Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 4

В результате за каждой волной территориальной экспансии следует новая, которая в значительной

мере «смывает» результаты предыдущей — так Южная Европа, ставшая зоной экспансии в начале 1980-х годов, испытала трудности из-за перемещения производства в Восточную Европу, Латинскую Америку и Северную Африку. «Освоение» международным капиталом стран Восточной Европы стало важным фактором в преодолении экономического спада 1990–1991 годов, причём речь шла не только о формировании новых рынков, но и о прямом разграблении ресурсов (начиная от примитивного вывода денег, заканчивая использованием технологического и научного потенциала этих стран, который почти даром доставался победителям в холодной войне). Позднее подъём индустрии в странах Азии нанёс удар по новым экспортным отраслям, начавшим развиваться в Латинской Америке и Северной Африке. А спустя полтора десятка лет рывок Китая в свою очередь ослабил экономический рост и привёл к кризису в Восточной Азии. Учитывая не только дешевизну рабочей силы, но и беспрецедентные масштабы китайской экономики, можно с уверенностью утверждать, что Китай оказался для неолиберализма своего рода «последней границей», преодолеть которую уже невозможно без качественных изменений в самой системе. Однако именно этих изменений и стремятся любой ценой избежать правящие круги Запада и их союзники в остальной части мира.

Единственный выход в подобной ситуации состоит в том, чтобы силовым образом «взломать» уже существующие рынки и насильственно реконструировать их для резкого снижения стоимости рабочей силы и извлечения ресурсов, которые по тем или иным причинам оставались недоступными. Это похоже на возвращение горняков в заброшенную шахту, основные ресурсы из которой давно уже извлечены. Уровень эксплуатации при этом повышается не только до предельного, но и выходит за пределы, минимально необходимые для воспроизводства рабочей силы, общества и природной среды. Иными словами, начинается их разрушение.

Капитал насильственно разрушает уже то самое разделение труда, которое им же было создано, уничтожает сложившиеся рынки, чтобы на их месте создать новые, более дешёвые, переводит страны со средним уровнем достатка населения обратно в разряд бедных, возвращает государства полупериферии назад на периферию. Собственно, именно в этом состоит задача политики жёсткой экономии, проводившейся в Испании, Португалии и Греции с катастрофическими для этих стран последствиями. Новая волна наступления капитала фактически повторяет географию предыдущих, начинаясь оттуда же, откуда начался весь цикл территориальной экспансии, с той лишь разницей, что на сей раз капиталу необходимо уничтожить или свести к минимуму свои собственные предшествующие достижения. Если в первый раз можно было говорить о диалектическом процессе «творческого разрушения», когда позитивные и негативные стороны экспансии были тесно переплетены друг с другом, то на сей раз речь идёт именно о разрушении как таковом, о чистом регрессе, после которого пострадавшим регионам не остаётся ничего иного, кроме как начинать с «чистого листа», не поднимаясь на новый уровень развития, а лишь постепенно восстанавливая то, что было уничтожено.

Беда в том, что повторение этого пути связано не только с экономическими и социальными катастрофами, но и с институциональными и политическими препятствиями. Мало того, что страны Южной Европы, где начался очередной цикл «жёсткой экономии», являются демократиями, а следовательно, их население имеет возможность защищаться, в том числе и выбирая себе правительство, противодействующее политике неолиберальных структур Европейского Союза, но, что ещё хуже, они давно уже сами интегрированы в зону евро. Разрушение их экономик не может не сказаться на состоянии единой валюты и создаёт проблемы для финансового капитала и правящих кругов ЕС.

