Казачество в Великой Смуте От Гришки Отрепьева до Михаила Романова - Широкорад Александр Борисович - Страница 66

Донское казачество в целом не поддержало царенка Ивана Дмитриевича. Вполне допускаю, что многим, особенно зажиточным казакам, надоела Смута в Московском государстве, но больше всего им импонировал «московский пряник».

В июне 1612 г. в Стамбул к султану Ахмеду I московские бояре отправили послов — дворянина Солового-Протасьева и дьяка Данилова. Они должны были объявить султану, что новый царь хочет быть с ним «в дружбе и любви свыше всех великих государей и на всякого недруга стоять заодно, и чтоб султан посылал в Москву послов своих с полным наказом, да чтоб султан, видя неправду польского короля и панов радных, мстил им за их неправды, послал повеленье крымскому царю идти со всею ордою в Польскую и Литовскую землю, а на Русскую землю ходить им не велел»[118].

Заодно оные послы завезли и гостинец на Дон.

В ноябре 1613 г. с Дона в Москву отправилась станица казаков во главе с атаманом Бедрищевым. Посланцы Дона благодарили царя за милостивое к ним отношение, уверяли в готовности жертвовать за него жизнью и просили о присылке им жалованья — хлеба, пороха, свинцу, селитры и др. Михаил вручил атаману похвальную грамоту к Войску Донскому и знамя за боевые заслуги.

В своей грамоте от 18 марта 1614 г. Михаил писал: «От царя и великою князя Михаила Феодоровича всея Руси на Дон, в нижние и верхние юрты, атаманом и казаком, Смаге Степанову (Чершенскому), Епихе Родилову и всем атаманом и казаком Донским, низовым и верховым».

Любопытно, что слово «самодержец» во всех царских грамотах на Дон не встречается вплоть до 1657 г. Замечу, что это совсем не мелочь. Так, в царских грамотах к ногайским князьям вначале ставились слова «Божию милостию, от великаго государя, царя и великаго князя Михаила Феодоровича всея Руссии самодержца и многих государств государя и обладателя, наше царское повеленье и милостивое слово…». А в грамотах на Дон подобные выражения цари не употребляли, считая казаков народом не подвластным, а союзным.

В августе 1615 г. из Москвы в Константинополь отправились новые послы — дворянин Петр Мансуров и дьяк Самсонов, чтобы уговорить султана велеть крымскому хану идти на Литву, потому что польский король, узнав о переговорах между царем и султаном, постоянно ссылается с цесарем, папой, шведским королем и другими правителями, «замышляя всякое лихо» на Россию и Турцию. Также в задачу послов входило нажаловаться султану на набеги азовцев на русские украйны.

Между тем донцы, несмотря на все увещевания Москвы, не вникали в большую стратегию бояр и продолжали промышлять в турецких владениях под Азовом.

Когда русские послы проплывали Азов, местный паша заявил им: «Добро бы было вам донских казаков с азовцами[119] помирить, казаки азовцам теперь чинят тесноту и вред большой, становятся они нам хуже жидов, а если вы казаков с азовцами не помирите. То мы всем городом отпишем султану, и вам к нему приехать не к чести»[120].

А пока послы пререкались с пашой в Азове, туда турки привезли с Мертвого Донца (правый рукав дельты Дона) пойманного на разбое атамана Матвея Лисишникова и двадцать казаков. Турецкий паша, не имея полномочий наказать послов, приказал отвести атамана на морской корабль, который должен был отвезти послов в Стамбул, и там его пытать самым страшным способом. В числе прочего у Матвея Лисишникова вырезали ремни из кожи на спине, а затем повесили на мачте. На пытке казаки показали, что царь прислал к ним с Мансуровым на Дон жалованье, деньги, сукна, хлебные и воинские запасы.

Царские послы объявили паше, что не поедут на том корабле, на котором был повешен «воровской мужик», на что паша ответил: «Здесь живут воры же вольные люди, такие же, что на Дону казаки, взяли они воровских казаков и повесили на корабле не по моему приказу, самовольством, а корабль я дам вам другой».

