Sapiens. Краткая история человечества - Харари Юваль Ной - Страница 24

Рисунок из египетской гробницы около 1200 года до н.э. Пара волов пашет поле. В природе скот жил на воле, в больших стадах со сложной социальной структурой, а одомашненный кастрированный вол влачил существование в тесном хлеву, под ударами бича, трудясь в одиночестве или в паре. Этот образ жизни не соответствует ни физическим, ни эмоциональным, ни социальным потребностям животного. Когда вол стареет и не может больше тащить плуг, его убивают. (Обратите внимание и на согбенную позу египетского крестьянина — тот, подобно волу, тоже большую часть жизни проводил в тяжелом труде, губительном для тела, разума и социальных отношений).

Другой метод — держать телят и козлят вместе с матками, но не допускать, чтобы им доставалось много молока. Самый простой способ — подпустить теленка или козленка к вымени и отогнать, как только пойдет молоко. Обычно такому насилию противятся и самка, и детеныш: Иные пастушеские племена поступают намного изощреннее: они убивают козленка, мясо съедают, а из шкуры изготавливают чучело и предъявляют его матери, чтобы стимулировать лактацию. Племя нуэр в Судане даже поливало чучело мочой самки, чтобы та почуяла живой и знакомый запах. Применяли нуэр и другую хитрость: обвязывали морду теленка колючками — когда он начинает сосать, мать чувствует боль и сама отгоняет малыша[29]. Туареги, разводившие верблюдов в Сахаре, отрезали или протыкали молодняку нос и верхнюю губу, чтобы затруднить сосание молока[30].

Аграрные общины проявляли такую безжалостность к одомашненным животным не всегда. Кое-кому из прирученных зверей, можно сказать, повезло. Овцы, которых разводили не ради мяса, а ради шерсти, любимые кошки и собаки, а также кони — боевые и участники скачек — наслаждались немалыми привилегиями. Римский император Калигула якобы даже хотел назначить любимого жеребца Инцитата консулом. Пастухи и земледельцы нередко бывали добры к своим животным и хорошо заботились о них — так многие рабовладельцы уделяли внимание своим рабам. Не случайно цари и священники стали именовать себя пастырями и сравнивали свое или божье попечение и заботу о народе с тем, как пастух печется о стаде.

Но если рассматривать историю с точки зрения стада, а не пастуха, поневоле складывается впечатление, что для большинства одомашненных животных эта самая аграрная революция обернулась ужасным несчастьем. Так ли уж ценен пресловутый «эволюционный успех»? Кем бы вы предпочли быть — диким носорогом, пусть и на грани вымирания, или теленком, который проведет недолгую жизнь в тесном хлеву, получая лишь ту пищу, от которой из него должны получиться особенно сочные стейки? Довольный жизнью носорог едва ли терзался размышлениями об участи своего вида. Последний — так последний. А многочисленность домашних коров едва ли утешает каждого теленка в отдельности и уж никак не компенсирует его страдания.

Теленок на современной промышленной ферме. Сразу после рождения его отделяют от матери и запирают в клетку, размеры которой незначительно превышают размер самого животного. Так и проходит вся его короткая жизнь — в среднем четыре месяца. Теленок не покидает клетку и не играет с сородичами, не бывает на свободе, потому что люди не хотят, чтобы он нагулял крепкие мышцы. Мягкие мышцы нежнее. Единственный раз он пройдется, разомнет ноги, понюхает других телят — по пути на бойню. С эволюционной точки зрения коровы оказались одним из самых успешных видов на Земле, но они же и самые несчастные животные на планете.

Несовпадение эволюционного успеха и личного благополучия — пожалуй, важнейший урок, какой мы можем извлечь из аграрной революции. Если для растений — пшеницы, кукурузы — этот эволюционный прорыв и можно считать благом, то применительно к животным, таким как коровы, овцы, сапиенсы, наделенным комплексом чувств и переживаний, дело обстоит сложнее. В следующих главах мы будем время от времени возвращаться к тому, как стремительный рост коллективной мощи и явный эволюционный успех нашего вида сопровождались ростом индивидуальных страданий.

