Мумия - Коллинз Макс Аллан - Страница 7

Медджаи и жрецы погребли Имхотепа под статуей бога Анубиса, предварительно вернув в тайник на свое законное место страшную Книгу Мертвых. Отныне шакалоголовый бог смерти мог взирать со своего постамента на Того, Чье Имя Не Называется. Многие сотни лет каменный бог Анубис и сменившие друг друга поколения медджаев стояли на страже места захоронения Имхотепа, пока пески времени и беспощадная Сахара не превратили Хамунаптру в груду развалин. Изуродованная временем и непогодой голова Анубиса едва возвышалась над скрывшими статую барханами.

И все же, пока появлялись и исчезали цивилизации, возникали и рушились царства, в своей мрачной темнице, окруженный шевелящимися скарабеями...

Имхотеп ждал своего часа!

ВОЗВРАЩЕНИЕ МУМИЙ 

Сахара, 1925 год 

Усилия яростной песчаной бури обнажили среди барханов развалины Хамунаптры, словно то были выбеленные солнцем кости заблудившегося в бесплодной пустыне путника, погибшего от жажды. Когда-то гордые, в ныне полуобвалившиеся пилоны древних храмов все еще хранили на своей поверхности резные изображения богов и царей. Некоторые колонны и остатки некогда величественных стен кое-где еще сохраняли вертикальное положение, в то время как другие были безжалостно повержены временем. Искусно вырезанные древними мастерами фигуры богов с головами львов и козерогов местами пообломались и были выветрены свирепыми бурями Сахары. Посреди обнажившегося из-под песка места поклонения одиноко возвышалась статуя шакалоголового бога Анубиса. Она вынырнула из безбрежных волн пустыни и казалась осиротевшей без своих когда-то многочисленных почитателей. Давным-давно величественные руины являлись основой жизни древнего могущественного народа, чьи религиозные воззрения сейчас могли бы показаться странными и даже варварскими.

Но даже теперь, когда телефонный провод соединил пирамиды Гизы с Каиром и богатые туристы могли поиграть в теннис на лужайке корта возле отеля, построенного буквально у подножья усыпальницы самого Хеопса, окружающий мир не скрывал присущего ему древнего духа варварства. И так же, как много веков назад, в то золотое и обагренное кровью время, поили измученного страданиями Имхотепа оглашали тишину Хамунаптры. Сейчас безмолвие песков нарушали пронзительные крики воинов-туарегов.

Словно играющие в песок детишки, среди руин и барханов перебегали, стараясь занять более выгодные позиции, солдаты маршевого батальона французского Иностранного Легиона численностью в двести человек. Впрочем, слово «численность» звучало весьма условно, так как реальное соотношение с силами диких пленен представлялось как один к десяти. Используя веками отработанную тактику, свирепые воины пустыни преследовали идущих к фортам или временным базам легионеров, соблюдая некоторую дистанцию. Дождавшись, когда солдаты, изнуренные длинными переходами под палящими лучами солнца, уставали и теряли должную бдительность, туареги внезапно нападали. Они возникали из глубины пустыни, подобно миражу, размахивая саблями, паля из винтовок, и их длинные одежды. словно знамена, развевались над песками, когда туареги бешеным галопом неслись на врага.

Легионеры же двигались крайне неуклюже, в своем обтягивающем пехотном обмундировании, отягощенные вещевыми мешками с запасами продовольствия, боеприпасов и сменной амуницией. Из всего этого огромного количества вещей ценность здесь, среди песков, представляли разве что крепкие кожаные сапоги. Вуали, защищавшие головы солдат от солнца, крепились к круглым, с козырьками, кепи, и когда легионеры бежали, эти куски ткани предательски напоминали белые флаги капитуляции.

Вот в такие-то моменты Ричард О'Коннелл, уроженец города Чикаго, штат Иллинойс, и задавался вопросом о правильности выбранной им карьеры.

Обладавший внешностью лихого школяра, О'Коннелл, или Рик, как называли его друзья, или капрал, как обращались к нему рядовые, отличался стройной фигурой, лучистыми голубыми глазами и непослушной копной каштановых волос, носил форменную фуражку, легкомысленно заломленную набекрень.

