Восемь. Знак бесконечности - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 2

Эйфория длилась ровно несколько дней – пока я не поняла, что они меня ненавидят. Ненавидят во мне все. Боже, какой дурой я была. Моя жизнь была просто раем до встречи с ним. Хотя я уже не знаю, где рай, а где ад. Вы когда-нибудь видели зверя в человеческом обличии? Нет, без мистической дряни, которую смотрят мои друзья. Настоящего зверя, в котором нет ничего человеческого, кроме внешности. Я это видела, чувствовала, познала в полной мере. Это – не человек. Он пожирает вашу волю, связывает ментально, ставит на колени всех, кто приближается к нему. Покрывает вас грязью, раздирает до крови ваше сердце. Это Дьявол. Вам не поможет ни одна молитва…

И самое страшное, я безумно люблю его».

Захлопнула дневник Аниты и посмотрела в окно. Я ее понимала. Это мерзкое чувство, когда ты отличаешься от всех: цветом волос, глаз, кожи, менталитетом, дурацким русским именем. Да всем. Белая ворона в полном смысле этого слова. Я тоже это проходила, не так остро, конечно, но проходила, а потом привыкла. Я выкрашивала свои светлые волосы в черный цвет, так как темные девочки со смуглой кожей были в моде, я загорала до волдырей и мечтала носить коричневые линзы. Я не хотела быть русской, но все равно всегда ею была и от этого никуда не деться. Меня называли «матрешкой» за светлую кожу, румянец и округлость. В колледже я была пышкой, и я себя ненавидела…

– Ты ведешь дневник?

– Иногда записываю свои мысли.

– Тебе это помогает?

Она засмеялась не по-настоящему, натянуто – светло-карие глаза девушки не тронула улыбка, я увидела, как Ани поправила прядь светлых волос, убрав ее за ухо. Подумав, она ответила:

– Меня это отвлекает, а помочь мне никто не сможет, даже вы, Кэтрин.

Она никогда не называла меня Катей и редко говорила со мной по-русски. Хотя это помогло бы раскрыться больше. Просто она, как и многие дети-иммигранты, пыталась слиться с массой, не отличаться от них, отрицая свою этническую принадлежность.

– Я очень стараюсь, и вместе у нас получится. Вот увидишь. Иногда случается, что юные девушки увлекаются парнями постарше, актерами, знаменитостями, фантазируют, но их чувства не взаимны, однако это не трагедия, Ани, это опыт.

Она снова усмехнулась:

– Вы считаете, что это мои фантазии, да?

– Твоя сестра читала дневник? Ты ей показывала?

– Зачем? Я его спрятала. Она никогда его ТАМ не найдет.

А я нашла… Случайно. В ее комнате, в которую после похорон меня провела Юлия. Я помню, как распахнула окно, задыхаясь от нахлынувшей тоски. Чужое горе иногда давит сильнее собственного. Эти рыдания, шепот, поминки, тихие шаги за дверью и комната, в которой все осталось так, как и в последний раз, когда Анита вышла отсюда, чтобы больше не вернуться. Она спрятала дневник в проеме между оконными рамами, в своеобразном углублении. Я так и представляла себе, как Ани сидит на подоконнике, свесив ноги на улицу, и пишет. Она рассказывала мне об этом.

Сигарета тлела в пепельнице, а я смотрела в окно на темное небо. Мне не давало покоя, что ее нет. Меня это убивало. Ли говорила, что так бывает у всех с первым личным покойником, потом, со временем, перестаешь принимать близко к сердцу. Я не хирург и даже не медсестра, я – школьный психолог, у меня не должно быть личных мертвецов. Ко мне не привозят искалеченных пациентов, истекающих кровью, я латаю дыры в душе подростков и всегда делаю это удачно.

Отложила тонкую тетрадь и выдохнула с силой. Несколько дней назад ко мне приходили из полиции, задавали стандартные вопросы и ушли. Никто из них не спросил о Данте.

Я наклонилась к ноутбуку и пошевелила мышкой, экран осветил полутемный кабинет.

Данте Лукас Марини… Вспомнилась «Божественная комедия». На весь экран его лицо. В который раз за эту неделю. Порочная красота. Та, от которой над верхней губой проступают капельки пота, а ладони невольно потеют от осознания собственного убожества. Властный взгляд голубых глаз, слегка исподлобья, самоуверенный и ироничный. Циничный, красивый сукин сын, который считает, что трахнул весь мир, поставил фортуну раком и имеет ее как дешевую портовую шлюху вот уже несколько лет.

