Дорога из желтого кирпича (СИ) - "Осенний день" - Страница 13

И все бы хорошо, если б не Влад. Привязался, зараза, так в голову и лезет. Утром, днем, вечером и даже ночью. Утром умываюсь – о нем думаю. Днем в Универе на парах – тоже. Вечером с Нинкой куда-нибудь идем – словно втроем. На работе ночью – опять та же фигня. С парнями пиво пьем – и то, нет-нет, да вспомню. Я ж говорю, из того вечера мало что запомнил, но разговор наш в курилке перед глазами как наяву. То стараюсь понять, зачем же он со мной вышел, если не курит. То пытаюсь представить, что было бы, если бы он меня тогда своей шуткой не отвлек. Поцеловал бы я его или нет? А если бы поцеловал… И дальше мысли такие, что в жар кидает. В общем, крыша моя далеко отъехала, а сам я вроде бы совсем в другую сторону мчусь, только желтые кирпичи под ногами мелькают.

Я так измучился, что, в конце концов, все мысли о Владе себе запретил. И в их с Ромкой отношения решил больше не лезть. Пусть себе сами разбираются, насколько это у них серьезно. А я парень простой и мне это все ни к чему. Ни к чему улыбки его анализировать и слова о том, что он любовь ищет, вспоминать. Незачем о костре на лугу думать. О волосах длинных, пепельных. И о глазах цвета пыльной травы… И о глазах, как трава под дождем, тоже… Стоп, хватит, сказал же, не буду!

В общем, дал я себе слово и пытаюсь его держать. Трудно конечно, мысли – штука неуправляемая, но стараюсь, одергиваю себя. К тому же подошли новогодние праздники, и Птица домой уехал. Так что Влада я видеть перестал, а это уже легче. С глаз долой – из сердца и то вон. А уж из мыслей тем более.

Сам я никуда не поехал. У меня сестра старшая от нас далеко живет, в другой области, замуж туда вышла. Вот родаки в кои-то веки к ним и рванули. На все новогодние выходные. Можно, конечно, было все равно домой смотаться, друганов школьных повидать, но слишком морочно. На работе насчет подмены договариваться надо, а в праздники вряд ли кто согласится. Поэтому забил я на это дело. В общаге много народу оставалось, так что нормально было, весело.

В тот вечер я один в комнате сидел. Нинка, вообще-то, липучкой оказалась и вцепилась в меня намертво. Три недели встречаемся, а я от нее уже слегка устал. Но у нее какой-то там девичник был. Вроде как гадать они, что ли, с подружками собрались. И на работе выходной. Так что я был свободен, как муха в полете и вовсю этим наслаждался. Валялся с ноутом на кровати и ВКонтакте шарил. С Ромкой поболтал, кое с кем из школьных приятелей, сеструхе в личку черканул. Хорошо, в общем, время проводил.

Потом Толян из соседней комнаты зашел сигаретку стрельнуть, и мы с ним немного потрепались. Я клип один улетный ВКонтакте ему показал, он мне в ответ – анекдот свежий. Он уже уходить собрался, но на пороге вдруг остановился.

- Слушай, – спрашивает, – а Птица с Нарядным что, все уже, разбежались? Вроде бы только что на днюхе вместе были.

- Да нет, – отвечаю, – С чего ты взял?

- Ну, тогда, – говорит, – Он ему изменяет, сука. Я сегодня к поезду мотался, посылку получать, а он там, на вокзале, с каким-то мужиком был.

- Мало ли, может друг какой?

- Да ну, какой там друг. Взрослый дядька, солидный, лет сорока, может, сорока пяти. К тому же, обнимал он его. И по морде гладил.

Мне аж кровь в башку шарахнула. И верно, откуда там друг, нет у него никаких друзей, одни ебари. Ах ты, гад! Любовь, значит, ищешь?! А я тебе, бляди, почти поверил!! Злость и обида у меня такие, будто он не Ромке, а мне изменяет, убить его просто готов! Совсем рехнулся уже, чужого парня ревную!

- Извини, – говорю, – Толян, мне идти надо.

Куртку набросил, в кроссовки влез и выскочил. Ну, погоди, думаю, тварь, ты у меня сейчас за все ответишь. Адрес его я знал, интересовался у Птицы. На всякий случай. До его дома остановки четыре на трамвае, но я их все на своих двоих одним духом пробежал. Как в подъезд попал – не помню, может, домофон у них сломан был, но не звонил, это точно. На третий этаж взлетел, кнопку звонка вдавил и стою, жму. Слышу, шаги за дверью и голос его:

- Какого трезвонить так, кому там не терпится?!

И дверь открывает. Он, наверное, душ только что принимал, потому что вид у него самый домашний. Без побрякушек своих, без косметики, волосы заколоты. И в халате. Короткий черный халат, тонкий, шелковый, а, может, атласный, не разбираюсь я. Блядский халат, без пуговиц совсем, просто на нем кое-как запахнут и поясом в талии перехвачен. Я, хоть и зол был как черт, но все равно это все заметил, очень уж непривычно его таким видеть было.