На этом фоне Украина с европейскими амбициями её господствующего класса и националистической интеллигенции оказалась, по сути, идеальным объектом для нового неолиберального эксперимента, идеальной зоной для «экспансии разрушения». С одной стороны, Украина давно стала частью неолиберальной мировой системы, вписалась в глобальное разделение труда и рынок. С другой стороны, реальная интеграция украинской экономики в структуры ЕС была весьма слаба, демократические институты не слишком развиты, а население не имело опыта гражданской самоорганизации (многочисленные Майданы, организовывавшиеся одной группой коррумпированных политиков для борьбы с другой такой же группой, были чем угодно, только не гражданской мобилизацией).

Соответственно осознание людьми своих непосредственных классовых интересов оставалось на крайне низком уровне, ниже даже, чем в России, переживший опыт массовых стихийных протестов 2005 года.

Всё это сделало Украину зависимой от Запада, но отнюдь не делает Запад симметрично зависимым от неё хотя бы в той форме, как это имеет место в случае Греции. Навязывая Украине кабальное соглашение об ассоциации, не только разрушающее остатки её промышленности, но, что принципиально важно, лишающее её возможности самостоятельного промышленного развития в ближайшем будущем, неолиберальные элиты Евросоюза диктовали стране переход от периферийного развития к колониальному.

Реальная проблема состоит не в том, что правящие круги Европейского Союза проводят такую политику по отношению к Украине и даже не в том, что значительная часть украинских элит с энтузиазмом поддержала её, хотя прекрасно понимала разрушительность последствий данного курса, о чём свидетельствует стремление новых властей Киева после февраля 2014 года отложить введение в жизнь экономических договорённостей. Куда важнее понять, почему на Украине, в отличие от Греции или Испании, курс на уничтожение национальной экономики смог получить поддержку значительной части общества при равнодушном безразличии другой части.

Многие аналитики совершенно справедливо подчёркивали, что развернувшаяся в 2014 году война между сторонниками «единой Украины» и донецкими повстанцами, равно как и националистическая истерия по поводу «российской агрессии» были нужна правительству Киева для того, чтобы провести в жизнь продиктованную ЕС программу жёсткой экономии. Однако именно изначальная поддержка значительной части населения Киева и жителями Западной Украины политики «евроинтеграции» сделали восстание и последующую войну неизбежными — для промышленных регионов Юго-Востока выполнение договорённостей об ассоциации с ЕС означало бы экономическую катастрофу таких масштабов, что перед ней меркнут любые ужасы войны.

Разумеется, политика ликвидации национальной промышленности и разрушения внутреннего рынка, прикрытая лозунгом «евроинтеграции», могла быть привлекательной для людей, плохо знакомых с опытом соседних европейских стран. Готовность киевской интеллигенции думать исключительно в культурных категориях, игнорируя грубую реальность хозяйственной практики хорошо известна. Но показательно, что этот лозунг поддержали именно националистически настроенные силы. Противоречие между логикой национального строительства и требованиями ассоциации с Евросоюзом более чем очевидны. Национальный проект не может быть всерьёз реализован иначе как основываясь на укреплении внутреннего рынка и развитии национальной промышленности (что, собственно, и составляло экономическую сущность европейского и американского национализма в XIX и XX веках). В условиях неолиберального рынка и неоколониальной экономики возможно процветание отдельных олигархов, но невозможно развитие национальной буржуазии. Иными словами, современный украинский национализм представляет собой идеологию, обеспечивающую политику, в рамках которой в принципе невозможно формирование и развитие буржуазной нации (и уж тем более нации социалистической). Иными словами, это принципиально неадекватная идеология, в чистом виде ложное сознание.

Разумеется, можно просто игнорировать экономические и социальные факты, как это делают идеологи Майдана и как это сделал левый российский писатель Захар Прилепин, объяснивший происходящее на Украине «пассионарным взрывом». Сравнивая настроения украинского и российского общества, Прилепин заявил: «Патриотический подъём на Украине по отношению к нашему (и даже к новоросскому) на десять баллов, на тысячу децибел и на две тысячи ватт мощней». По его мнению, «ополченцам нужна всего лишь свобода, а их противнику нужна месть за всю историю Украины сразу, за всю!»