Азбука для двоих (СИ) - "Ie-rey" - Страница 30

Голос Чондэ поднимался всё выше, звучал всё ярче, и Чонин поддался порыву сплести звучание Чондэ с собственным.

— В тебе так много изменилось за это время…

Нужно просто снова начать и найти утраченное,

Рискни — и я пойду впереди!

Нужно просто верить — и всё получится,

Давай — ещё только раз — и я пойду впереди!

Чондэ играл, не глядя на клавиатуру. Смотрел на него и улыбался.

— Боялся, что в итоге ты не справишься без меня,

Предав наши мечты и надежды,

Сделал глупость и шагнул назад —

Вот в чём ошибка…

Сегодня я стал другим.

Снова попробуй — смелее, забудь об ошибках,

Всё должно получиться — я пойду впереди!

Мы даже сможем летать выше всех…

Давай! Ещё только раз!

Нужно просто снова начать и найти утраченное,

Рискни — и я пойду впереди!

Нужно просто верить — и всё получится,

Давай — ещё только раз — и я пойду впереди!

Чонин не сводил глаз с Чондэ и ловил каждый лёгкий порыв ветра, пробирающийся в зал через распахнутое окно и ворошивший каштановую чёлку. Ещё и солнечный свет озарял Чондэ со спины, очерчивая его силуэт золотистым. Смотрелось настолько красиво, что дух захватывало, и Чонин не представлял, как при этом он ещё и петь умудрялся.

Волшебство в один миг осыпалось потемневшей позолотой, когда у входа громко захлопали.

Чонин обернулся и с изумлением уставился на Шимаду. Тот перестал хлопать и зашагал к роялю в тишине, потому что Чондэ тоже перестал играть, озадаченный не меньше Чонина внезапным появлением Шимады.

В зал робко заглянул студент, выполнявший при Шимаде зачастую функцию переводчика. Подчинившись жесту Шимады, он зашёл в зал и остановился в двух шагах от рояля, напряжённо вслушиваясь в тихий голос, быстро произносивший слова на японском.

— Господин Шимада просит вас исполнить ту же песню. Ту самую песню, что он хотел бы услышать на корейском языке. Шимада-сан полагает, что господин Ким, — переводчик лёгким наклоном головы наградил Чонина, — прекрасно исполнит партию Фуга-сан, а господин Ким, — на сей раз поклон достался Чондэ, — партию Оказаки-сан. И господин Шимада будет бесконечно вам признателен, если вы попробуете спеть прямо сейчас.

Шимада сам без смущения и колебания протянул Чондэ нотную тетрадь, где на первой же странице Чондэ обнаружил версию песни для фортепиано и слова на ромадзи. Вторую тетрадь он отдал Чонину.

— Рискнём? — установив раскрытую тетрадь на подставке, весело спросил Чондэ и подмигнул ошарашенному Чонину.

— Издеваешься? Я второй раз это вижу!

— Но ты же не сдашься так просто. А мне нужна твоя помощь. И я тебя прошу о ней.

Чондэ больше ничего не добавил, но Чонин прекрасно понял намёк. Поколебавшись, он всё же кивнул и повернулся к Шимаде.

— Считаю нужным предупредить, что у меня “холодный” голос, поэтому вряд ли что-то получится с первого раза. Мне трудно управлять голосом, если песня незнакома.

Студент добросовестно перевёл всё Шимаде, после чего “порадовал” Чонина ответом:

— Но вы уже распелись, если судить по тому, что я недавно слышал. Ничего страшного, если вы переврёте слова, ведь надо будет петь эту песню после по-корейски. Пока я лишь хочу услышать ваше звучание и эмоции. Слова не так важны. Прошу вас.

Чонин обречённо вздохнул и уткнулся взглядом в текст на ромадзи, разбирая слова и стараясь сделать их привычными для себя. Шимада проявил любезность, поставив оригинал на плеере и позволив Чондэ и Чонину прослушать песню на японском, чтобы лучше понять, что и как следовало петь.

Спустя полчаса они попытались это сделать. Чондэ играл “с листа”, а Чонин морально готовился, потому что первые строки полагалось петь именно ему. Собственно, у них получалось в куплетах по две строчки по очереди, а припев — вместе.