Аграрная революция — одно из самых противоречивых событий в истории. Некоторые ученые твердят, что она вывела человечество на путь прогресса и процветания. Другие уверены: на той развилке человечество выбрало тропу, ведущую в бездну. То была точка невозврата, утверждают они: Homo sapiens отрекся от родства с природой и устремился навстречу алчности и отчуждению. Но куда бы ни вела эта дорога, обратного пути нет. Население в деревнях росло так стремительно, что развитая аграрная община уже не смогла бы прокормиться, если бы вздумала вернуться к собирательству и охоте. Примерно в X тысячелетии до н.э., перед тем как сапиенсы начали возделывать землю, на планете жило всего от 5 до 8 миллионов кочующих охотников и собирателей. К I веку н.э. этих кочевников оставалось всего миллион или два (по большей части в Австралии, Новом Свете и Африке) — ничтожное число по сравнению с 250 миллионами крестьян[31].

Подавляющее большинство крестьян вели оседлый образ жизни, и лишь очень незначительный процент составляли кочевники-скотоводы. Оседлый образ жизни существенно ограничил среду обитания каждого человека. Древние охотники-собиратели, как правило, проходили в своих странствиях десятки и даже сотни километров: вся эта территория — горы, леса, реки и даже открытое небо над головой — была их «домом».

Крестьянин же проводил дни, возясь на небольшом поле или в саду, домом ему служила тесная постройка из дерева, камня или глины, площадью максимум в несколько десятков метров. Крестьянин всем сердцем привязывался к этому убежищу. Это опять-таки была революция, с последствиями как архитектурными, так и психологическими. Привязанность к «своему дому» и отгороженность от соседей — это был новый психологический феномен.

Оседлый земледелец потерял не только значительную часть свободной земли, на которой кочевали его предки, — он оказался в искусственном, далеком от природы ландшафте. Охотники-собиратели мало что меняли на территориях, где странствовали, если не считать умышленных поджогов. Земледельцы же жили в рукотворных оазисах, которые усердно отвоевывали у окружавшей их дикой природы. Они вырубали леса, рыли каналы, расчищали землю под луга и поля, строили дома, прокладывали глубокие борозды и стройными рядами сажали плодовые деревья. В результате складывалась среда, пригодная лишь для человека и «его» животных и растений. Этот вырванный у природы участок еще и обносили забором или стеной. Земледельцы вели оборонительную войну против сорняков и хищников и, если кто-то из этих врагов проникал на огороженную территорию, его тут же изгоняли, а если растение или животное сопротивлялось, люди находили способ его уничтожить. Самую надежную защиту устанавливали вокруг самого «человеческого» пространства, то есть собственно дома. С первых шагов архитектуры и по нынешний день миллиарды людей, вооруженных ветками, мухобойками, тапочками и газовыми баллончиками, не на жизнь, а на смерть ведут войну с деловитыми муравьями, увертливыми тараканами, предприимчивыми пауками и заблудшими козявками, которые постоянно проникают в человеческое жилище.

Большую часть исторического времени созданные человеком анклавы оставались очень маленькими, на них со всех сторон наступала неприрученная природа. Поверхность Земли составляет примерно 518 миллионов квадратных километров, из них 150 миллионов занимает суша. И даже в XIII веке н.э. подавляющее большинство крестьян вместе со своими растениями и животными ютились на территории площадью всего 11 миллионов квадратных километров — на 2% поверхности планеты[32]. Во всех остальных местах им было слишком холодно или слишком жарко, слишком сухо или слишком влажно, или что-то мешало возделывать землю. 2% земной поверхности — вот и вся сцена, где разворачивалась история.