При невыясненных обстоятельствах (сборник) - Леонов Николай Иванович - Страница 30

— Чего смеетесь? Разворачивайте, читайте — хохотать будете!

Лева привстал, протянул девушке пепельницу.

— Мерси! Опытного детектива изображаете, психологическая обработка? Убийца пойман и изобличен? — Вера показала худенькую костлявую фигу.

«Она знает, что Качалину убили, — понял Лева. — Сергачев предполагает — так он наблюдательный и хладнокровный мужчина. А девочка, состоящая из нервов, алкоголя, жалости и любви к себе, откуда знает она?»

Гуров начал восстанавливать возможную последовательность действий. Импульсивная, склонная к истеричности девушка поссорилась с хозяйкой, у которой убирала квартиру. Вера и не помышляла об убийстве, ударила сгоряча, схватила, что под руку подвернулось, и ударила, случайно попала в висок. Опомнилась, испугалась, начала создавать эту нелепую инсценировку, затем позвала Сергачева. История не имеет никакого отношения к работе коллег из УБХСС. Лева, как каждый опытный человек, не любил случайных совпадений, но знал: время от времени они происходят. Психологически эта версия наиболее достоверна, представить, что подобное мог совершить Толик, Качалин или Сергачев, значительно труднее. Был, правда, один факт, который не укладывался в схему. Лева сразу его выделил, отложил в сторону, теперь взялся за него, решая, каким образом можно его пристроить, чтобы он не торчал из мешка шилом, которое, как известно, не утаишь. Вера не боится! Она капризничает, устраивает сцены, явно нервничает, но не боится. Будь она убийцей, то, глядя на меня, должна приходить в ужас. Простая, добротная версия рушится, реалистическая бытовая картина превращается в произведение сюрреалиста.

«Добрее надо быть, Гуров, добрее. Девушка должна чувствовать твое расположение. Сделай вид, что ты не слышал ее слов об убийце, двигайся потихоньку дальше». Лева улыбнулся и беспечно спросил:

— Денис Сергачев видел, как вы вырвали страницу?

— Вот еще! Что я, дура, по-вашему? Дэник из кухни вам названивал, я тут одна была.

— Зачем вы это сделали?

— Прочтите.

— Лучше вы мне сами расскажите.

— Может, мне сразу раздеться, стриптиз вам изобразить? Или так, попроще, на диване? — Вера покраснела. — Гады!

«Уж очень она озлоблена, на постороннее надо свернуть, сбить с больной темы».

— Конечно, и гады встречаются. На земле сколько живности разной, но красоты больше. Или не так? — Лева смотрел заинтересованно.

— То природа, — задумчиво сказала она. — Звери все красивые, даже хищники, они даже особенно красивы. Возьмите, к примеру, ласку или куницу. Я, если хотите, даже ужей люблю, они такие изящные, что ли.

Лева понял, что наконец «достал» ее. Теперь еще деликатнее и осторожнее, иначе снова «убежит».

— Из хищников, на мой взгляд, самая красивая пантера, особенно черная. Помните, у Киплинга красавица Багира?

— Ты меня не заговаривай! Черная пантера. Ишь сказочник, Андерсен какой отыскался. Люди-то похуже, куда похуже. — Она замолчала так же неожиданно, как и взорвалась. — Хотя у нас, в Кургане, люди. Вы бывали в Кургане? Да куда вам, к нам таких не пускают. У нас даже милиционеры — люди. Ну, Москва — вот гадюшник. Как это в зоопарке? Похоже на аква-риум?..

— Террариум, — подсказал Лева.

— Вот-вот, где всех гадов в одно место собрали.

— Зачем же так. У нас много красивых людей живет. Вы, например, девушка интересная.

— Вечером встретимся? — Вера некрасиво оскалилась.

Что это она на одном пункте помешана? Возможно, была в этой квартире девушкой для развлечений. Потому мужчины и боятся ее: вдруг заговорит? Черт знает что. Такая красивая девчонка!

— Я до вечера с вами расставаться не собираюсь, — ответил Лева и добавил: — А если серьезно, так при других обстоятельствах знакомства встретился бы с большим удовольствием.

— А при теперешних обстоятельствах? Нельзя? Начальство не велит?

— Не велит, — признался Лева. — А если еще серьезнее, то, пожалуйста, объясните: зачем вы вырвали страницу?

Когда Вера сердилась, то обращалась к Гурову на «ты».

