Запоздалый приговор - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 11

Римма достала из сумки новое красное белье. Они выбирали его вместе со Светланой, и обе пришли в восторг от узеньких трусиков, которые удерживались на теле при помощи бантиков. «Очень сексуальные и удобные. Потянул за веревочку — и упали», — со знанием дела сказала тогда Светка. Набор этот был куплен специально под красное платье, которое папа называл «вульгарной ночнушкой». Оно было, по его мнению, неприлично коротким, с открытыми плечами. Светка заметила, что платье это великолепно подчеркивает стройные ноги подруги, которым может позавидовать любая фотомодель, а ее, Риммы, отец безнадежно отстал от жизни.

Римма покрутилась перед зеркалом, спрашивая себя, зачем, собственно, так тщательно наряжается. Ответ, конечно, был очевиден, но она боялась признаться себе в этом. Она полностью положилась на обстоятельства. Хотя в глубине души, наверное, с трепетом ждала чего-то подобного.

Они провели в баре больше двух часов, уничтожив бутылку шампанского и отведав каких-то местных блюд. Названий их Римма не запомнила, испытывая легкое, приятное головокружение и от выпитого вина, и от присутствия человека, который с каждым днем нравился ей все больше и больше. Виктор осыпал ее комплиментами по поводу того, как она выглядит. А она отшучивалась, говоря, что это специально для него. Звучало это, правда, как неумело замаскированное признание.

— По-моему, мне уже хватит, — сообщила наконец Римма своему кавалеру.

— Так, может, сделаем перерыв? — предложил он.

Покинув бар, они поднялись на второй этаж — обычный маршрут, который повторялся последние несколько вечеров подряд. Но в этот раз Виктор задержался у ее номера.

— Зайдешь? — спросила она и удивилась, с какой легкостью предложила это.

Комната закружилась, наполнилась какими-то чарующими звуками. Римма закрыла глаза и чуть откинула голову, подставляя губам Виктора свое лицо. И когда рука Виктора легла на ее бедро, она легонько отодвинулась, помогая ему проникнуть под платье… Он довел ее до состояния, когда уже ничто, кроме них двоих, не являлось важным. Она задыхалась в его руках, то резко откидывая назад голову, то вновь, будто в лихорадке, припадая к его губам. Ее обнаженные ноги ловили, сжимали его кисть и вновь слабели. Лишь на короткий миг в сознании промелькнула мысль, что никогда и никому она еще не позволяла такого. А вот сейчас сама, всем своим существом стремится навстречу этим лишающим ее воли ласкам и желает их так сильно, что уже просто не в состоянии контролировать себя…

Они лежали, крепко обнявшись и прислушиваясь, как стихает за окном дождь. Виктор играл ее растрепавшимися волосами. Римма еще не могла прийти в себя от испытанной боли и восторга, от осознания реальности всего происшедшего с ней. Она водила пальцем по его плечу и спрашивала себя: то ли испытала Светка, когда это было у нее в первый раз?

Она не обнаружила в себе того стыда, который, как она думала, должен бы заставить ее сжаться в непробиваемый комок. Но нет, ничего подобного не произошло и когда он лишал ее последних нехитрых одежд, и когда, покрывая ее тело поцелуями, бережно уложил на кровать. Правда, в какое-то мгновение появился страх, что все закончится, так и не начавшись. Она видела его глаза, слегка удивленные и озадаченные, как только он обнаружил, что у нее еще не было мужчины… Он обошелся с ней как с очень дорогим подарком, стараясь не причинить лишней боли и в то же время подарив неописуемые ощущения наслаждения и радости. А она, притихшая и растерянная, ужасно не хотела, чтобы он сейчас оставлял ее. Ей хотелось и дальше чувствовать движения его крепкого тела, обнимать его, быть с ним одним неразделимым целым. И опять испытать этот восторг… Его рука замерла, и Римма, осторожно выбравшись из-под нее, подошла к окну. Дождь кончился, сквозь обломки облаков пробивались солнечные лучи. Они казались такими же обнаженными, какой была она в наброшенной наспех рубашке Виктора. На острых вершинах гор весело искрился снег, он словно подмигивал ей и хотел поделиться своей тайной.

Знакомые руки легли на плечи и медленно развернули ее. Он стоял перед ней, не стесняясь свой вызывающей наготы, как греческий бог, подкравшийся у ручья к нимфе. Солнце отражалось в его серых глазах, и еще Римма увидела в них себя.

