Падший - Корнев Павел Николаевич - Страница 55

— Какой позор! Я бросил тебя и сбежал, как последний трус!

Раскаянье Брандта было искренним, и, поскольку возиться с впавшим в депрессию приятелем мне хотелось меньше всего, я высказался по-военному прямо:

— Альберт, ты идиот! Только идиот будет сожалеть о том, что не вернулся к застреленному товарищу и не погиб сам. Скажу честно: я бы твой труп бросил без малейших колебаний. Это разумно. И вообще удивлен, что ты еще здесь.

— Не смог без фомки сдвинуть плиту. Сидел и ждал, пока за мной придут и… — поэт приставил палец к виску и выдохнул: — Пуф!

— Давай убираться отсюда.

Совместными усилиями мы отодвинули секцию стены, выбрались в подвал и вернули ее на место. Тихонько прокрались через первый этаж к черному ходу и выскочили на улицу. Я лишь на миг задержался сдернуть с одного из столов скатерть, чтобы завернуть в нее электрический метатель.

На заднем крыльце нас дожидалась оставленная лепреконом бутылка рома. Альберт бросился на нее как коршун на добычу, но сдержался и приложился к горлышку, лишь когда мы уже выбрались за ограду парка.

— Хорошо! — выдохнул он и протянул бутылку мне.

Я сделал глоток и закашлялся из-за обжегшего глотку напитка.

— Слабак! — снисходительно рассмеялся поэт и допил ром.

По дороге он затянул меня в винную лавку и купил бутылку портвейна.

— Это чтоб наверняка отпустило, — рассудительно сообщил Альберт, выдернул пробку, глотнул и предупредил: — Когда в следующий раз стану проситься на дело, смело посылай меня куда подальше. Смело! К чертовой бабушке! Куда угодно! Можешь даже пинка отвесить, не обижусь!

— Ты мне сегодня жизнь спас, так-то, — напомнил я.

— Вот за это и выпьем!

Мы и выпили. Как-то мягко и незаметно отпустил шок, и я захмелел, но в гости к поэту, сколь он на этом ни настаивал, не пошел и отправился спать. Слишком уж насыщенным выдался день. Если не сказать — сумасшедшим…

Заперев за собой дверь, я проверил черный ход и все окна, поднялся в спальню и запихнул ранец с трофеями и замотанную в скатерть винтовку под кровать. Потом разулся, а на большее меня уже не хватило — просто завалился на подушку и моментально уснул, будто механический заяц, у которого кончился завод.

Проснулся от звякнувших в оконной раме стекол. На улице еще не рассвело, но ускоренный метаболизм уже справился с алкоголем, во рту пересохло, язык разбух, горло будто ободрали наждачной бумагой. Пошатываясь, я спустился на кухню, отыскал в потемках графин, а только наклонил его к стакану, как неким интуитивным наитием уловил присутствие постороннего.

И взгляд в спину, будто поверх пистолетного ствола…

Любая опасность — это, прежде всего, возможность проверить себя. Так говорил отец.

Я подобного способа самопознания терпеть не мог, а попадая в очередную переделку, всегда руководствовался другим его советом: «Не надейся, что проблема разрешится сама собой, действуй!» И потому резким махом швырнул тяжеленный графин под руку, метя в злоумышленника у себя за спиной. Гипотетического злоу…

Резко звякнуло стекло, и тотчас с металлическим лязгом что-то тяжелое грохнулось на пол. Ухватив со стола разделочный нож, я крутнулся на месте и прыгнул к застигнутому врасплох удачным броском взломщику. Облаченный во все черное парень шатнулся в сторону, но как-то неуверенно, и нож вонзился ему в грудь. Точнее, должен был вонзиться!

Не уловив тугого сопротивления человеческой плоти, я провалился в пустоту и рухнул на пол. Ткнувшийся в доски клинок обломился у самой рукояти, а миг спустя под ребра прилетел тяжелый ботинок. Воздух с хрипом вырвался из легких, меня перевернуло на бок, и, продолжая это движение, я откатился в сторону. Под руки попался табурет, я закрылся им, и тотчас сиденье хрустнуло под ударом кастета. Шипы накрепко засели в досках, и обезоруженный взломщик попытался разорвать дистанцию, но я подсек его под ноги, размахнулся и со всего маху обрушил на голову массивный табурет.