Наконец, донцы — атаман Смага Чертенский с товарищами — прислали в Азов троих атаманов, которые и заключили перемирие с азовцами, после чего царские послы отправились в Константинополь.

В Константинополе их ждал почетный прием: великий визирь сказал им: «Вы у нас гости добрые, приходите к нам с делом добрым и любительным, и государь наш велел вам почесть воздавать свыше всех послов великих государей и ставит себе государя вашего великим и неложным другом и приятелем». Но казаки незамедлили помешать делу: визирь прислал сказать послам, что донские казаки приступали к Азову двенадцать дней, на Миюсе много кораблей погромили и теперь на семидесяти стругах идут под город Кафу: «И вы, посланники, — велел сказать визирь, — пришли к государю нашему не для доброго дела, а с обманом»[121].

Послы вновь запели старую песню, что, мол, на Дону живут воры, беглые люди боярские, утекая из Московского государства от смертной казни, живут на Дону, переходя с места на место, разбойническим обычаем. На что посланец визиря возразил: «Вы говорите, что на Дону живут воры; а для чего же вы государь теперь с вами прислал к ним денежное жалованье, сукна, серу, свинец и запасы? Визирь велел вам сказать: если донские казаки какое дурно на море или над Кафою учинят, то вам здесь добра не будет, можно вас здесь за вашу неправду казнить смертью. Пишите к казакам, чтоб они от своего воровства отстали». Послы отвечали: «Присланы мы для общих больших добрых дел; когда мы будем у визиря и об этих больших делах переговорим, тогда и о донских казаках договоримся».

Но вскоре пришло известие, что проходили морем на многих стругах донские казаки, города Трапезунд и Синоп взяли, выжгли, людей многих побили и в плен побрали. Визирь долго не посылал за царскими послами, и те обратились к казначею, зятю визиря, подарили ему сорок соболей, чтобы он замолвил за них словечко визирю. Визирь прислал сказать послам, чтобы они не печалились, все их дела будут сделаны. И действительно, вскоре после этого послов повели к визирю.

Разговор начался неприятно для послов. Визирь сказал: «Не известить мне государю своему о казачьем воровстве нельзя, но как скоро я ему об этом объявлю, то вам добра не будет, говорю вам прямо. Да государь же наш велит в вашу землю послать татар войною, и государю вашему какая от этого прибыль будет?» Послы же твердили свое, — мол, «на Дону живут воры, которые и Московскому государству много зла наделали, первые к Гришке Отрепьеву и к польским людям пристали, а после многих воров назвали государскими детьми. Царское величество с Дону их сослать велит для дружбы к султану. То не диво, что воры беглые люди воруют; но азовские люди не казаки, живут в городе, а каждый год приходят на государя нашего украйны»[122].

В конце концов султан и великий визирь сменили гнев на милость и потребовали от московских послов гарантии, что во время предполагаемого похода султана на Речь Посполитую донские казаки не причинят никакого вреда турецким областям. Послы отказывались ручаться, ссылаясь на то, что у них в наказе об этом нет ни слова и что для окончательного договора султан должен отправить своего посланника в Москву. В конце концов припертый к стенке Мансуров выдал: «Хотя бы турецкие люди донских казаков до одного человека побили, то наш великий государь вашему за то не постоит: наш великий государь сам о том помышляет, чтоб казаков на Дону не было, и чтоб от их воровства между обоими государями дружбе помешки не было». На что визирь отвечал: «Вы называете донских казаков ворами и разбойниками. За что же ваш государь прислал к ним запасы многие? И они с этими запасами по морю ходят беспрестанно и нашему государю многие убытки делают». Мансуров отвертелся: «Государь наш послал донским казакам запасы, потому что они над ногайскими людьми поиск чинят, полон у них русский отбивают. Кроме того, донские казаки встретили с честью наших посланников Солового-Протасьева с товарищами и вашего посланника и всю зиму кормили. На Дону живут воры разбойническим обычаем, переходят с места на место, а вашего государя азовские люди живут в городе и на нашей украйне разбойничают!» Визирь отвечал, что султан повелит унять азовцев.