Скелет в шкафу - Никитин Юрий Александрович - Страница 8

Ингрид ждала в конце коридора, чуть присев на подоконник, увидела, соскочила. За моей спиной хлопнула дверь, я не оборачивался, это вышел майор Бондаренко.

До Ингрид оставалось несколько шагов, когда он догнал меня и сказал властно:

– Товарищ Волкова подождет еще пару минут, а я дам пару советов на дорогу…

– Но мы же с нею напарники? – спросил я.

Он кивнул.

– Но старший вы. Вам отвечать за успех операции. Сюда, в эту комнату.

Похоже, это его кабинет, чувствуется некая бондаренковскость, занимает его уже не первый день, обжил.

Я вежливо остановился у порога, он прошел к креслу по ту сторону большого канцелярского стола, кивнул на стул напротив.

– Присядьте, Владимир Алексеевич. Я не задержу вас надолго.

Я сел, ответил сдержанно:

– Слушаю вас.

– Я рад, – сказал он, – что у вас все в порядке.

– У меня и было в порядке, – ответил я вежливо.

Он криво усмехнулся.

– Ученые чувствительны к словам… Я имел в виду, в порядке, что все поняли, приняли, согласились, понимаете, о чем речь?

– Да, – ответил я. – Полковник Мещерский, как вы слышали, ввел меня в курс дела.

Он поморщился.

– Да-да, ввел, но слишком вкратце. Я предпочел бы, чтобы вы знали больше. К тому же у нас с ним несколько разные точки зрения на то, что произошло, но, смею уверить, моя более точная.

Я поддакнул:

– Еще бы! Вы же майор, а он уже полковник. Мы же чем моложе и ниже по званию, тем умнее, верно?

Он взглянул остро.

– Что, по мне видно, как заношусь? Впрочем, это неважно. Моя точка зрения зиждется на том, что я больше знаю. У меня допуск к секретной информации хоть и не шире, но к этой – полный, анализировать я тоже умею. Я не хочу сказать, что полковник ошибается, но у него масса и других дел…

– Как и везде, – согласился я. – Чем выше пост, тем шире поле деятельности. Генерал вообще видит лес, а не деревья.

Он кивнул, лицо чуть потеплело.

– Вы совершенно правы. Тот человек, к которому вас направляем, как вы уже слышали, академик, доктор наук, автор очень примечательных работ мирового уровня. Еще он крупный партийный деятель. Член ЦК КССС, кандидат в члены Политбюро КПСС, заведующий весьма важным отделом… Это вы уже знаете. Осталось добавить только, что он был одним из той инициативной группы, что продумала детальный план роспуска Советского Союза.

– Ого, – сказал я.

Он спросил остро:

– Что вас задело?

– Слово «роспуск», – пояснил я. – Не развал, а роспуск.

Он кивнул.

– Вы реагируете очень быстро. Это хорошо. Именно в этом и дело. Идею о роспуске СССР начали вынашивать в середине правления Брежнева, когда тот еще был силен и бодр. Именно тогда начали медленно подбирать людей, прорабатывать детальные планы… Все-таки у нас не Латвия какая-нибудь, что хоть по численности, хоть по размерам мельче любого из районов не только Москвы, но уже и Перми. Приходилось иметь дело с множеством разнонаправленных факторов, и было видно, что обязательно чем-то придется жертвовать.

Я пробормотал несколько ошалело:

– Признаться, я не думал, что… что это была наша инициатива. Все-таки вся пресса, наша и госдеповская, да вообще весь мир трубит о том, как Запад эффектно победил и завалил такого слона.

– Первые публикации сделали наши люди, – сообщил он. – Там и здесь. Правда, некоторые за океаном, кто поумнее, ошалели от такой неожиданной победы. ЦРУ вообще заявило, что оно ни сном ни духом. По его прикидкам, нашей стране ничто не грозило ближайшие десятилетия, но им самим заткнули рты свои же восторженные политики, что поспешили приписать победу себе, своей мудрости, мужеству и дальновидности… словом, вы знаете, что они все говорят в подобных случаях.

– Гм, – сказал я, – да, это ударило даже по моим мозгам.

– Это потому, – заверил он, – что вы о политике вообще не задумывались. Вы ученый! Потому все, что не касается вашей нейрофизиологии, принимаете на веру. Либо вообще не обращаете внимания.