— Что ты! — Она тряхнула головой, волосы рассыпались по плечам, заиграли золотыми бликами. — Я сама… хотела этого.

— У тебя ведь еще никого не было?

— Теперь уже нет. — Она помедлила и добавила: — У меня есть ты. Ведь так?

Вместо ответа он притянул ее к себе. Рубашка не была застегнута, и его руки легко скользнули под нее, легли на спину.

Последующие дни были одним сплошным счастьем. Они почти не расставались и использовали любой удобный случай, чтобы уединиться, будь то поляна в лесу или освободившаяся на время комната. Однако, как любила повторять в финале своего очередного любовного романа Светка, все хорошее когда-нибудь кончается.

— Чем займешься, когда вернешься домой? — Он взял принесенный официантом графин с апельсиновым соком, наполнил ее стакан.

Она пожала плечами:

— Пойду на работу. И буду готовиться к экзаменам.

Они сидели в кафе и любовались открывавшимся из окна видом на Эльбрус. Пейзаж завораживал: снежная вершина горы была покрыта искрящейся в лучах яркого солнца снежной шапкой, прозрачное голубое небо нависало сверху, как невесомое, легкое одеяло, особенно четко подчеркивая все ее великолепие и мощь. Это был последний день, который они проводили вместе: после обеда Виктор уезжал — ему нужно было успеть к началу сборов перед чемпионатом в Австрии; у Риммы был билет на завтра.

— На вашу ГЭС работать пойдешь? — уточнил он.

— Ага, — опять соврала она. А что еще оставалось делать, нужно было и дальше подкреплять выдуманные страницы биографии — что, мОл, она закончила в этом году школу и решила не рисковать сразу с поступлением в московское театральное училище, а основательно подготовиться дома к вступительным экзаменам. Ближайший год, по этой версии, ей предстояло проработать на ГЭС. Имелась в этой истории, правда, и доля истины: Римма действительно собиралась поступать в театралку. Но только, конечно, уже после школы.

Виктор достал блокнот и написал на чистом листе семь цифр, вырвал.

— Мой домашний телефон. Обязательно позвони, попробую помочь с поступлением.

— У тебя есть знакомые в театральном? — заинтересовалась она.

— Не совсем в театральном. Но среди наших театральных деятелей имеются.

— Здорово! — Римма аккуратно сложила листок и убрала в сумочку.

— Буду ждать. — Он коснулся кончиками пальцев ее щеки, заглянул в глаза. Повторил тихо, на одном дыхании: — Я-очень-буду-ждать.

Она притронулась губами к его ладони, проговорила с плохо скрываемой грустью в голосе:

— И я тоже. Мне кажется, я умру без тебя.

— Не говори глупости, малышка. — Он улыбнулся ей своей очаровательной улыбкой, такой, какой улыбался в первый день их знакомства. — Мы обязательно увидимся. И тогда…

— Что?

— Уже не будем расставаться.

— Год — большой срок. — Римма отвела глаза к окну, за которым сиял и искрился Эльбрус. — А Москва — большой город.

— Вот ты о чем! — Он взял ее руки в свои, подался вперед. — Послушай. Ты, конечно, у меня не первая. Но ни с кем мне еще не было так хорошо, как с тобой. Ты — словно новый мир, открывшийся вдруг для меня. И это не пустые слова, поверь.

— Я верю. — Она оторвалась от окна, в уголках глаз блестели меленькие капли. — Я просто не знаю, как быть дальше.

— Можешь приезжать ко мне, когда захочешь, — предложил он, смахивая покатившиеся по ее щекам слезинки. — Не так далеко друг от друга живем.

Она кивнула, сглотнув подкативший к горлу комок.

— Пойдем к тебе, — слова давались с трудом.

Сосед Виктора, заслуженный ветеран труда и любитель покутить, на весь день убыл в местную чайхану, и комната была в их полном распоряжении. Роман между красавцем спортсменом и смазливой девчушкой из провинции уже не был ни для кого тайной. Но Римме теперь было все равно, что подумают другие: через четыре часа Виктор уезжал. Одежда перемешалась, обозначая смятыми комками их путь. И наконец, возмущенным скрипом отозвалась кровать. Солнечный луч, пробившийся в прореху между занавесками, робко скользнул по их вжавшимся в друг дружку телам.