Командир Браге (СИ) - Мах Макс - Страница 51

- Ну, и как же ты будешь меня бурно любить? - Лиза иронии не скрывала, но Чирков по жизни был настоящим альфа самцом, самодостаточным и полноценным до невозможности.

- Я, Лиза, - ответил он на ее вопрос, - буду ползать по тебе, как дите по мамке, и умиляться - все мое!

"Все мое! - усмехнулась Лиза, глядя на громаду корабля-матки. - Все мое!"

Вопрос, однако, откуда вдруг взялось это воспоминание? Ведь Чирков клеился к Елизавете Браге, а не к Елизавете Берг. И в дневники этот эпизод, что характерно, не попал.

Между тем, доехали до временного КПП, и машина остановилась. Лиза наскоро попрощалась с Григорием, предъявила дежурному офицеру бумаги и, передав вещи нижнему чину, зашагала к лифту.

- Командир на борту!

Ну, это было ожидаемо, и правильно. Командир на то и командир, что для подчиненных он царь, бог и воинский начальник, даже если, по случаю, родился женщиной.

- Командир на борту!

***

Первая неделя войны осталась за Себерией, но решительного разгрома противника достичь тогда не удалось ни на Западном, ни на Восточном направлениях. И это было плохо, поскольку вскоре вражеское командование подтянуло резервы и короткими, наспех организованными контрударами стабилизировало фронт. Особенно хорошо это получилось у поляков, но и киевляне не лаптем щи хлебали. Восточный фронт, который в первые дни войны пер вперед наподобие разогнавшегося под уклон парового катка, сначала замедлил ход - после сходящихся контрударов киевлян от Кинешмы на Кострому и от Ростова на Ярославль, - а затем, и вовсе встал, напоровшись на глубокоэшелонированную оборону на линии Дубна - Переславль-Залесский - Шуя - Лух - Пучеж. Ну, встали и встали, на то и война, что дела могут обернуться и так, и эдак. Однако бессмысленное "бодание" двух армий начинало не на шутку тревожить высокие себерские штабы. На горизонте замаячила перспектива позиционной войны, что было прямо противопоказано республике Себерия. Ей могло элементарно не хватить "глубины дыхания". Республика к войне на истощение не готовилась, что было, разумеется, стратегической ошибкой, но из песни слов не выкинешь. И чем дольше длилось это чертово топтание на месте, тем тревожнее становилось на душе у тех, кто, как и Лиза, понимал, о чем, на самом деле, идет речь. Затянувшаяся компания могла закончиться разгромом похуже того, что случился в 1903 году, когда Себерия как раз и потеряла значительную часть тех территорий, которые освобождала теперь в ходе так невовремя застопорившегося наступления.

5-я эскадра в этом "медленном танце" на линии противостояния пока не участвовала. Она находилась в резерве и готовилась к еще одной последней попытке "сыграть на все". Лиза это понимала, ерундой не мучилась, - бездельем, впрочем, тоже, - терпеливо ожидая, когда командование прикажет Флоту "ату!" К слову сказать, ей эта затянувшаяся пауза оказалась в известном смысле небесполезной, ведь принять командование и командовать - не одно и то же. Как минимум, Лизе следовало лучше узнать людей, составлявших экипаж авиаматки и кораблей сопровождения, сработаться с ними и выстроить систему отношений. На первый случай, хотя бы со старшими офицерами. Вот этими важными, если не сказать, критически важными делами Лиза и занималась все последовавшие за ее прибытием на "Архангельск" одиннадцать дней.

Учебные тревоги, проверки готовности служб, селекторные совещания и беседы тет-а-тет с личным составом... Учет запасов и их пополнение, решение технических и дисциплинарных проблем... Да мало ли дел у командира авианосного соединения, готовящегося к наступательной операции в направлении "куда прикажут". А командование, - что не удивительно, - карт своих до времени не показывало, плотно прижимая их к собственным орденам. И неспроста. Засечь себерские резервы противник, может быть, и мог, но вычислить, куда себерцы нанесут свой удар, наверняка, затруднялся. Командиры кораблей и сами терялись в догадках. Что уж говорить о киевских или польских шпионах!

