Пришпоренный - Форестер Сесил Скотт - Страница 25

Несколько дней назад Буш обратился к Хорнблауэру с загадочной просьбой, чтоб ему разрешили зайти в капитанскую каюту в отсутствие капитана. Когда Хорнблауэр вернулся, он обнаружил у себя депутацию, а каюту — преображенной. Здесь были занавески и подушки (набитые паклей), а также покрывало на койку, все в красных и синих розах с зелеными листочками, нарисованных корабельной краской неизвестным художником из матросов. Хорнблауэр в изумлении оглядывался по сторонам, не в силах скрыть удовольствие. Сейчас не время было хмуриться или принимать суровое выражение лица, как сделали бы девять капитанов из десяти, если б их кают-компания позволила себе такую вольность. Хорнблауэр неловко поблагодарил, но самое большое удовольствие испытал лишь потом, когда внимательно и трезво проанализировал ситуацию. Они сделали это не в шутку, не в глупой попытке завоевать его расположение. Хорнблауэр должен был поверить в невероятное, принять как факт, что они сделали это из любви к нему. Удовлетворение мешалось в душе Хорнблауэра с чувством вины, но то, что они на это решились, было странным, но непреложным свидетельством, что «Отчаянный» сплотился в единый боевой организм.

Гримс постучал в дверь и вошел.

— Меняют вахту, сэр, — сказал он.

— Спасибо. Иду.

Шквал свистков и крики унтер-офицеров, отдававшиеся по всему судну, делали слова Гримса несколько излишними, но Хорнблауэр должен был вести себя так, будто только что проснулся. Он затянул шейный платок и надел сюртук, сунул ноги в башмаки и вышел на палубу. Буш стоял на шканцах с карандашом и бумагой.

— Семафор сигналил, сэр, — доложил он. — Два длинных сообщения в 16.15 и в 16.30. Два коротких в… Вот опять, сэр.

Длинные крылья семафора резко двигались в воздухе.

— Спасибо, мистер Буш. — Достаточно было знать, что семафор сигналил. Хорнблауэр взял подзорную трубу и направил ее в сторону моря. На фоне безоблачного неба четко видны были силуэты кораблей Прибрежной эскадры. Солнце, клонившееся к горизонту, было таким ярким, что на него невозможно было смотреть, но эскадра располагалась значительно севернее.

— «Тоннан» сигналит, сэр, но это сигнал 91, — доложил Форман.

— Спасибо.

Согласно договоренности, сигналы «Тоннана», начинающиеся с девяносто одного, следовало оставлять без внимания — их поднимали для того, чтоб ввести в заблуждение французов на Пти Мину: надо было убедить их, что Прибрежная эскадра готовит какую-то крупную операцию.

— Вот и «Наяда», сэр, — сказал Буш.

Под малыми парусами фрегат полз к северу со своей позиции, откуда он наблюдал за заливом Камарэ. Он направлялся к большим кораблям и «Дориде». Солнце коснулось моря — небольшие изменения во влажности воздуха порождали неожиданные фокусы рефракции, так что покрасневший диск слегка менял форму.

— Они спускают барказ, сэр, — заметил Буш.

— Да.

Солнце наполовину ушло в море, а оставшуюся половину рефракция увеличила чуть не вдвое. Света хватало, чтоб наблюдатель с хорошей подзорной трубой на Пти Мину — а такой там наверняка имелся — разглядел приготовления, ведущиеся на палубе «Дориды» и больших кораблей. Солнце зашло. Там, где оно погрузилось в море, отсвечивало золотом крохотное облачко. На глазах у Хорнблауэра оно порозовело. Сумрак сгущался.

— Пошлите матросов к брасам, пожалуйста, мистер Буш. Наполните грот-марсель и положите судно на правый галс.

— Правый галс. Есть, сэр.

«Отчаянный» в сгущающейся ночи двинулся вслед за «Доридой» к большим кораблям и мысу Сен-Матье.

— Вот семафор опять, сэр.

— Спасибо.

Света едва хватало на то, чтоб различить движущиеся крылья семафора — они докладывали о последних перемещениях британской эскадры, двинувшейся к северу и ослабившей свою хватку на юге.

— Надо идти как можно медленнее, — сказал Хорнблауэр рулевым. — Главное, чтоб французы не догадались, что мы задумали.

— Есть, сэр.

