Славянская мифология: эницклопедический словарь - Коллектив авторов - Страница 58

Согласно поверьям, на «Д.» можно было увидеть своих умерших родственников. Для этого надо было весь день поститься и соблюдать обет молчания, а вечером во время ужина сесть на печь и тогда среди сидящих за столом можно увидеть души умерших. Либо для этой же цели надо было в полночь сесть на печь и смотреть на дверь через хомут. В некоторых местах считалось, что увидеть умерших могли только безгрешные люди, а также те, кому суждено было умереть в ближайшее время. Ср. Задушки, Задушницы.

Лит.: Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 356–357; Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. СПб., 1890. Т. 1. Ч. 2. С. 505–620; Толстая С.М. Полесский народный календарь: Материалы к этнодиалектному словарю // Славянское и балканское языкознание: проблемы диалектологии. Категория посессивности. М., 1986. С. 100–107.

Л.H. Виноградова

ДЕЖА, квашня — деревянная кадка для замешивания хлеба, в традиционной культуре восточных и западных славян — символ богатства и благополучия. У южных славян для заквашивания теста использовался другой вид домашней утвари — деревянные долбленые ночвы. Связанная со сферой женских занятий, Д. осмыслялась как атрибут женщины и наделялась чертами одушевленного существа женского пола.

У поляков, украинцев и белорусов известны поверья, которые регламентировали породу дерева, количество клепок, время и скорость изготовления Д. По украинским поверьям, Д. может быть «женской» и «мужской», причем «женская» обозначалась общеупотребительным словом дижа (дижка), а «мужская» — образованным от него словом мужского рода: диж, дижун, реже — дижур, дыжак, дяжон. Считалось, что в «женской» Д. хлеб удается, а в «мужской» — нет. На Украине «женской», как правило, являлась Д. с четным количеством клепок, а в белорусском Полесье, наоборот, с нечетным.

С Д. обращались осторожно и даже почтительно. На Украине и в Белоруссии Д. с тестом ставили на столе или на лавке под образами в красном углу. Даже в том случае, если Д. совершенно обветшала, ее нельзя было употребить ни на что, кроме хранения хлеба. Садиться или вставать на Д. разрешалось лишь в особых ситуациях (на свадьбе, при первых пострижинах) и только при условии ритуальной чистоты.

У восточных и западных славян повсеместно известен запрет давать Д. в долг. Украинцы Карпат опасались одалживать Д., так как из-за этого семью покинет достаток. В Виленской губ. этот запрет объясняли тем, что только хозяйка Д. «знает ее норов».

В восточном Полесье, а также в Гродненской, Могилевской и Курской губ. известен ритуал очищения Д. Он приурочен обычно к четвергу на Страстной неделе, к субботе или пятнице на первой неделе Великого поста, к кануну Нового года или Крещения, к празднику Введения Богородицы во храм. Д. мыли, иногда натирали солью, чесноком, луком, подкуривали воском и хмелем, чтобы она весь год была чистой и в ней удавался хлеб. Вымытую Д. накрывали крышкой или переворачивали и как бы «наряжали»: подвязывали красным женским поясом, реже — полотенцем или хмелем, застилали скатертью, сложенной вдвое или вчетверо, сверху клали хлеб и соль, которые впоследствии использовали в магических действиях. После этого Д. выносили из дома и ставили во дворе, иногда на боковом столбе ворот или на заборе. После восхода солнца Д. забирали домой. Смысл ритуала заключался в том, чтобы приобщить ее к силе весеннего солнца. Ритуал имел названия: дежа говеет, дежа исповедуется, дежа идет на отдых, дежа торгует, дежа идет на базар.

Ритуальное сажание невесты на Д. широко известно у восточных и западных славян; особенно характерно оно для свадебного обряда в Белоруссии и Польше. Часто Д. ставили на кожух или прикрывали ее сверху вывернутым кожухом. Непременным условием обряда считалась девственность молодой. Посадив молодую на Д., ей расплетали волосы, а позднее сажали на Д. во второй раз, делали женскую прическу и надевали женский головной убор. В Белоруссии на Д. сажали и молодого. В Полесье существовал также обычай вставать на Д. В Ровенской обл. перед выездом молодой из дома выносили Д., на которую «честная» невеста вставала, поднимаясь на воз; если же про нее шла недобрая слава, то вместо Д. молодой ставили какую-нибудь другую кадку, корыто и т. д. Если «нечестная» невеста наступит на Д., то семь лет не будет родить хлеб, не будет вестись скот, не будут жить дети у молодых.