Он, конечно, удивился:

- Пашка? Что случилось? Ты чего такой?

Тут мне опять ярость в мозги шибанула. И я молчком развернулся и врезал ему. А удар у меня страшный, я потому и не дерусь почти никогда, боюсь прибить кого-нибудь случайно. Но у него реакция хорошая оказалась, наверное, правда давно этим своим айкидо занимается. Он угнуться успел и кулак мой по касательной скользнул. Губу ему рассадил. Его счастье, мог вообще без зубов остаться. Но равновесие он не удержал и на задницу шлепнулся.

- Ты что, охуел?!!

Я над ним наклонился, куртку с себя стряхиваю, чтобы не мешала.

- Это ты охуел, сука! Ты, подонок, Ромке изменяешь, предупреждал я тебя, теперь не обижайся!!

И снова кулаком ему в рыло целю. Он удар отбить ухитрился и даже при этом руку мою как опору использовал, чтобы на ноги вскочить, Джеки Чан хренов.

- Какого ты гонишь, когда это я Ромке изменял?!!

- Видели тебя сегодня, – в ответ ору, – на вокзале, с каким-то мужиком, а ты, падла, думал, все шито-крыто будет?!!

А он мне:

- Идиот, это отец мой был, он ко мне в гости приезжал!

А во мне бешенство дикое. И ревность, ревность, ревность… Ничего не хочу слушать, ничему не верю! Да как ты мог, как ты посмел…

- Не бреши, блядь, он тебя обнимал и за морду лапал!!

И снова его достать пытаюсь. Но тут и мне в рожу прилетело. Хорошо, что он кольца свои снял. Был бы на нем этот «кастет», он бы мне точно глаз выбил, а так фонарем только отделаюсь. И пошло тут у нас веселье, как в каком-то боевике. Он от меня в комнату, я за ним. Вазу со стола сбили, книги какие-то разбросали, стул опрокинули. Быстрый он, черт, и верткий. Наконец я все же сумел ему подножку подставить. Он споткнулся, на кровать полетел, а я сверху прыгнул. Влад тут же мне в морду заехал, раскрытой ладонью, прямо по носу. У меня звезды из глаз посыпались, тот, кто дрался, знает, как это больно. Я на секунду инициативу потерял, и он из-под меня вывернулся, хотел с кровати спрыгнуть. Но я его за ногу успел схватить и назад втащил. Упал на него всем телом, руки ему зажал, над головой к подушке придавил, другой рукой в челюсть вцепился, чтобы он башкой мне не врезал. И замер…

Влад от нашей возни распалился, лицо горит, взгляд гневный, зеленый, дышит тяжело. Волосы у него растрепались, пояс он давно потерял, халат распахнут, и я на нем, можно сказать, голом лежу. Он сильный, дергается подо мной, извивается – вырваться хочет. И все это так, будто мы с ним не деремся, а трахаемся. И я даже понять ничего не успел, а уже губы его разбитые в свои захватил, мну их, мучаю, оторваться не могу. О руках его я, конечно, напрочь забыл, выпустил их, Влад меня тут же обнял, прижался, и я последний рассудок потерял. Не помню, как я раздевался. А может, это Влад меня раздел, раз – и я тоже голый совсем, лежу на нем, руки его сильные чувствую, губы горячие, и в голове у меня одно: не отпускать… никогда… ни за что… слиться губами… телами… сердцами… сделать своим… совсем… навсегда… И сквозь этот туман слышу голос его, как он меня по имени зовет и просит о чем-то…

Как я в него вошел, тоже не помню, как в бреду все было. Но только я уже с ним как одно, тело мое движется само по себе, и плевать мне на все: на то, что не мой он парень, на то, что парень вообще, и на то, сколько у него мужиков раньше было. И абсолютно не важно, правильно или нет то, что я делаю. И сказать не могу, что я сейчас чувствую: наслаждение или боль, потому что мне так хорошо, что почти даже плохо, умру вот-вот… И нет для меня сейчас ничего, кроме Влада… Горячего Влада… Страстного Влада… Мокрого Влада… С разметавшимися волосами Влада… С искусанными губами Влада… На скомканных простынях Влада… Сводящего с ума Влада… Сошедшего с ума Влада… Влад подо мной выгибается, стонет, все крепче меня сжимает, и так, воедино слившись, мы словно взлетаем, все выше, выше, в самое небо, туда, где почти что воздуха нет и поэтому дышать невозможно. И там, высоко, он вдруг вздрогнул и застонал, громко, протяжно, почти запел. Тут я почувствовал, как между нами плеснуло, и тоже задергался. И умер… И он признаков жизни не подает… И так, обнявшись, без чувств, мы с ним медленно вниз на землю спустились… Пришел я в себя, над ним приподнялся, в глаза ему смотрю. Они большие, прозрачные и что-то уж слишком хрустальные, как будто в них слезы стоят. Гляжу я в них и столько всего чувствую: восхищение, нежность, счастье… А еще досаду и ревность.