Хорнблауэр нервничал — он не хотел сильно удаляться от прохода Тулинг. Он направил подзорную трубу на Прибрежную эскадру. За ней на горизонте оставалась узенькая красная полоска, на фоне которой силуэты линейных кораблей казались совершенно черными. Красная полоска быстро таяла, и над ней появилась Венера — Пелью ждал до последнего. Пелью не только человек с железными нервами — он еще никогда не склонен недооценивать врага. Наконец-то. Черные прямоугольники марселей сузились, заколебались и вновь расширились.

— Прибрежная эскадра привелась к ветру, сэр.

— Спасибо.

Небо совсем почернело, марсели были уже не видны. Пелью в точности рассчитал время. Французы на Пти Мину подумают, что Пелью, глядя на скрытый темнотой восток, счел свои корабли невидимыми и привелся к ветру, не подозревая, что его маневр заметен наблюдателю, смотрящему на запад. Хорнблауэр огляделся. Глаза его болели, и он, взявшись за коечную сетку, закрыл их, чтоб они отдохнули. Потом снова открыл. Было темно. Там, где когда-то сияло солнце, лучилась Венера. Люди, стоящие вокруг, были почти неразличимы. Появились одна-две самых ярких звезды. Сейчас тот неизвестный наблюдатель на Пти Мину потерял «Отчаянного» из виду. Хорнблауэр сглотнул, взял себя в руки, и ринулся в бой.

— Убрать марсели и брамсели!

Матросы бегом бросились наверх. В ночной тишине отчетливо слышалось, как дрожат ванты под ногами пятидесяти бегущих людей.

— Мистер Буш, поворот через фордевинд, пожалуйста.

Курс зюйд-тень-вест.

— Зюйд-тень-вест, сэр.

Скоро пора будет отдавать следующий приказ.

— Спустить брам-стеньги!

Сейчас должна проявиться сноровка, полученная на учениях. В полной темноте без сучка без задоринки матросы выполняли то, что когда-то было лишь утомительным упражнением.

— Поставьте фор— и грот-стеньги-стаксели. Поставить токовые паруса.

Хорнблауэр подошел к нактоузу.

— Как судно слушается руля под этими парусами? Прошло немного времени, пока невидимый рулевой легонько повернул штурвал туда и обратно.

— Неплохо, сэр.

— Очень хорошо.

Хорнблауэр изменил силуэт «Отчаянного» как только мог. С косыми парусами, с гротом и без брам-стеньг в темноте и опытный моряк не узнает его с первого, даже со второго взгляда. Хорнблауэр в слабом свете нактоуза посмотрел на карту, сосредоточился на ней, и понял, что это излишне. Два дня он изучал ее, запоминая именно это место. Она так прочно отпечаталось в его памяти, что, казалось, он не забудет ее до смертного часа — который может наступить сегодня же. Хорнблауэр поднял голову и обнаружил, что даже после такого слабого света ничего не видит в темноте. Больше он на карту смотреть не будет.

— Мистер Провс! С этого момента можете поглядывать на карту, когда сочтете нужным. Мистер Буш! Выберите двух матросов, которые по вашему мнению лучше других управляются с лотом, и пришлите их ко мне.

Когда в темноте возникли двое матросов, Хорнблауэр коротко приказал: — Встаньте на грот-русленях с обеих бортов. Постарайтесь как можно меньше шуметь. Не бросайте лот, пока я не прикажу. Выберите лини и оставьте по четыре сажени. Наша скорость относительно воды три узла, и, когда начнется прилив, мы почти не будем смещаться относительно дна. Держите пальцы на линях и говорите, что чувствуете. Я поставлю матросов, чтоб передавать ваши сообщения. Ясно?

— Так точно, сэр.

Пробили четыре склянки — конец второй собачьей вахты.

— Мистер Буш, я хочу, чтоб колокол больше не бил. Можете подготовить корабль к бою. Нет, подождите минутку, пожалуйста. Вложите в пушки по два ядра и выдвиньте их. Вставьте подъемные клинья и опустите пушки как можно ниже. После того, как матросы займут свои посты, я не хочу слышать ни звука. Ни слова, ни шепота. Если какой-нибудь дурак уронит на палубу правило, он получит две дюжины кошек. Ни звука.

— Есть, сэр.

— Очень хорошо, мистер Буш. Приступайте. Пока матросы занимали посты, открывали пушечные порты и выдвигали пушки, слышался шум, потом все смолкло. Все были готовы, от артиллериста в пороховом погребе до впередсмотрящего на фор-салинге. «Отчаянный» плавно шел к югу с ветром в одном румбе позади траверза.