Д. использовалась как оберег при граде и пожаре. В Черниговской губ. при пожаре выставляли на улицу Д., клали на нее хлеб с солью, помещали тут же икону и молились. В Полесье женщины во время пожара выносили из хаты хлебную Д. и стол, накрытый скатертью, желая показать, что они готовы принимать огонь как гостя и желают его угостить. Мораване, чехи, лужичане при пожаре обращали Д. отверстием против огня, чтобы его не разнес ветер.

На новоселье русские, украинцы и белорусы вносили в дом прежде всего иконы, хлеб с солью и расчиненную Д. В Могилевской губ. хозяин вносил Д. в дом на новоселье, чтобы не выводился хлеб, в Минской губ. — чтобы дом был веселым и богатым.

Русские подблюдные песни, в которых упоминается Д., предвещают богатство и счастье: «На печи дежа / Высока взошла», «Растворю я квашонку / На донышке, / Я покрою квашонку / Черным соболем, / Опояшу квашонку / Красным золотом…»

Лит.: Топорков A.Л. Домашняя утварь в поверьях и обрядах Полесья // Этнокультурные традиции русского сельского населения XIX — начала XX в. М., 1990. Вып. 2. С. 67–135.

А.Л. Топорков

ДЕРЕВО — один из основных элементов традиционной картины мира, моделирующий его пространственный и временной образы (ср. Мировое дерево). Д. соотносится с разными вариантами мировой вертикали — с мировой осью: согласно сербским поверьям, земля расположена на ветвях боярышника, как на столбе; с горой (ср. Березовую гору или дерево на Лысой горе как место шабаша ведьм); с храмом (ср. дохристианский обычай ставить храмы вблизи культовых деревьев или на их месте). Д. соотносится с верхним миром: с птицами (ср. фольклорный образ птицы на вершине мирового дерева), с солнцем («Стоит дерево посредине села, а в каждой хате по ветке», восточнославянская загадка о солнце) и др. В фольклоре Д. маркирует центр мира (ср. в заговорах образ Д., растущего посредине «того света» — в поле, на горе, на острове, в море, под которым сидят Бог, Богородица, св. Николай и др.).

Д. выступает в функции универсального медиатора, посредством которого человек (бог, святой, демон, смерть, душа умершего, хтоническое животное, новорожденный и др.) попадает в мир людей и покидает его, перемещаясь на небо, в потусторонний мир, на «тот свет» и т. д. В магических формулах, с помощью которых детям объясняли, откуда они берутся, одним из наиболее частых является упоминание о том, что детей нашли на дереве («с груши упал», «на вербе тебя поймали»), ср. также характерную фразеологию, связанную со смертью, типа глядеть в дуб — «умирать». По Д. в ирий отправляются змеи с наступлением осени; на Д., сходя с неба на землю, «отдыхает» Богородица (бел., пол.). Чтобы вернуть подмененного демонами ребенка, надо было положить подменыша под куст или дерево (бузины, осины, шиповника и др.), откуда демоны должны будут забрать своего и вернуть женщине похищенного ребенка.

Для мифологии Д. существенна его характеристика как пограничного локуса. В быличках человек, оказавшись на Д., задержавшись под ним или заблудившись ночью в лесу, вовлекается нечистой силой (чертями, самодивами и др.) в демоническую мистификацию, а наутро все окружавшие человека ночью «культурные» предметы оборачиваются «природными»: дом, в котором ночью якобы справляли свадьбу и где человек нашел ночлег, и верховая лошадь, на которой человек тайком летал за ведьмой на шабаш, оказываются стволом Д., курительная трубка — сучком, одежда — корой, деньги — старыми листьями.