Учение о цвете. Теория познания - фон Гёте Иоганн Вольфганг - Страница 22

Я принимал эти вещи близко к сердцу, они глубоко интересовали меня; но я очутился в новом необозримом поле, измерить которое не чувствовал себя способным. Я озирался вокруг, ища везде сотрудников; я охотно передал бы кому — либо другому мои приспособления, мои наблюдения, мои догадки, мои убеждения, если — бы только хоть сколько — нибудь мог надеяться, что они принесут плоды.

Все мои настойчивые попытки заинтересовать других были тщетны. Последствия Французской революции взбудоражили все умы и в каждом частном лице пробудили высокомерие власти. Физики, в союзе с химиками, были заняты исследованиями о газах и гальванизмом. Везде находил я неверие в мое призвание к этому предмету, везде своего рода антипатию к моим работам, и чем ученее и богаче знаниями были люди, тем определеннее выражалась эта антипатия.

Было бы, однако, чрезвычайной неблагодарностью с моей стороны не назвать здесь тех, кто поощрял меня благосклонностью и доверием. Веймарский герцог, которому я издавна был обязан всеми условиями деятельной и приятной жизни, подарил мне и на этот раз место, досуг, спокойствие для этого нового предприятия. Герцог Эрнст Готский открыл мне свой Физический кабинет, благодаря чему я был в состоянии разнообразить опыты и проделать их в бблыпем масштабе. Принц Август Готский поднес мне выписанные из Англии дивные ахроматические призмы, как простые, так и составные. Прнмас, тогда в Эрфурте, оказывал моим первым и всем следующим опытам пепрекращав- шееся внимание, а одну подробную статью он удостоил даже снабдить сначала до конца собственноручными примечаниями на полях; я и сейчас храню ее среди бумаг как в высшей степени ценное воспоминание.

Среди ученых, оказывавших мне поддержку, я насчитывал анатомов, химиков, литераторов, философов, как Лодер, Земмер- ринг, Гетлинг, Вольф, Форстер, Шеллинг [20]): и ни одного Физика.

С Лихтенбергом я переписывался некоторое время и послал ему несколько двигавшихся на подставках экранов, на которых можно было удобно представить все суб'ективные явления; равным образом и несколько статей, правда, еще довольно необработанных и топорных. Одно время он отвечал мне; но когда я под конец стал настойчивее преследовать внушавшую мне отвращение ньютонову белизну, он перестал писать и отвечать относительно этих вопросов; да, у него не хватило даже любезности упомянуть о моих статьях «К оптике» в последнем издании своего Эркслебена! [21]). Так я снова был предоставлен своему собственному пути.

Очевидное арегг; п — точно привитая болезнь: от нее не отделаешься, пока не переможешь ее. Уже давно начал я читать по этому предмету. Крохоборство руководств скоро опротивело мне, а их ограниченное однообразие слишком бросалось в глаза. И вот я приступил к ньютоновой Оптике, на которую ведь, в конце концов, каждый ссылался, и был рад тому, что софистичность, — ложность его первого эксперимента уже наглядно выяснялась мне моими таблицами, и что я мог легко решить всю загадку. Удачно овладев этими Форпостами, я проник в книгу глубже, повторил эксперименты, развил и упорядочил их и нашел очень скоро, что вся ошибка покоится на том, что в основу положен сложный Феномен, и из сложного выводится более простое. Потребовалось, однако, не мало времени, чтобы пробраться сквозь все ходы лабиринта, в которые Ньютону заблагорассудилось запутать своих преемников. В этом оказались мне очень полезны Lecliones oplicae, как написанные проще, с большой искренностью и убежденностью автора. Результаты этих работ изложены в моей Полемической части.

Если я вполне убедился, таким образом, особенно после точного рассмотрения явлений, ахроматичпости, в пеосповательности ньютонова учения, то стать на новый теоретический путь помогла мне та первая интуиция (Gewahrwerden), согласно которой в призматических цветовых явлениях имеет место явное расхождение, противоположение, разделение, дифференциация или как там ни назвать это явление; я охватил его краткой Формулой полярности, убежденный, что ее можно провести и относительно остальных цветовых. Феноменов.

