При невыясненных обстоятельствах (сборник) - Леонов Николай Иванович - Страница 46

Затренькал телефон. Ружин расстегнул рубашку. Телефон звонил.

— Идите вы к черту! — выругался Ружин и внезапно замер. -Минуту,- сказал он Лере, поднялся и взял трубку.- Да,- выдохнул нетерпеливо. Позвонил-таки. То, что надо. Когда? Где? Отлично. Через двадцать минут в управлении. Все.

Он повернулся к Лере.

— У нас в запасе десять минут.- И принялся расстегивать брюки.

Лера резко и легко выпрямилась.

— Все,- тихо и сдержанно сказала она.- Я ухожу.

— Не дури,- засмеялся Ружин.- Десять минут тоже на дороге не валяются.- Он опять обнял ее. Лера брезгливо отпрянула.

— Пошел ты знаешь куда…- она встала, нервными движениями поправила платье.- Как вы мне все надоели, если б ты только знал…

— И много нас?

Лера нашла сумку, скомкав, побросала туда свои джинсы, рубашку, белье, осмотрелась — не забыла ли чего — и направилась к двери.

— У меня же работа,- мягко заметил Ружин. Он приладил под мышкой пустую кожаную кобуру от пистолета, надел пиджак, тоже вышел в прихожую.

— Да разве в этом дело,- Лера усмехнулась и открыла входную дверь.- Больше не звони.

— Эй! Постой! — Ружин перестал улыбаться.- Брось! Не надо! — Он выбежал на лестничную площадку, крикнул: — Ну прости ты меня! Прости! — и тут же замолк, настороженно огляделся и шустро шмыгнул в квартиру.

…В управление приехал не переодевшись, как и был в бежевом костюме, бордовом галстуке. Кивнул дежурному, с кем-то поздоровался в коридоре, сильно и легко взбежал наверх, с ходу открыл дверь кабинета, она отлетела, как от порыва ветра, ударилась о стену, задрожала, загудела глухо. Навстречу ему поднялись двое молодых людей одного возраста, стройные, крепкие, чем-то похожие, по-современному одетые — джинсы, курточки.

— Ты так красив, шеф,- восхитился Лахов.

— Я бы влюбилась,- манерничая, проговорил Горохов.- Если б умела…

Ружин невесело улыбнулся в ответ. Загремел ключами, открыл сейф.

— Всю малину испортили, да? — сочувственно спросил Лахов.

— Еще как,- Ружин достал из сейфа пистолет, привычно щелкнул затвором, вставил обойму, вложил оружие в кобуру.- Впору запеть «Ментовские страдания». Ну что? — он посмотрел на сотрудников.- Погнали!

«Рафик» несся по городу. На нем никаких опознавательных знаков, ни проблесковых маячков, и сирена не глушила пронзительными звуками и тревогой беспечный курортный народ. Кроме троих оперативников в автобусе сидели еще трое сотрудников в форме.

— Смешно,- сказал Лахов, глядя в окно.- Море ненавижу, а столько лет живу здесь.

— Уезжай,- лениво порекомендовал Горохов.

— Уеду,- привычно легко отозвался Лахов.

— А я его и не замечаю,- офицер в форме протянул всем сигареты.- Вода и вода. Чего говорить? Нет, здесь хорошо. Я вон в Мурманске служил. Холодно.

— Да, да, конечно,- согласно закивал Лахов.- Надо всегда сравнивать с худшим.

— Ты еще заплачь! — неожиданно резко сказал Ружин. Все посмотрели на него.

Он затянулся и закашлялся, поперхнувшись дымом. Горохов хватанул его по спине. Ружин громко ойкнул, но кашлять перестал. Офицер засмеялся.

Автобус притерся к тротуару. Водитель выключил мотор. Стало тихо.

— Все как обычно,- заговорил Ружин.- Поднимаемся, звоним условным звонком…

— А мы его знаем? — спросил офицер.

— А то,- весело откликнулся Ружин.

— Сыщикам слава! — офицер хлопнул в ладоши.

— Понятых, естественно, надо,- продолжал Ружин.- Вы,- он указал пальцем на одного из милиционеров,- организуйте, пожалуйста.

Милиционер кивнул и вышел из автобуса.

— Сколько их? — спросил офицер, надевая фуражку.- «Рафика» хватит?

Ружин пожал плечами, сказал неопределенно:

— Упакуем, чай не баре…

— Ну, ладненько,- кивнул офицер.- Поработаем. Давно в деле не был. Заела, понимаешь ли, канцелярия.

— А кого не заела? — вздохнул Ружин и вытянул средний палец.- Гляди, мозоль от ручки.

