Ронни. Автобиография (ЛП) - Вуд Ронни - Страница 15

Во время этих турне я также открыл для себя Южную Калифорнию, и моим первым перевалочным пунктом стал «Дом Континентальных Беспорядков». Это было настоящее место гр***ных сумасшествий. В реальности оно называлось «the Hyatt House», и это был первый рок-н-ролльный отель в Голливуде. Все через него прошли. Он находился на Сансет-Бульвар, и мне сказал кто-то, что однажды его хозяином был легендарный ковбой Джин Отри.

Каждый раз, когда туда въезжали или оттуда выезжали группы, что-то происходило. Везде звучала музыка и от стенки к стенке шныряли групи. Однажды Кита Муна поймали, когда он забирался по стене этого здания. Он также проделал дыру в своей стене, так что он мог идти спать и в соседний номер к Джону Энтуистлу. Спустя годы я припоминаю, что в бассейне всегда оказывалось больше мебели, чем даже бывало в комнатах.

Во время одной из поездок я познакомился с «Mothers Of Invention» и влюбился в Сюзи Кримчиз, которая была участницей группы Фрэнка Заппы. Фрэнк жил в старом доме Тома Микса у каньона Лорел. Том был еще одним старым ковбоем, и в подвале, где у него был боулинг, он разместил чучело своей лошади. Он пригласил меня к себе, и когда я впервые увидел Сюзи, то спросил: «Которая ты?» Она сказала: «Которая присутствует, я — Сюзи Кримчиз». Я до сих пор не могу припомнить, под каким номером у меня шла Сюзи, потому что всего их было три или четыре. В общем, меня это не волновало тогда. Она была бесподобна. Что касается женщин, то во время следующего турне с Беком я влюбился в Кэти Джеймс, которая известна в рок-н-ролльной мифологии тем, что была настоящей групи. Совершенно роскошная женщина, уж поверьте мне, у неё было особенное чутьё на особенных музыкантов.

В то время мы не имели достаточно денег, чтобы разъезжать со своими женами или подругами. Я пропадал месяцами, приезжал домой к Крисси, а потом снова отправлялся в путь. Сейчас мне куда как удобнее взять с собой жену, чем каждый раз целовать её на прощание. Прошу прощения — это старая шутка от Макса Миллера.

Наконец, настала пора нам всем понять, что у нашего менеджера в отношении нас совершенно иные планы. Грант сфокусировал свое внимание на Джеффе и Роде, в то время как я и Ники оставались как бы не у дел. Мы с Крисси жили в Олд-Фордж на Хенли-он-Темз, и я уже собирался возвратиться в Америку вместе с группой в марте 1969-го, как вдруг за день или два до отлета мне позвонил Питер Грант со словами: «Вуди, ты уволен».

Я ответил: «Ох, правда что ли?»

Он сказал: «Джефф хочет новую ритм-секцию, так что ты и Мики Уоллер больше нам не нужны».

Я воскликнул: «О-кей, если ты считаешь, что сможешь выбить нас — давай, попробуй», положил трубку и подумал: «Черт возьми, что же мне теперь делать?», и потом: «Питер Грант — это дерьмо».

Джефф с группой вылетели в Америку, как и планировалось — без Мики и меня, с новой ритм-секцией.

Новый ударник, Тони Ньюмен из «Sounds Incorporated», не мог играть такого шаффла, как Мики, да и никто так не мог. У Мики никогда не было своих барабанов, но он мог сесть за любую старую установку и сыграть шаффл лучше, чем кто-либо, даже лучше Мика Флитвуда. Мики был мужиком что надо. Новым басистом был Дуглас Блейк — милый мальчик из Австралии, который всегда одевался на сцене в яркий плащ и перчатки без пальцев. Я знал, что долго он не продержится.

Как только я стал безработным — почти в тот момент, когда я положил трубку после разговора с Питером — мне позвонил Кенни Пикетт и сказал, что он заново собрал группу «Creation» и хочет поехать с ней в турне по Германии. Группа была почти в полном сборе, но Эдди Филлипс отказался в ней участвовать, так что Ким спросил меня, не хочу ли я поиграть на лид-гитаре. Это было повеселее, чем работа с Джеффом Беком (и, определенно, повеселее, чем вообще ни с кем не работать), особенно потому, что «Creation» были особенно успешны в Германии — настолько, что в качестве поддержки с ними выступала Дайана Росс и «the Supremes».

