Выбери любимый жанр

Третья мировая война (сборник) - Кацура Александр Васильевич - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

— Куликово поле? — спросил я у Антона, и товарищ молча кивнул.

Присев к столу, я бережно открыл черную тетрадь «Россиянина».

«Князь Дмитрий знал, что в войске Мамая несколько тысяч генуэзских пехотинцев-наемников, это его не удивило: пехота в четырнадцатом веке приобрела новую роль…»

«Пехотинцу было трудно бороться против всадника в чистом поле, зато у ворот крепости, за „твердью“, в лесу, в горах он чувствовал себя увереннее. Значение пехоты поднималось в период военных потрясений и катастроф.

Так случилось и в годину монгольского нашествия. Нехватка профессиональных войск привела к тому, что смерды-„пешцы“ стали большой силой».

Я задумался. Конечно же, псковичи прислали пехотинцев. Конников вообще у Пскова было мало. Ни в одном краю не было такого количества каменных крепостей, а ведь крепость — твердыня пехоты.

«Важнейшим оружием „пешца“ был топор. Хотя пехота и превышала по численности конницу, снарядить ее на войну не требовало особых затрат. В пешем бою употреблялись тяжелые копья, дубины, сулицы и длинные щиты. Пехотинцы разделялись на тяжеловооруженных пехотинцев — копейщиков и легковооруженных пехотинцев — лучников».

«Русские в бою дрались сомкнутыми группами на небольшом пространстве, в виду один у другого. Плотности боевого порядка придавалось особое значение: „Егда же исполчатся вои, полк яко едино тело будет!“»

«Воины никогда не передвигались в кольчугах, панцирях и шлемах. Это тяжелое вооружение везли особо и надевали только перед липом опасности…»

«В летописях упоминается самострел…»

С волнением я перевернул страницу…

«В эти бедственные годы на первое место выдвигается не полевая, а крепостная война. Сильно повысилась роль массового применения метательной и осадной техники, луков и стрел, арбалетов… На Руси впервые появился крюк для натягивания арбалетов.

Русские дружинники были вооружены не хуже, а лучше, чем татаро-монголы, у которых не хватало железа и мастеров».

«Пушки на Руси появились, видимо, в 70-х годах XIV века. В 1382 году при защите от нашествия Тахтомыша на Москву защитники города уже применяли пушки…»

Чуть ниже резкая приписка карандашом: «Пушки могли быть и на Куликовом поле».

В конце страницы было размашисто написано красным карандашом: «И все-таки — пехота! Князь Дмитрий оказался прав».

Я закрыл тетрадь, погасил карбидную лампу, долго лежал с открытыми глазами. «Видящий» шар Антон положил на подоконник; пронизанный лунным светом, шар неярко светился.

Вдруг я увидел заросли можжевельника, обрыв, глинистую, дорогу, повозку, карателей в голубоватых шинелях и касках. Я лежал между кочек, рвал кольцо рубчатой гранаты. Я узнал повозку, узнал карателей. Накануне они арестовали и увели моего отца. Кольцо не слушалось, я вцепился в него зубами. И вдруг кто-то навалился на меня, отвел руку с гранатой. Я повернулся, и на щеку мне упали волосы матери.

Очнулся, долго не мог прийти в себя. Видение войны было таким ярким, что я оцепенел, не мог шевельнуть рукой. Все было как наяву. Даже хвоинки на шинелях виделись с какой-то небывалой, резкой ясностью.

Я вновь посмотрел на мерцающий шар, стараясь представить совсем иную войну и себя не мальчуганом, а взрослым. И вдруг понял: ведь и мое собственное биополе, то самое биополе, о котором писали Кажинский и Чижевский, могло воздействовать на шар!..

…Псковичи жили на порубежье в постоянной опасности, и это отразилось на их характере. Быстрота решений и действий, порывистость, взрывчатость впитывались с молоком матери. На Куликово поле, конечно же, послали самых отважных воинов… Лес, холмы, поле открылись резко и неожиданно. Товарищ, пригибаясь, перебежал луговину, я поспешил следом.

С холма мы увидели татарский стан. Будто снежные сугробы, белели юрты, вился над кострами дым, поблескивали на солнце котлы-казаны. Живым омутом кипел огромный табун, истошно ревели верблюды. Рядом с кострами, между повозок кружили всадники в малахаях.

Стан был так близко, что в нос ударил запах острой мясной пищи.

