Непредвиденная опасность - Амблер Эрик - Страница 24

— Видишь, Тамара, — выдавил он наконец, — нашего гостя не обманешь. Ничем не проймешь! Он нас насквозь видит, все наши маленькие хитрости. Теперь понимаешь, почему все англичане такие замечательные дипломаты?

— Разве? — спросила Тамара, снимая пальто.

— Ясное дело! — Он обернулся к Кентону и улыбнулся. — Мои извинения, мистер Кентон! Нам следовало понимать, что такие маленькие спектакли только оскорбляют ваш интеллект.

— Естественно, — несколько растерянно ответил Кентон. Нет, подумал он, этот человек порой ведет себя просто как ребенок.

Русский облегченно вздохнул.

— Неплохо было бы знать, — нервно начал он, — если это вообще возможно знать, — тут в голосе его зазвучали мечтательные нотки, — о чем думает сейчас наш дорогой гость мистер Кентон. — Внезапно он всем телом подался вперед. — Почему, к примеру, мистер Кентон был готов на столь крайние меры, чтобы сохранить собственность советского правительства?

Столь неожиданный выпад застиг журналиста врасплох. С минуту он молчал. В комнате не было слышно ни звука, если не считать тиканья часов и тихого шипения сковороды на плите. Настроение резко изменилось. Даже Рашенко почувствовал это и оставил свое занятие. Девушка, стоявшая спиной к двери, смотрела на стол. Залесхофф, отбросив свои театральные эффекты, не сводил с Кентона пронзительного, хитрого и оценивающего взгляда голубых глаз.

Все это Кентон заметил в долю секунды. Затем вдруг заулыбался.

— Я думал, мы отложили разговоры о деле и вернемся к ним только после еды. Однако если вы настаиваете…

И тут Залесхофф так и рассыпался в извинениях.

— Да, да, конечно! Мистер Кентон совершенно прав. А пока что стакан воды, или, может, еще немного водочки? Нет? У Рашенко скоро будет все готово.

За этим последовал торопливый обмен фразами по-русски, Рашенко закивал. А Залесхофф принялся пересказывать сестре драматичные и изрядно преувеличенные подробности побега из дома на холме. Кентону даже показалось, что о его присутствии вовсе забыли.

И вот наконец накрыли на стол и подали еду.

Трапеза состояла из борща со сметаной и маленьких пирожков с начинкой из овощей. И если не считать пространных и восторженных похвал Залесхоффа в адрес кулинарных талантов Рашенко, проходила она в полном молчании. Кентон был окончательно сбит с толку, что не мешало ему, отчаянно проголодавшемуся, набивать рот едой и энергично жевать. Как только все доели, Рашенко принялся убирать со стола.

— Сигарету, мистер Кентон?

— Спасибо, с удовольствием.

Он закурил, глубоко втянул в легкие дым. И сразу почувствовал себя гораздо лучше.

Залесхофф обернулся к девушке.

— Куда ты положила ту бумагу, Тамара?

Девушка подошла к буфету и вернулась с листом сероватой бумаги, сплошь исписанной мелким почерком. Брат взял листок, попросил Кентона пересесть на диван, а сам устроился на стуле лицом к нему. Тамара села за стол с карандашом в руке, выложила перед собой блокнот.

— Допрос начинается? — спросил Кентон.

И заметил, как на губах девушки промелькнула улыбка.

— Да ничего подобного! — с наигранным возмущением воскликнул Залесхофф. И приподнял листок бумаги. — Вам известно, что это такое, мистер Кентон?

Журналист отрицательно покачал головой.

Залесхофф протянул ему бумагу.

И Кентон посмотрел. Документ был озаглавлен «Досье К.4596» и начинался следующими словами: «Десмонд д'Эстер Кентон, журналист, урожденный Карлисл, 1906». Далее — уже на немецком — описывались его родители и их биографии, его собственная внешность, черты характера, карьера, политические взгляды, его работа на различные газеты — так точно и так подробно, что Кентон просто растерялся. Он перечитал текст дважды и вернул листок Залесхоффу.

— Прекрасная работа, — заметил Кентон, — но есть одна неточность. Тут сказано, что большую часть тысяча девятьсот тридцать четвертого года я прожил в Венгрии. На самом деле я находился в Риме.

Залесхофф нахмурился и досадливо хмыкнул.

— Пожалуйста, Тамара, отметь это и доложи! — Он снова обернулся к Кентону. — Страшно трудно, — жалобно продолжил он, — заставить людей тщательно проверять информацию. Постоянно ставят тебя в дурацкое положение!

Кентон решил, что лучше не комментировать это высказывание.

— Я показал это вам, — заметил Залесхофф, — вовсе не для того, чтобы произвести на вас впечатление. Нет, скорее, чтобы прояснить кое-что для себя. Первое не важно! — Он бросил бумагу на стол. — Можешь порвать ее, Тамара.

Кентон заметил, что вместо того, чтобы выполнить распоряжение брата, девушка аккуратно вложила листок в блокнот.

— А теперь к делу, — произнес Залесхофф. — Не будете ли вы столь любезны, мистер Кентон, пояснить нам, каким именно образом и почему оказались той ночью в отеле «Джозеф»?

Кентон разглядывал свою сигарету.

— Да я бы с радостью, — пробормотал он. — Но думаю, вы опустили весьма важную вступительную часть.

— Да?

Кентон поднял голову, и глаза их встретились.

— Прежде хотелось бы знать, с кем имею честь, — сказал журналист.

Повисла пауза. С другого конца комнаты доносилось лишь бряканье тарелок.

Залесхофф сердито нахмурился.

— Не понимаю, — выдавил он наконец, — какое отношение к этому делу имеет мое имя. Оно вам все равно ничего не скажет. Хотя, — тут он пожал плечами, — позвольте представиться — Андреас Прокович Залесхофф.

— Залесхофф?..

Русский кивнул. Кентон в глубокой задумчивости откинулся на спинку дивана. А потом вдруг прищелкнул пальцами.

— Есть!

Залесхофф приподнял брови.

— Теперь вспомнил, — продолжил Кентон. — Это не вас, случайно, выдворили из Соединенных Штатов за коммунистическую агитацию и пропаганду в двадцать втором? В Питсбурге, кажется. Или дело было в Детройте? Так где же именно?

Он ждал ответа, предполагая, что сейчас ему продемонстрируют очередной взрыв театрального возмущения. Но затем — к великому своему изумлению — увидел, что русский густо покраснел от смущения.

— В Чикаго, — еле слышно, даже как-то робко пробормотал Залесхофф.

Девушка рассмеялась.

И голос у нее приятный, и смех тоже, подумал Кентон, но тут брат сердито покосился на Тамару и даже стукнул кулаком по столу.

— Прекрати, Тамара, прекрати сейчас же! — Он обернулся к Кентону. — Вы правы, — сказал он и растерянно пожал плечами. — Видите ли, я в ту пору был еще очень молод. Мальчишеская эскапада, ничего более. Но было это в тысяча девятьсот двадцать пятом, друг мой, и в Чикаго. — И он как-то не очень убедительно рассмеялся. — Имя вы запомнили, все правильно, а вот факты переврали.

— Что ж, — заметил Кентон, — ничего удивительного. Когда вас выдворяли из Чикаго, я был прыщавым юнцом. И до настоящего момента, пока вы сами не заговорили, никогда и ничего о вас не слышал. И даже имени не знал.

Залесхофф откинулся на спинку стула и громко засопел. Девушка заговорила первой.

— Так вы хотите сказать, мистер Кентон, — она с трудом подавляла смех, — что вы понятия не имели о том, что мы жили в Америке, и просто придумали всю эту историю о моем брате?

Кентон кивнул:

— Да, придумал. Оба вы говорите по-английски с американским акцентом, говорите так же бегло, как и я. Отсюда вывод: очевидно, что несколько лет вы провели в Америке. К тому же у меня были все основания предполагать, что брат ваш работает на советское правительство. Вот и захотелось немножко подразнить его. Ну и эта история с депортацией показалась мне наиболее вероятной.

— Что ж, я буду… — начал Андреас Прокович Залесхофф, но сестра его перебила:

— В тысяча девятьсот девятом наш отец был тайно убит Охранкой. Мама бежала с нами из Баку через Мексику в Америку, я тогда только-только родилась. Но там она так и не удосужилась обзавестись нормальными документами, и когда у Андреаса начались неприятности с полицией из-за этой самой пропаганды, все это тут же всплыло наружу, и нас депортировали. Вскоре мама умерла, мы с братом лучше говорили по-русски, чем по-английски, вот и решили попросить советское гражданство. Все очень просто.