Парень с черной маской на лице просто растворился в воздухе. Я даже не заметил рывка, столь стремительным он был, и стало ясно, что мне противостоит не человек. Точнее — не обычный человек, а сиятельный или малефик.

Табурет при ударе об пол разлетелся на части, и я бросился за взломщиком с оставшимися в руках ножками. Приметил в темноте кухни черное пятно и ударил левой, но на этот раз всем корпусом вкладываться в удар не стал, махнул как получилось. Парень противоестественно быстрым движением пригнулся, пропуская дубинку над головой, перехватил ее и дернул на себя. Я не стал мериться силой и врезал второй ножкой. Удар пришелся в лоб, и взломщик рухнул на пол как подрубленное дерево.

От резкого движения отбитые ботинком ребра взорвались резкой болью, но я не стал поддаваться чувствам и добивать незваного гостя. Вместо этого навалился на него сверху и заломил руки за спину. Затем охлопал одежду, и, когда в заднем кармане штанов звякнули сталью наручники — полицейский?! — желание свернуть поганцу шею утихло окончательно.

Оттащив взломщика к мойке, я сковал ему руки, предварительно заведя цепочку браслетов за водопроводную трубу, вырвать которую из стены было бы не под силу даже Гераклу. Потом кухонным полотенцем притянул друг к другу лодыжки пребывавшего в бессознательном состоянии пленника и салфеткой заткнул ему рот.

Только выпрямился, и вновь острой болью отозвались ребра. Я с минуту постоял, приходя в себя, потом приступил к тщательному обыску. Положил на стол обнаруженные в карманах пистолетные обоймы, потайной фонарик, нож и бумажник, напился из-под крана и задумался, как быть дальше.

Оставлять ловкача без присмотра и подниматься в спальню за «Цербером» не рискнул, вместо этого включил трофейный фонарик и отыскал залетевший под шкаф пистолет. Курок кольта сорок пятого калибра был взведен; промедлил бы — получил пулю в затылок.

Графин, к слову, уцелел. Я вернул его на стол, взял бумажник и вытряхнул содержимое, но внутри обнаружились лишь ключи от наручников, пара десятков франков да жиденькая стопочка колониальных долларов.

Полицейского удостоверения среди вещей не оказалось, и это обстоятельство развязывало мне руки. Я наполнил из-под крана железную кружку с обколотой эмалью, стянул с лица взломщика эластичную маску, плеснул в него водой. Парень задергался, пришлось ухватить его за волосы и вздернуть голову. В глаза сразу бросилась немалых размеров шишка — удар ножкой пришелся плашмя и в лоб. Повезло, иначе запросто мог проломить череп.

Но волновало меня сейчас вовсе не самочувствие пленника; свободной рукой я оттянул веко и выругался — посреди белой радужки темнел черный зрачок.

Выходит, не сиятельный. Это все усложняло и упрощало одновременно.

С одной стороны, удавлю малефика без малейших душевных терзаний, с другой — откровенничать со мной у него нет никакого резона, а кухня для допросов с пристрастием не годилась однозначно. Кровь потом не отмыть, да и соседи всполошатся. Нехорошо.

Парень вдруг содрогнулся всем телом и выплюнул изо рта обмусоленные салфетки, но я вовремя приложил его ребром ладони по шее. Переполошить округу пронзительным воплем у ловкача не вышло; он сумел выдавить из себя лишь сиплый хрип, и я без промедления хлопком ладоней по ушам отправил его в забытье.

Засунув трофейный пистолет сзади за ремень брюк, я взял со стола ключи и отпер один из стальных браслетов. Весил худощавый взломщик на удивление немало, но перенести его в подвал проблемой не стало. Попросту ухватил за ноги и уволок вниз. Затылком бедолага пересчитал все ступени, благо их оказалось не больше десяти.

Вновь сковав руки пленника, я подвесил его на вбитый в стену крюк, запалил керосиновую лампу и нахмурился. Лицо было знакомым.

Кинооператор! Тот самый хлыщ из Нового Света, что снимал гостей на вчерашнем приеме! Но какого черта он вломился ко мне?! Что он тут позабыл?