю, — сказал Ильдей. — У нас греческие попы жили, много говорили, многие наши крестились...

   — Ну а ты что же?

   — Я мал был...

   — Так теперь крестись!

   — Теперь у нас другие попы пришли, от арабов — мусульмане. Многие их слушают.

   — А ты ?

   — Не знаю, — сказал печенег. — Мне Царьград по душе. Я красоту люблю. А у мусульман нет красоты...

   — Детская у тебя душа, — сказала Ольга Ильдею. — Таких, как ты, мой Господь любит.

Ильдей довольно засмеялся.

   — Ты хорошая! — сказал он. — Ты добрая. А Святослав князь — злой! Зачем вам такой князь?

   — Он сын мой! — сказала Ольга.

   — Если бы мой сын творил неправду, я бы убил его, — сказал печенег.

Ольга вздрогнула.

   — Твоя правда, — прошептала она.

   — Давай, — сказал, внимательно глядя на неё, Ильдей, — мы с тобой мир сотворим! Не с князем, а с тобой. Тебя наши люди уважают. Ты нам зла не делаешь. Твои слуги с нами торгуют честно, детей не отымают, в полон не берут, хазарам не продают. Давай в мире жить.

   — Вот что, — сказала Ольга, — ежели надобен тебе князь добрый, пообещай мне, что служить ему будешь. И вечный мир с ним сотворишь.

   — Со Святославом?

   — Нет, — твёрдо сказала старуха. — Святослава не воротишь!

   — А с кем?

   — С Ярополком. Он князь будет добрый...

Ильдей, который был не так прост, как казался, и когда подходил ближе, то было видно, что и немолод, долго и пристально поглядел на Ольгу и вдруг сказал:

   — Ты сильная, как она. Ты сильная, как эта женщина, что родила Бога вашего. Я знаю про неё.

   — Поклянись!

   — Клянусь, — сразу ответил Ильдей. — Буду служить Ярополку.

   — А что ж ты не торговался, никакой с меня клятвы не взял либо выкупа? — спросила Ольга, когда принесли им закуски и яства и стали потчевать.

   — Я хан, а не торговец, — сказал Ильдей. — Зачем многословие? Бог мои слова слышит.

   — До Бога, сказывают, далеко... — улыбнулась княгиня.

   — В степи много ближе, — засмеялся печенег. — Да и стража твоя слышала.

Он кивнул на немо стоящих дружинников.

   — Это не стража, это посланцы... — задумчиво сказала Ольга.

Она умерла вскоре после того, как прискакал с дружиной Святослав. Сражаться ему пи с кем не пришлось — печенеги ушли в левобережную приднепровскую степь. Святослав отпарился в бане, отоспался и собрался было в обратный путь.

— Погоди, — ухватив его птичьей старческой рукой, сказала княгиня-воительница. — Схорони меня, тогда уезжай.

Это произошло быстро. Весь Киев оплакивал Великую Хельги — Ольгу, Елену. Голосили все — и славяне, и хазары, и евреи, и ясы...

Святослав глядел на них, опустив длинные усы на грудь. И видел то, чего прежде не замечал, — эти люди были едины потому, что почти все рыдающие у гроба были христиане. Их было много, они шли и шли, теперь уже не таясь: молодые и старые, рабы и дружинники, смерды и беглый люд, горожане и бояре. Они были едины в горе и в молитве. Пришли из степи крещёные печенеги и аланы, приехали греки и православные подданные Хазарии...

Одни варяги да славяне-язычники плотной кучкой окружали Святослава. Во многолюдном Киеве это была горсть...

«Вот они, кроткие! — с ненавистью думал Святослав, глядя на толпы рыдающих и прущих, как бараны, ко гробу Ольги людей. — Здесь ведь и те, кого примучила она. Здесь и древляне, и вятичи, и до сих пор не покорённые северяне. Те самые, что пропустили невозбранно печенегов через свои земли ко граду Киеву. Печенегов! Врагов своих! Или, может, они врагом Киев считают? Скорее и печенегов, и Киев и радуются, когда враги дерутся между собой».