По полю проносились конные дозоры — сталкивались, но чаще резко разъезжались. Монгольские кони легко уклонялись от стрел, уходили от погони.

Пора было возвращаться, мы быстро отползли, сбежали по скату холма и вскоре были возле своего стана.

Товарищ тревожно оглядывался, видя какую-то опасность. Оглянулся и я: по полю мчалось пятеро всадников.

— О-о-о-о! — дико закричали враги.

Товарищ вырвал меч, я вскинул топор.

Но на помощь уже мчались свои — рослые воины в черной одежде.

Нас спасли черноризцы. Поверх черных халатов у них были кольчуги, вместо колпаков — кованые шлемы, каждый подпоясан мечом. Белые, как мох белоус, лики черноризцев резко выделялись среди загорелых и темных лиц конных дружинников.

Я не удивился: на Псковской земле монахов порой брали даже в набеги, а во время обороны крепостей ставили под оружие всех до одного. Псковитяне всячески старались подчинить веру целям обороны: псковские храмы были на деле крепостными башнями, звонницы — дозорными вышками.

Один из монахов выделялся ростом и шириной плеч. На бедре чернеца покачивался двуручный меч, левой рукой великан поддерживал щит, в правой держал копье.

— Брат Пересвет, — негромко сказал кто-то рядом. — Десница Сергия Радонежского, надежа князя Дмитрия.

— Чай, псковские, — весело посмотрел на нас с товарищем Пересвет. Болотом бредоша, поршни потеряша…

Я снова не удивился: псковитян легко узнавали по одежде, обуви и оружию. Монахи даже коней придержали, чтобы рассмотреть наши арбалеты.

— Ливонские, свейские? — спросил молодой монах. На боку Пересвета была огромная фляга, от бороды пахло медовухой. Псковские монахи тоже были любителями этого напитка.

— Зело грозна штука, — похвалил Пересвет наше оружие. — А я, браты, сосед ваш, из брянских лесов, с Десны-реки родом. Не боязно? Татарове люты…

— Русь надо спасти! — товарищ резко повел плечом.

— Аки стемнеет, гостьми ждем к костру нашему. — И Пересвет натянул поводья.

Конь у монаха был под стать хозяину: огромный, сильный, порывистый. За голенищем короткого сапога засапожный нож, на сгибе руки черная змея плети.

Возле самой Непрядвы, отражаясь в воде, пылал одинокий костер. Рядом сидели псковичи, негромко переговаривались.

— Беда бысть велика. Пришед немец под Остров, стреляша, огненные копья пускаша, а псковские воеводы смотреша и ничего не делаша…

— Мать начаши меня увещати: не ходи биться супротив поганых, татарове злы аки демоны…

— И воеваша псковичи пять дней и пять нощей, не слезя с конь.

— Бысть у нас чудо преславно: явися на небеси три месяца и стояху близ друг друга в ночи…

Река шелестела осокой, гнула камыши, билась о камни. В воде отражались звезды и костры. Река усиливала звуки, и я услышал сотни голосов сразу.

Где-то совсем рядом были новгородцы, я узнал их по строгой речи и оканью. Совсем близко говорили двое:

— Меха продаша, взяша три московски. Лиса с надцветом, а не бура….

— Зрело, отче… Торговаша славно…

Я не любил новгородцев. Псков был городом-воином, Новгород городом-торговцем. Псков считался младшим братом Новгорода, но издревле тянулся к Москве. Новгород богател, не ведая войн и нашествий, а Москва и Псков истекали кровью;

Псков заслонил Новгородскую землю с запада, Москва — с востока и юга.

Вдруг я увидел Пересвета. Монах присел рядом с моим товарищем, протянул ему открытую флягу. Отхлебнув несколько глотков зелья, мой товарищ закашлялся, и лицо его посветлело. Улыбаясь, Пересвет сказал, что хорошо знает псковичей, они богу молятся, а мечу веруют…

— Воистину! — улыбнулся товарищ. Монах попросил еще раз показать арбалет. Хмуро обронил слово о том, что латинская церковь это оружие осуждает…

— А православная? — без улыбки спросил мой товарищ.

— Благослови тебя бог! — И чернец резко перекрестил моего друга.

Я наконец проснулся. Тикали ходики, в печи стреляли дрова: Антон сидел за столом, что-то писал. Кудрявые его волосы, чтобы не падали на лоб, не мешали работать, были схвачены ремешком, так когда-то делали на Руси мастеровые.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы