Колодец с живой водой - Мартин Чарльз - Страница 24

– Будем знакомы. Джеймс Гекенворт… – Он широко улыбнулся. – Друзья зовут меня просто Гек.

– А меня – просто Чарли.

Как вскоре выяснилось, на острове Гек слыл кем-то вроде старейшины – неофициального, разумеется. На Бимини он знал буквально всех, и все знали его. Он даже родился здесь и – что отличало его от большинства островитян – никогда и никуда не уезжал. Всю свою жизнь Гек провел на этом крохотном клочке суши, со всех сторон окруженном соленой водой Атлантики. Он был сыном моря, а не земли, и, как я вскоре понял, именно это и определило склад его характера и сформировало душу.

Шли месяцы, моя дружба с Геком с каждым днем становилась все более тесной, и в конце концов старик пригласил меня в свою мастерскую, где он изготавливал из дерева небольшие плоскодонные лодки – рыболовные скифы или джекботы. К стенам мастерской были приклеены скотчем пожелтевшие статьи из специальных и периодических изданий, и в каждой упоминался Джеймс Джей Гекенворт. Оказывается, мой новый знакомый пользовался довольно широкой известностью в Штатах – о нем писали даже в «Ю эс эй тудей», «Ньюсуик», «Пипл» и «Нэшнл джиогрэфик». Самые богатые и известные люди Америки приезжали на Бимини только затем, чтобы заказать у него деревянный джекбот для ловли альбулы. За последние четыре десятка лет в мастерской Гека побывали три американских президента, которых он возил рыбачить на отмели. Неудивительно, что на Бимини Гек стал живой легендой.

Альбула считается одной из лучших рыб, какую только можно ловить на спиннинг или на дорожку, и рыболовы-спортсмены со всего мира съезжаются на Багамские острова в надежде поймать экземпляр покрупнее. Большинство рыб, схватив приманку, бросаются наутек, разматывая двадцать-сорок ярдов лесы или шнура, но альбула способна размотать и сто, и двести ярдов, прежде чем рыболов успевает глазом моргнуть. Вываживать ее нелегко – эта рыба сопротивляется как бешеная, поэтому экземпляры весом двенадцать фунтов и больше бывают не каждому по силам, именно поэтому альбула считается достойным трофеем. Кормятся стаи альбул на отмелях и банках, поэтому, чтобы ловить их, необходимы специальные катера с плоским днищем и небольшой осадкой, способные плавать на глубине буквально несколько дюймов. Именно такой тип моторного или парусного катера и называется промысловым скифом (не путать со спортивными гоночными скифами, которые приводятся в движение усилием гребцов!) или джекботом.

Самые лучшие в мире джекботы делал мой новый приятель.

У Гека не было ни родственников, ни жены, ни детей, а это означало, что его искусство умрет вместе с ним. И чем ближе я узнавал Гека, тем яснее мне становилось, что именно этот факт тревожил старика больше всего.

Прошло еще сколько-то месяцев. Гек помогал мне доводить до ума мою хижину, а я, в свою очередь, помогал ему в мастерской – смотрел и понемногу учился, осваивая основные приемы работы с деревом. Главным талантом Гека, сделавшим его признанным мастером, было умение соединить две деревянные детали практически без зазора. Любая лодка – джекбот в том числе – состоит из десятков и даже сотен деталей, которые должны скрепляться между собой как можно прочнее. Лодки, которые делал Гек, казались выточенными из одного куска дерева, настолько плотно были подогнаны друг к другу все элементы конструкции. И если бы кто-то спросил меня, как этого можно добиться, я бы ответил, не задумываясь: с помощью терпения. Геку терпения было не занимать, именно благодаря ему он добивался того, о чем большинство современных строителей лодок могли только мечтать. Клиенты платили Геку от сорока до шестидесяти тысяч долларов за каждый джекбот. В год он изготавливал только два, реже – три судна, но зато что это были за суда!.. Гек никуда не торопился и мог позволить себе возиться с подгонкой и отделкой деталей столько, сколько нужно. Деньги интересовали его мало или совсем не интересовали; Гек просто любил свою работу и в приливе вдохновения создавал непревзойденные произведения искусства, которые к тому же могли кому-то пригодиться.