Между тем, если мне не удавалось в качестве частного лица возбудить участие в человеке, который присоединился бы к моим исследованиям, воспринял бы мои убеждения и разрабатывал бы их дальше, то теперь я хотел попробовать то же самое в качестве автора, выносящего вопрос на арену более широких кругов публики. Я сопоставил поэтому самые необходимые рисунки, ко- корые нужно было положить в основу субъективных опытов. Они были черные и белые, чтобы служить в качестве прибора, чтобы каждый мог тотчас же рассмотреть их сквозь призму; были и другие, пестрые, чтобы показать, как эти черные и белые рисунки изменялись призмой. Близость карточной Фабрики побудила меня избрать Формат игральных карт; описав опыты и дав тут же средства произвести их, я сделал, думалось мне, все, что нужно, чтобы вызвать в чьем — либо уме то арегси, которое с такой живостью подействовало на мой.

Но я еще не знал тогда, хотя и был уже не так молод, всей ограниченности ученых цехов, того их ремесленного духа, который может, правда, сохранять и выращивать что — либо, но ничего не может двигать вперед; кроме того, было три обстоятельства, послуживших мне во вред. Во — первых, я озаглавил свою брошюру «К оптике». Скажи я — к хроматике, — дело было бы невиннее, так как оптика преимущественно математична, то никто не мог и не хотел понять, как может работать в оптике человек без всяких математических притязаний. Во — пторых, я дал понять, хотя и очень осторожно, что теорию Ньютона я не считаю достаточной для об’яснения изложенных Феноменов. Этим я восстановил против себя всю школу; и тут уже тем более изумлялись, как это человек, лишенный более высокого понимания математики, решается противоречить Ньютону: что существует независимая от математики Физика, этого, казалось, не хотели уже понимать. Древпюю истину, что математик, вступая в поле опыта, подвержен заблуждению подобно всякому другому, никто не хотел призпавать в этом случае. Из учепых органов, журналов, словарей и руководств на меня взирали с гордым сожалением, и никто из гильдии не поколебался еще раз отпечатать тот вздор, который вот уже почти сто лет повторяли как символ веры. Более или менее высокомерное самодовольство выказали Грен в Галле, готские научные газеты, иснская Всеобщая литературная газета, Геллер и особенно Фишер в Физических словарях. Геттингенские ученые ведомости (Anzeigen), верные своему заглавию, поместили о моей работе заметку такого рода, которой она тотчас же и навеки предавалась забвению.

Я издал, нимало не смущаясь этим, вторую статью «К оптике», содержащую субъективные опыты с пестрой бумагой, тем более важные для меня, что ими для каждого, кто хоть сколько — нибудь желал заглянуть в предмет, вполне разоблачался первый эксперимент ньютоновой Оптики, и все дерево подрывалось у корня. Я присоединил сюда изображение большой водяной призмы, которую снова привел среди таблиц настоящего сочинения. Тогда я сделал это потому, что собирался перейти к об’ективным экспериментам и освободить природу из темной комнаты и от крохотных призм.

Воображая, что людей, занимающихся естествознанием, интересуют явления, я приложил ко второй статье таблицу в лист величиною, — г как в первой статье пачку карт; на этой таблице все случаи светлых, темных н цветных плоскостей и изображении были нанесены таким образом, что их оставалось только поставить перед собою и рассматривать сквозь призму, чтобы сейчас же обпаружить все, о чем говорилось в статье. Однако, эта предусмотрительность оказалась как раз помехой для дела и третьей из совершенных мною ошибок: эту таблицу было еще неудобнее запаковывать и пересылать, чем карты, так что даже некоторые заинтересовавшиеся любители жаловались на невозможность получить через книжную торговлю мои статьи вместе с приспособлениями.

Самого меня увлек иной образ жизни, иные заботы и развлечения. Походы, путешествия, жизнь в чужих местах отнимали у меня в течение нескольких лет бдлыную часть времени; тем не менее, раз начатые наблюдения, раз взятое па себя дело — а делом и стало для меня это занятие — не забывались даже в самые подвижные и рассеянные моменты; дгц я находил случаи подмечать в вольном мире явления, увеличивавшие мое понимание и расширявшие мое воззрение.