– А почему, – спросил я осторожно, – было принято такое решение? Если, конечно, вы в курсе.

Он пробормотал:

– Конечно, в курсе. Вообще-то это можно было сделать еще во времена Хрущева, такие идеи возникали, но мы же такие, пока жареный петух не клюнет… Да и нужно все-таки, чтобы созрело и общество, и часть элпээров…

– Элпээры? – переспросил я.

Он кивнул.

– Так тогда называли лиц, принимающих решения. ЛПР!.. Директор предприятия был на виду, а рулил на самом деле секретарь райкома. И так на разных уровнях. КГБ окончательно пришел к идее роспуска СССР еще в начале эры Брежнева. Уже тогда было видно, что идея на сознательность людей дала серьезную трещину. Человек может быть сознательным и правильным какое-то время, но не всю жизнь.

Я спросил:

– Так почему же тогда…

Он вздохнул и развел руками.

– Почему не отказались от идеи коммунизма еще тогда? Вы не поверите, об этом не говорят… да и раньше не говорили, но для всего мира, для всей цивилизации это было бы слишком большим потрясением. Коммунизм в то время был самой чистой, светлой и благороднейшей идеей. Очевидно, как человек молодой, вы даже не знаете, что во всех цивилизованных странах мира были мощные Коммунистические партии? Они были и в нецивилизованных тоже, но самые сильные в Германии, Франции, Испании и прочей Европе, а за океаном – в США. Там вообще настолько страшились Коммунистической партии США, что в нарушение всяческих демократических принципов добились ее запрета, тогда еще была создана сенатская комиссия Маккарти, что проверяла всех граждан Америки на принадлежность к Коммунистической партии и тут же лишала таких всех постов, изгоняла с работы…

Я обронил:

– У Гитлера самым опасным конкурентом была Коммунистическая партия Германии. Ее удалось обойти только благодаря тому, что Гитлер сделал ставку на самое примитивное в человеке: национализм. Все-таки в любом обществе примитивных людей больше, чем воодушевленных светлыми идеями.

Он взглянул на меня благосклонно.

– Вот-вот. И все смотрели с надеждой на СССР, где коммунизм победил и строит справедливое общество для всех людей мира, а не только для русских. Как… скажите, как все это обрушить?.. Все лучшие люди мира, самые честные и совестливые стремились помочь нашей стране!.. Таких были тысячи и тысячи, кто, рискуя жизнями, делал все для того, чтобы СССР жил и строил самое правильное общество будущего!.. И вот представьте себе, правительство СССР принимает решение отказаться от строительства коммунизма…

– Не представляю, – сказал я искренне.

Он кивнул.

– Именно. Это вызвало бы потрясение во всем мире. В первую очередь среди тех, кто смотрел на СССР с надеждой и верой, кто сочувствовал и в меру сил старался помочь, пусть даже протестами и митингами в своих странах. Для них это было бы… как грязным молотом по хрустальной посуде!

– Я это могу представить, – пробормотал я.

– Потому, – сказал он невесело, – еще несколько лет искали пути не столь болезненного выхода из нарастающего кризиса. Одновременно усиливались нехорошие тенденции в демографии, что становились все тревожнее. Подготовка к отсоединению шла давно. Помню, однажды запустили в печать статистику, в которой указывалось, что среднеазиатские фрукты в десять раз выше по стоимости на базарах, чем белорусская картошка, что принималось как данное, но цифры убедительно доказывали, что себестоимость такая же точно один в один, картошку выращивать ничуть не легче, а то и труднее, чем мандарины, персики, алычу, гранаты и прочую как бы экзотику.

Он умолк, глядя на меня вопрошающе, я понял, что нужно что-то сказать, проговорил осторожно:

– Да, теперь я это знаю. Но тогда, наверное, люди впервые начали спрашивать, почему килограмм мандаринов стоит в двадцать раз дороже килограмма картошки?

– Вот-вот, – сказал он со сдерживаемым жаром. – Потом очень осторожно начали доводить до их сознания мысль, что среднеазиатские регионы, как и весь Кавказ, всегда были дотационными регионами и до сих пор висят тяжелым грузом на шее России. Но, обиднее всего, как раз дотационные регионы и кричали больше всего, что Москва их объедает и что без проклятых русских у них был бы рай!