Пролистала еще несколько светских сплетен. Тот тип мужчин, который возомнил себя полубогом. С красивой физиономией, бабками, девками, нюхающий кокаиновые дорожки и запивающий их мохито. Скандал на скандале. Вереница брошенных любовниц.

Фото с самыми популярными звездами, громкие романы, грязные подробности личной жизни. Я изучала Данте неделю. С утра до вечера. Часами вычитывала информацию и искала. Мне кажется, я могла нарисовать его лицо и голливудскую белозубую улыбку с закрытыми глазами. Не знаю, зачем я все это делала, возможно, хотела найти что-то, что связывало бы его с занимающей меня темой, нечто компрометирующее. К вечеру снова разболелась голова, и я проглотила две таблетки аспирина.

Открыла новую страницу браузера и потянулась за сигаретой, разглядывая шикарный пятиэтажный особняк.

«Данте Лукас Марини сегодня отметил свое тридцатипятилетие. Вечеринка ничем не уступала Дню независимости. Собрались…»

Я посмотрела на дату: «13 ноября…». Скорпион. Усмехнулась и откинулась на спинку дивана, подтянула ноги под себя. Что их могло связывать? Что? Где он и где она? Разница в возрасте, социальный статус и вообще.

Вчера я была в Вудсайде, проехалась возле его особняка. Наматывала круги и лихорадочно думала о том, что Аня, Анита… никогда бы не попала в этот дворец – так же, как и я. Это все ее фантазии. Одно не давало покоя – фантазировать можно об актере, певце, модели, спортсмене, в конце концов, но о бизнесмене, эдак на семнадцать лет старше ее, чьи фото красовались на страницах «Forbes», а не в молодежных журналах… Единственная нестыковка. Впрочем, может она придумала себе фантазию о богатом принце на белом коне и, увидев фотографии в интернете или в газетах, сделала эту мечту более реальной? Но неужели Анита вместо журнала типа COOL просматривает именно «Forbes»? Да, именно, Анита, девочка с ногтями, выкрашенными в черный цвет, с темно-синей подводкой на огромных глазах, слушающая Мэрилина Мэнсона, именно тот типаж, который смотрит бизнес-журнал… Я криво усмехнулась… или я никчемный психолог, который так и не понял юную пациентку.

Ли позвонила мне днем, точнее она трезвонила безостановочно, и я, после дозы снотворного, с тяжелой головой, с трудом могла поднять руку, не то что стащить себя с постели, но эдак с двадцатого звонка я все же ей ответила.

– Катька, хорош спать, матрешка, давай просыпайся у меня для тебя просто офигенная новость, – меня всегда смешило то, как она произносила мое имя, с характерной для иностранцев мягкостью.

Мы дружим еще с колледжа. Странно, что жизнь не расшвыряла нас в разные стороны, но в целом это заслуга Ли, не моя. Она цеплялась за нашу дружбу, как за спасательный круг. Ли – итальянка, и, на самом деле, не Ли вовсе, а Анна Лиза, и только она могла безнаказанно называть меня матрешкой.

– Лиииии, я уснула в пять утра, сегодня у меня выходной…

– Знаю, и почему не спала, тоже знаю.

Я с трудом содрала себя с постели и босиком пошлепала на кухню, зажимая телефонную трубку между плечом и ухом, включила электрочайник и открыла холодильник.

– Давай, говори, я слушаю.

Головная боль набирала новые обороты. Проклятая жара, от духоты всегда начинается мигрень. Не помогает даже кондиционер.

– Я сегодня вытащу тебя из твоего склепа. Такую вечеринку ты не можешь пропустить.

Я тихо застонала, наклонившись за молоком.

– Ли, у меня голова раскалывается, какая к черту вечеринка?

– Мы заключили сделку, невероятную сумасшедшую сделку и нас пригласили в закрытый клуб. Ты даже не представляешь, какие люди туда приедут. Давай, ну, не будь занудой. Ты уже год никуда не ходишь. Забудь своего русского ублюдка копа Алекса и начинай жить сначала. Твои чокнутые малолетки тоже обождут.