Они захотели, чтобы я проворачивал на сцене те же трюки, что и Эдди Филлипс — например, играл на гитаре скрипичным смычком. Это было очень странно, более — причуда, чем что-либо, но выглядело клево. Так что меня просто поставили перед фактом, и я научился играть смычком очень быстро.

Что еще более забавно, Филлипс на сцене рисовал. Мне это понравилось. Я ставил перед собой большой мольберт и ведерко с черной краской, так что каждый вечер во время нашего концерта я как-то так играл и рисовал одновременно. Не знаю, насколько хороши были мои рисунки, и что случилось с ними потом, но мне кажется, что они уничтожались, лишь только мы покидали сцену. Рисовать во время игры — это было впереди своего времени и добавляло веселья всему концерту. Плюс ко всему я занимался одновременно двумя любимыми делами.

Группы хватило только на то турне, потому что она была дезорганизованной, и каждый тянул одеяло на себя. Спустя несколько лет они попытались воссоединиться, но было уже поздно. Ким Гарднер создал группу «Эштон, Гарднер и Дайк», которая прославилась хитом «Resurrection Shuffle» («Шаффл «Воскресение»»), а Кенни Пикетт снова стал роуди (на этот раз у «Led Zeppelin».).

Но тем не менее, это были хорошие времена, так как только я вернулся домой, то мне в нетерпении позвонил Питер Грант, который сказал, что новая ритм-секция себя не оправдала, и Джефф реально захотел вернуть нас. Никому не нужные Мики и Ронни оказались не такими уж и не нужными.

Мне доставило удовольствие слушать, как Грант извивается, и я заявил ему: «Только на моих условиях». Он спросил: «Сколько?» «2000 фунтов в неделю». А это были тогда бешеные деньги. К моему удивлению, он согласился.

Так что я вернулся в Штаты с группой Джеффа Бека в четвертый (и в пятый) раз, но с каждым новым путешествием гастрольная жизнь становилась все более и более невыносимой. Это было, как мне думалось, главным образом из-за того, что с Джеффом стало решительно невозможно работать.

Единственной компенсацией было то, что помимо денег с Родом становилось все веселее и веселее тусить вместе.

У нас была обычно одна комната на двоих, и мы всегда беспокоились, что один из нас увидит, что делает другой, когда мы приводили к себе пташек, что было очень часто. Так что как только мы заселялись в гостиницу, то начинали строить перегородку между нашими кроватями из горы стульев, диванных подушек и всего прочего, что можно было найти в комнате, подобным образом отстаивая право на личную жизнь. Получалось нормально, но вскоре мы решили, что будет невероятно весело, если с нами одновременно будут происходить «случайности», когда со всего размаху ломаешь перегородку, и она накрывает тебя. Стулья и подушки переворачивались, мы раскидывали руками и ногами, девчонки верещали от испуга и кричали — дескать, какие мы ужасные, а мы с Родом заходились в истерическом смехе.

Еще одна игра, в которую мы играли, называлась «Операция Вуд-Стюарт», в которой участвовали доктор Вуд и доктор Стюарт, а также все желающие из присутствующих групи. Мы с Родом переодевались в докторов — в белые халаты и даже со стетоскопами — и говорили нашим «пациенткам», что нам нужно провести кое-какие медицинские исследования и даже в случае чего — «операцию». Кое-кто из девушек глядели на нас в ужасе и тут же мчались к выходу. Но другие принимали условия игры, считали нас занятными и любили играть с нами, гинекологами широкого профиля.

Во время нашего третьего турне по Штатам «Faces» два вечера играли в «Grande Ballroom» в Детройте, Мичиган. Здесь группу ждал реально большой успех, и нам всегда нравился Детройт, так как тогда это был лучший рок-н-ролльный город в Америке. Публика в Детройте всегда с радостью узнавала и принимала нас, пятерых английских парней, испытавших на себе влияние американского ритм-энд-блюза, которые выросли на скиффле, в свою очередь уходившем корнями в блюграсс и блюз, и которые смешивали два этих жанра в нечто совершенно особенное, что белые слушатели в Штатах не слышали от американских групп.