Перелом наступил двадцать восьмого апреля. Вернее, в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое, когда, приняв душ, Лиза совсем было приготовилась отойти ко сну. Но не судьба: позвонили из ГКП, и дежурный офицер сообщил, что, судя по последним данным, "лед тронулся".

- Ну, говори уже, Суровцев, не томи! - потребовала Лиза, уловив в голосе лейтенанта неприкрытое торжество.

- Пруссия вступила в войну!

- Ух, ты! - непроизвольно вырвалось у Лизы. - Надеюсь, на нашей стороне?

Могла бы и не спрашивать, Берлин мог вписаться за Варшаву только в силу невероятного стечения обстоятельств. Но, поскольку, чудес на свете не бывает, германцы, наверняка, решили, что настало время для восстановления исторической справедливости. Дело в том, что тридцать лет назад, - на пике своего могущества - Польское королевство разгромило Прусский союз и завладело восточной Померанией и Вармией. Теперь же, королевство Пруссия, возникшее на руинах Прусского союза, намеревалось возвратить утраченные земли, нанося удар из крепостей Мариенбург и Эльблонг на Данциг и из Колберга на Гдинген. Эта операция должна была восстановить непрерывность прусской территории, что означало, в свою очередь, что германцы отсекают поляков от Балтийского моря. Для себерцев, однако, это был долгожданный второй фронт, который - при любых обстоятельствах, - оттягивал на себя значительную часть польской армии.

- В связи с этим, - закончил свой доклад начштаба группы капитан 2-го ранга Измайлов, - Адмиралтейство приказывает нам быть готовыми к развитию ситуации в условиях тактической неопределенности. Наша эскадра будет введена в бой там и тогда, где и когда возникнут условия для прорыва. В соответствие с этим, мы будем оперировать во взаимодействии с одной из трех сухопутных армий, - повернулся он к карте и, не глядя, ткнул указкой куда-то северо-западнее Москвы. - С третьей Ударной, которая может наступать или в направлении Вязьма-Рославль, с целью окружения Руднинской группировки противника или по линии Вязьма-Брянск с выходом во фланг Калужско-Тульской группировки. Другим вариантом является поддержка действий 8-й армии, наступающей на Москву, или 2-й армии, действующей против 9-й механизированной армии Киева в районе Владимира и Коврова.

Измайлов только что вернулся из штаба эскадры, накануне перебазировавшегося вместе с отрядом линейных крейсеров в район поселка Брейтово. Приказа на выступление он, однако, не привез. Командование, судя по всему, и само еще не решило, куда ударить, когда и каким нарядом сил. Поэтому Измайлов излагал сейчас одни лишь общие соображения, с которыми его соизволил ознакомить начштаба эскадры капитан 1-го ранга Ольхин.

"Не густо, - отметила Лиза, выслушав своего начштаба с непроницаемым лицом, - но спасибо и за это..."

- Что ж, господа! - сказала она, когда закончив доклад, капитан Измайлов занял свое место за столом для совещаний. - Все вы слышали ровно то же, что слышала я. Нас могут ввести в бой практически в любую минуту, то есть для нас это будет такой же неожиданностью, как и для противника. Кроме того, у нас на выбор четыре операционных направления, и значит, мы никак не успеваем изучить будущий ТВД во всех подробностях. Отсюда приказ. Навигаторам и штабу подготовить соображения на любой из четырех вариантов. Главной машине - полная готовность на малых парах, остальным готовность номер один. Отпуска отменяются. Охрану усилить. Авиакрылу иметь в любой момент времени четыре боеготовых штурмовика и дежурных пилотов на четырехчасовых вахтах. Ну, и я надеюсь, господа, что, когда мы, наконец, получим приказ - даже если это случится всего лишь через час, - у нас не откроется внезапная нехватка чая, крупы или патронов и не сломается что-нибудь из того, без чего не обойтись в бою. Благодарю вас, господа, все свободны!