Не раз и не два я видел, как он, закрыв глаза, медленно проводит кончиками пальцев по обшивке нового судна, которую только что обработал мелкой наждачкой.

В общем, сплошной судостроительный Брайль.

Однажды вечером, когда мы сидели вместе в мастерской, Гек вдруг перестал шкурить свой очередной шедевр и в задумчивости провел пальцами по рисунку, проявлявшемуся на чуть припорошенном древесной пылью днище джекбота. Взгляд его был устремлен куда-то очень далеко, за тысячи и тысячи миль от нашего крошечного островка. Его губы что-то тихо шептали, и мне пришлось напрячься, чтобы расслышать слова.

– Здесь я даю выход своему гневу. Изгоняю его. Я тру наждаком дерево, и оно наполняет меня изнутри, вытесняя гнев и горечь, растворяя их в песке, в воздухе, в воде океана. Прилив уносит его прочь, и я становлюсь свободен от того, что меня гнетет. – Гек кивнул, и я понял – он обращался не столько ко мне, сколько к своим воспоминаниям о ком-то или о чем-то. – Таков мой символ веры, – добавил Гек, перехватив мой недоумевающий взгляд.

Прошло несколько секунд, прежде чем я отважился задать ему вопрос:

– И много… гнева осталось у тебя внутри?

Он улыбнулся:

– Не знаю.

– Как же ты поймешь, что твои гнев и горечь закончились?

– Об этом я не думал. Наверное, когда я больше не буду чувствовать их вот здесь… – И Гек коснулся рукой сердца.

Нужно сказать, что строительство джекботов, которым мой друг отдавал все свое время и силы, было тесно связано в его душе с рыбалкой. Больше всего Гек любил ловить альбулу, хотя, как я уже говорил, это было не самым легким занятием. За восемьдесят лет жизни Гек успел побывать на всех окрестных отмелях и банках и прекрасно знал, как, куда и в какое время суток лучше всего забрасывать приманку. Он знал повадки каждой стаи, знал, на что лучше следует ловить на зорьке или ближе к вечеру. Всей этой премудрости Гек по мере сил обучал и меня. Проводить с ним время мне действительно нравилось, но в глубине души я всегда знал: друг делится со мной своими познаниями в рыбалке и строительстве лодок, в кофе и сигаретах, в столярном деле и резьбе по дереву, потому что в мире он остался совершенно один и ему больше некому передать то, чему он научился и что узнал за свою долгую жизнь. Иногда мне даже казалось – Гек отлично понимает, что дни его сочтены и что все свои познания он в конце концов унесет с собой в могилу. Именно это и было основной причиной той не находящей выхода стариковской печали, которую я угадывал в нем, когда мы сходились вместе. Нет, нельзя сказать, чтобы Гек только грустил, бывали у нас и минуты радости, и все же мое присутствие не могло компенсировать ему всего, что́ он потерял, оставил где-то в прошлом. Чем больше времени я проводил с ним, прислушиваясь к его кашлю, тем яснее мне становилось, что каждый час, каждую минуту Гек потихоньку прощается с миром, который когда-то любил. Я не знал, сколько ему еще осталось, но когда однажды Гек пришел ко мне и заявил, что мы должны вместе построить новый джекбот, построить для меня, я понял, что это – его прощальный подарок.

Обычно Гек начинал работу с раннего утра и частенько задерживался в мастерской до позднего вечера. Раз или два в неделю появлялся очередной клиент, и Гек, отложив инструменты, вез его в своем джекботе к какому-нибудь особо уловистому месту, известному ему одному. Я в меру сил помогал Геку и, регулярно бывая в мастерской, видел большинство тех, с кем он рыбачил. Тут, впрочем, работало правило «видел одного – видел всех», поскольку все клиенты были одинаковы: состоятельные служащие крупных корпораций, которые делали именно то, о чем мечтал и я, когда, вкалывая на папу Пикеринга, – хотя бы ненадолго отвлечься и обрести подобие душевного спокойствия. Эти парни тоже искали спокойствия, умиротворения, искали возможности отдохнуть от бешеного темпа своего повседневного бытия. Рыбалку большинство из них не любили, да и Гек им был, по большому счету, безразличен. Им нужно было другое – поймать альбулу, одолеть ее в поединке, а потом наделать фотографий, чтобы там, дома, показывать их знакомым и хвастаться своей удачливостью и умением.