Единственный из окружавших его солдат – разного отребья, набранного со всего западного мира, – Рик выглядел превосходно. В своем хорошо подогнанном снаряжении, подчеркивающем его ладно скроенное тело, с портупеями, отягощенными двумя револьверами, он мог послужить идеальным образцом воина для плаката. Такие, как правило, украшали вербовочные пункты Легиона.

Впрочем, в настоящий момент О'Коннелл больше подумывал о дезертирстве, и его останавливал лишь могучий инстинкт самосохранения.

Рик стоял на развалинах того, что когда-то являлось верхней защитной стеной Хамунаптры – Города Мертвых. Он прислушивался к приглушенному песком топоту копыт и леденящим душу воинственным выкрикам диких всадников.

Сначала Рик пользовался биноклем, но сейчас отбросил его за ненадобностью.

– Знавал я и лучшие деньки, – ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал он, вскидывая винтовку. О'Коннелл, как и его солдаты, был вооружен устаревшей моделью «Лебо».

Возможно, их ожидает вполне заслуженный конец. В пески их призвала не честь, а жадность. К их полковнику попала карта, указывающая путь к легендарной Хамунаптре, и весь гарнизон охватила жажда обладания древними сокровищами. А чего еще ожидать от сборища воров, убийц, беспринципных наемников и авантюристов?

Нынче же, во время атаки туарегов, развалины, скрывающие несметные сокровища, послужат им лишь временным убежищем.

– Есть кое-какие тактические соображения, капрал, – раздался позади Рика противный, словно у Хорька, писклявый голосок.

Обернувшись, О'Коннелл увидел рядовою второго класса Бени Габора. Он был родом из Будапешта, и одним своим видом доказывал, что дерьма хватает не только в Италии, Англия, Норвегии, России и Испании. Узкоплечий, с впалой грудью и глубоко посаженными глазками на вытянутом, с тонкой полоской усиков лице, этот изобретательный мерзавец более всех в Легионе сблизился с Риком. Скорее всего, потому, что среди этой кучи человеческих отбросов выбирать было не из чего.

– Единственная тактика, – ответил ему О'Коннелл, оглядывая усеявших горизонт арабских всадников, – эго стрелять, пока они держатся кучей.

– Согласен, есть и такой вариант, – кивнул Бени. – Но я предпочел бы сдаться.

– Отдавай свой патронташ.

Бени, выпутываясь из ремней и передавая снаряжение капралу, добавил:

– Можно и просто убежать. А есть и другие возможности. Держу пари, что развалины вокруг изрыты подземными ходами. Чем мы, собственно, обязаны Легиону? Благодарностью за черствые бисквиты и жестокость?

– Возможно, ты и прав, – рассеянно ответил Рик, надевая патронташ Бени поверх своего собственного.

Пытаясь перекричать нарастающий шум от криков туарегов и топота их коней. О'Коннелл рявкнул:

– Револьвер тоже отдавай. Как я понимаю, пользоваться им ты не собираешься.

- Бери. – Бени безоговорочно протянул Рику оружие, как привязанный, последовал за капралом вдоль стены. – Ты знаешь, как давно не поступали на войне? С этими тупыми дикарями вполне может пройти. Прикинемся мертвыми.

О'Коннелл тяжело вздохнул и на ходу откинул барабан револьвера, проверяя, есть ли в нем патроны:

– Эти, как ты выразился, «тупые дикари» поставили нас в безвыходное положение. А впрочем, можешь попробовать все свои приемы. Уверен, что закончится это печально. Тебя сначала хорошенько помучат, а потом посадят на кол. Ты сдохнешь здесь от солнечного удара.

– Но это было всего лишь предложение...

– Черт возьми, и как тебя вообще занесло в Легион?

Такие вопросы, по этике, принятой среди наемников, задавать не полагалось. Большинство легионеров следовало лозунгу «Наша Родина – Легион!», так как в своих странах их разыскивала полиция. Правда, сейчас, когда приближающиеся туареги готовились всех их прикончить, такая оговорка была простительна.