— Ты то ничего, то милиционер. Такой вот мент обыкновенный, который не только трешку заберет, но еще обязательно поиздевается всласть. Чего тебе надо? Ты конфетку в руке держишь и пытаешь, какова она на зуб. Ты разверни, попробуй, узнаешь: сладкая она или кислая.

Лева бумажный комочек не разворачивал, добивался, чтобы Вера рассказала сама. Если она заговорит, расскажет значительно больше, чем написано. Гурову очень хотелось Веру разговорить. «Хотелось» — мягко сказано, это было просто необходимо. Если она к убийству непричастна, то может провести через лабиринт запутанных взаимоотношений незнакомого ему микромира. Однако Лева чувствовал: Вера понимает его неправильно, полагает, что он смакует свою победу лично над ней. Поэтому придется отступить, иначе гнешь, гнешь, да и сломаешь.

— Вот чего искренне не хотел, так это вас обидеть. — Гуров взял бумажный комочек, осторожно развернул, прогладил ладонью.

На сегодняшний день у Качалиной было намечено пять телефонных звонков. Фамилии и имена Леве ничего не говорили. В тринадцать часов — Бабкин. Так, видимо, она называла Толика Бабенко. Значит, Качалин говорил правду, и Толика ждали в тринадцать, а он отрицает. Вот это фактик! В запасник его, на потом. Что о Вере? О Вере нет ни слова. Гуров взглянул на девушку. Она сидела, потупившись, зажав ладони между колен. Гуров перевернул листочек, на обратной стороне расписан день вчерашний. Опять телефонные звонки… Парикмахерская… «Арагви»… Вот. Ясно. На семнадцать часов намечено: «Заплатить… (нецензурное слово) Верке за дела постельные».

И хотя для Гурова запись Качалиной не была неожиданностью, он болезненно поморщился и сразу поднять взгляд на Веру не сумел. «Не красна девица, не вчера родился, убери с лица брезгливость, чистоплюй, — отдавал быстрые команды Лева. — Не найдешь нужных слов — потеряешь девчонку, а она может помочь. Сделай шаг первым, ты мужчина, помоги ей, она на грани истерики. Ничего ты о ней не знаешь, ни как жила раньше, ни как живет теперь, хорошо жить с папой и мамой в тепле и любви и слыть высоконравственным…» Лева посмотрел на Веру доброжелательно, вслух, очень медленно прочитал запись Качалиной на сегодняшний день, затем удивленно произнес:

— Не понимаю, Вера, здесь о вас ничего нет. — Он положил листок в карман. — Вам, простите за совет, пить не надо. Нервы.

Вера медленно подняла голову, лицо у нее было в ярких пятнах, губы дрожали, на ресницах повисли готовые хлынуть по щекам слезы.

— Ну вот, Верочка, поздравляю, — ласково сказал Лева. — Очень рад за вас.

— С чем поздравляете?

— Плыли, плыли, добрались благополучно.

Вера всхлипнула, махнула на Леву рукой, отвернулась, чтобы он не видел ее слез. «Значит, нервничаешь ты из-за этой записи, потому и листочек вырвала, — подвел итог Лева. — Следовательно, к убийству ты никакого отношения не имеешь, в противном случае тебя бы пустяки не волновали. Ты была бы сосредоточена на одном: узнают, не узнают. Все остальное — васильки и ромашки. А ты вот носик покрасневший прячешь, потому что некрасивой показаться боишься. Нет, все-таки глупость и такая вот непосредственность тоже имеют положительные стороны. Молодец, Гуров, не напрасно так долго сидел и терпел. Теперь вперед».

Лева вновь подал Верочке воды, переставил на диван пепельницу.

— Трудно вам сегодня, понимаю. — Он кивнул, добавил в свой тон деловитости: — Как вы верно подметили, я человек и милиционер. Сейчас, к сожалению, на службе. Скажите, как вы узнали, что Качалину убили?

Сменив задушевный тон на деловой и задав быстрый вопрос, Гуров рассчитал правильно. Вера ответила тоже быстро, даже радостно, так как готова была говорить о чем угодно, только бы не о записи в ежедневнике.

— А чего ей падать? — Она слизнула юркую слезинку. — Или я мадам не знаю? Ее и здоровый мужик с ног не собьет.

— А чего все говорят о несчастном случае? — наивно спросил Лева.

— Дэник, святая простота, так по телефону сказал.