Со своими строчками в куплете Чонин справился — они приходились на максимально комфортный для него диапазон. Проблемы возникли на припеве, который Чондэ исполнял без труда, а вот Чонину было тяжело перескакивать на вторую половину первой октавы.

Как только Чонин сбился и перестал петь, Чондэ убрал руки с клавиш, а Шимада негромко что-то сказал.

— Для баритона ре первой октавы — переходная нота, вы знаете? — добросовестно перевёл студент. — Некоторые наставники полагают, что говорить об этом студентам не следует, чтобы они не зацикливались на переходных тонах, но тут господин Шимада считает нужным сделать акцент. Вам, господин Ким, следует петь иначе все тона, что окажутся выше ре первой октавы, и использовать связки и свой голос не так, как вы делаете это в привычном для вас диапазоне. Как только вы это поймёте и осознаете, как именно вы должны менять голос, вам будет совсем не трудно переключаться на те звуки, которые выше вашей нормы. Попробуйте.

Студент попросил Чондэ проиграть ноты с соль малой октаве вверх, а Чонина — пропеть их. Пришлось сделать это. И оценить на практике замечание по поводу ре. Нота вроде бы вписывалась в зону комфорта Чонина, но — в то же время — взять её обычным способом выходило сложновато. Обычно Чонин испытывал напряжение, когда пытался пропеть ре первой октавы, ну а дальше всё давалось ему сложнее. Соль первой октавы служила источником его мук, а ля — вовсе джокер. Никогда не угадать, получится у него или нет.

Они прогоняли ноты несколько раз с комментариями Шимады до тех пор, пока Чонин смутно не уловил, чего же Шимада от него добивается. Он, скорее, интуитивно почуял, как ему легче всего взять проклятую ре и двигаться дальше. И если бы потребовалось объяснить это в деталях, Чонин не смог бы. Он сам не совсем хорошо понимал, как менялась работа голоса, но менялась уж точно. Он не сказал бы, что его голос при этом звучал естественно и легко, но исполнять нужные звуки получалось чисто и гладко, с некоторым напряжением, но не с усилием, а это две большие разницы.

Шимада подтвердил, что каждый понимает переходность нот по-своему, и что этому невозможно научить, именно поэтому при преподавании многие часто умалчивают об этом, избегая как риска зацикливания, так и невозможности объяснить механизм работы голоса, полагаясь исключительно на интуитивное восприятие.

— Как правило, переходность требуется при постановке баритонов и меццо-сопрано, потому что это наиболее естественные по звучанию голоса, которые могут при должном обучении максимально увеличивать диапазон звучания и исполнять чужие партии. Это трудно, но возможно. Именно поэтому меццо-сопрано у женщин и баритон у мужчин относятся к наиболее востребованным. И потому, что в постановке это самые сложные голоса.

Чонин предсказуемо смутился и постарался донести до Шимады, что он танцор, а не вокалист.

— Именно поэтому вашему голосу явно не уделяли того внимания, что он заслуживает. Попробуете ещё раз?

А что им с Чондэ оставалось? Они попробовали. На этот раз получилось лучше. Чонин несколько раз сбивался, но не так серьёзно, чтобы останавливаться и начинать заново. По крайней мере, исполнение Шимаду удовлетворило в достаточной степени, чтобы оставить их обоих в покое.

— Ваши голоса в дуэте великолепны, — подытожил Шимада. — Идеальное дополнение. Если бы оба голоса соответствовали друг другу в качестве постановки. Но это, скорее, вина корейского отношения к вокалу в целом.

По его мнению, на фоне Чонина Чондэ звучал ярко и красочно, как радуга в звуке, а Чонин на фоне Чондэ придавал песне тени, сумрачные переходы, твёрдость и строгость — пленяющую естественность и волшебную глубину звука.

— Идеально. Могло бы быть, — решительно повторил Шимада и ушёл наконец.

Чонин и Чондэ растерянно смотрели друг на друга, оставшись в зале вдвоём.

— Кто бы мог подумать… — пробормотал Чондэ, разглядывая собственные руки. — Я всегда знал, что у тебя потрясающий голос, но все так старательно это не замечали. Я уже привык к этому. Шимада стал приятным исключением из правила. Похоже, я не ошибся, когда решил на прослушивании, что он положил на тебя глаз.