— А лучше бы от курка,- с деланным тяжелым хрипом в голосе заметил Горохов Офицер опять засмеялся. Все происходящее ему очень нравилось. В стекло постучали. Милиционер привел понятых, двух настороженных мужичков пенсионного возраста.

— Теперь быстро,- сказал Ружин. Оперативники и милиционеры торопливо пересекли двор, вошли в подъезд, застучали каблуками по лестнице. Лампочки светили вполнакала, медно, да и то не на каждом этаже. Было холодно и сыро, словно и не на юге. Лахов поскользнулся, чуть не упал.

— Вот дерьмо! — выругался.

— Дерьмо,- негромко засмеявшись, подтвердил Горохов и посветил на лестницу фонариком. Лахов шевельнул ноздрями и сморщился. Начал старательно о лестницу соскабливать неприятность с подошвы.

— Потом,- толкнул его Ружин.

Наконец поднялись. Встали перед дверью. Дверь обшарпанная, давно не крашенная, но с тремя замками, добротными, новыми. Ружин оглядел коллег, потянулся к звонку. Позвонил два раза длинно, три раза коротко. Не открывали долго. Кто-то из милиционеров вздохнул: «О, господи». Но вот защелкали замки, один, второй, третий. Дверь приоткрылась. Ружин сильно толкнул ее ногой За дверью вскрикнули, и она открылась больше чем наполовину. Ружин шагнул первым. Лахов тоже переступил порог и закашлялся.

— Дурь,- определил Горохов и зажал нос.

В темной узкой прихожей кто-то корчился у стены. Видно, тот, кто открывал. Ружин подтолкнул его вперед, чтобы не оставался за спинами. Парень выругался, но заковылял покорно. По пути Ружин открыл дверь в ванную. Там горел свет. Голый малый тискал голую девчушку, совсем молоденькую, беленькую, худую. Горохов дернул малого за руку, тот повернулся, в белесых глазах муть, тупая ухмылка. Накачанный. Девчонка захохотала и стала чесаться. Со всей силы. В кровь. Кто-то выскочил в коридор из комнаты, грузный, растрепанный, потный. Разглядев погоны, крикнул:

— Менты! — забегал шальными глазами в поисках выхода, метнулся к кухне.

Ружин не останавливал его. Куда он денется, третий этаж. Но милиционеры все-таки двинулись в сторону кухни. Ружин толкнул дверь в комнату. Теперь и он закашлялся. Дым, музыка, стол с закусками, от двери до окна «стенка», дорогая, матовая. Ворсистый ковер на полу, не наш — привозной, ворс с пол-ладони, и совсем ни к месту три кровати панцирные, на каждой лежат мальчишки, рты полуоткрыты, лица заостренные, как у мертвецов, на столе среди закусок шприцы, под подошвами хрустит — осколки ампул. На бархатном диване под роскошным абажуром торшера двое кавказцев, скорее всего грузины, небритые, мордатые, подняться нет сил, глядят сумрачно, пьяно. Один все-таки сумел встать до того, как Ружин к нему приблизился, нетвердо, но резво шагнул к низкому шкафчику, просунул руку между ним и стеной, вынул двустволку, не целясь выстрелил, попал в потолок, посыпалась штукатурка. Офицер присел, закрыв уши руками, фуражка упала с его головы, покатилась. Ружину мешал стол. Через него до парня не дотянуться, а тот уже прилаживался, целился.

— Сука! — крикнул Ружин и с грохотом опрокинул на него тяжелый стол — зазвенела посуда неожиданно мелодично, нежно,- затем ногой двинул его в пах, отвел левой рукой стволы, а правой коротко ткнул в основание носа. Парень, удивленный, упал. Теперь им занялись Горохов и Лахов. Ружин поднял фуражку, потряс офицера за плечо, отнял его руки от ушей, протянул фуражку, обронил:- Не теряй.

Дверь в кухню забаррикадировали изнутри. Милиционеры в два плеча пытались освободить себе путь. На кухне истошно вопили:

— Хрен вам, падлы! Хрен моржовый! Не взять меня! Не взять! Никого не взять!..

— Хрен! Хрен! Хрен! — вторил ему еще один голос, молодой, звенящий от напряжения, страха и собственной отваги.

— С водицей уйду, примет она меня, холодная, чистая, и понесет в своем чреве навстречу счастью, любви и покою… Из-под двери проворно поползли тонкие ручейки.

— Воду на всю катушку включил, шизик,- переводя дыхание, усмехнулся один из милиционеров…

— Пусти, пусти меня, водица! — вопил «шизик». Но вот голос стал глуше, послышалось бульканье…