Тибетская книга мертвых - Турман Роберт - Страница 6

Будда учил, что людям следует изучать относительный материальный мир и природу ума, чтобы в полной мере понять и улучшить жизнь одушевленных существ. Для этого они должны использовать не только свои чувства, но также субъективный человеческий ум, суждение и интроспекцию, развивая критическую мысль и доводя концентрацию до степени остроты, непредставимой для обычного нетренированного человека.

Будда основал и сильно развил традицию Внутреннего (или умственного) знания (адхъятмавидья). Оно называется «знанием», поскольку это организованный способ поиска свойств ума в определенной манере с целью освобождения человека от негативных потенций и способствования развития им положительных. Будда создал долговременные образовательные и служащие изучению ума институты, которые в конце концов превратились в то, что обычно называется монастырями. Эти учреждения, посвященные интенсивному обучению, широко распространились по Индии и по всей Азии спустя столетия после эпохи Будды. Они постоянно присутствовали во многих азиатских странах вплоть до наступления эры ислама или международного секуляризма. В этих институтах Внутреннего знания, в частности, изучали смерть, промежуточное состояние и процесс перерождения, а результаты содержатся в обширной, накопленной за века литературе по этому вопросу. Сведения о смерти, содержащиеся в этих сочинениях, не имеют себе равных в цивилизациях мира. Это высший источник естественного освобождения.

Тибетский подход к смерти и промежуточному состоянию не является ни мистическим, ни таинственным. Это руководство к странствию через промежуток показывает, как реальность смерти приспособлена к миру тибетских представлений; оно ярко живописует непрерывность между прошлой, нынешней и будущей жизнями. Их перспектива множественности жизней – не более (и не менее!) религиозная система верований, чем наше современное представление о структуре Солнечной системы или о смене времен года. Тибетцы считают делом здравого смысла и научным фактом то, что живые существа проходят через ряд жизней, а смерть, промежуток и процессы перерождения следуют предсказуемым закономерностям. У них имеются надежные свидетельства просветленных испытателей, сознательно прошедших через опыт промежутка, сохранивших память и сообщивших о своих переживаниях. Тибетцы относятся к сообщениям своих «психонавтов», также как мы принимаем отчеты астронавтов о том, что произошло на Луне. Тибетские буддисты верят в то, что большинство людей могут вспомнить о своих прошлых жизнях с помощью довольно простого метода медитации. Они практически действуют согласно этому буддийскому представлению, используя время своей жизни, чтобы научиться понимать мир и подготовиться к смерти и будущим жизням, совершенствуя свои этические действия, эмоциональные привычки и критический инсайт.

До некоторой степени тибетцы разделяют наши западные взгляды на смерть, но во многом смотрят на нее иначе. На обычном человеческом уровне они, как и мы, рассматривают смерть как трагедию в конце жизни. У них есть приемы предупреждения и остережения безвременной смерти, обмана даже своевременной смерти и продления драгоценной человеческой жизни. На этом общечеловеческом уровне они даже больше боятся смерти, чем мы, современные материалисты и гуманисты, ожидающие автоматического, безболезненного забвения. Тибетцы же считают анестезическое забвение весьма неправдоподобным, понимая смерть скорее как дверь к переходу, который может быть более чем фатально опасным для людей неподготовленных или сильно подверженных отрицательным привычкам. Поэтому они естественно смотрят на смерть как на мощную злую силу, подстерегающую их. В соответствии с индийским наследием они отождествляют этот ужас с устрашающим, свирепым богом смерти Ямой, царем подземного мира и судьей умерших. Его изображают темно-синим, с головой буйвола и двумя руками, держащими жезл в виде скелета с черепом и аркан, и стоящим обнаженным – с эрегированным фаллосом – на спине выдыхающего пламя буйвола. Иногда вместе с ним супруга, ужасающая Чамунда, которую также считают женской персонификацией его энергии. Бесчисленные орды его слуг бродят повсюду, исполняя его приказания и собирая души умирающих. Когда он является, человек не может сказать «нет», он следует за Ямой в его подземный мир, а там в железном зале без окон и дверей взвешивают его добрые и злые дела. Яма судит их и посылает либо в разные небесные царства, если преобладает добродетель, либо в мир животных или в адские миры, если перевешивают грехи. Если особенно повезет, а добродетели включали большую чувствительность, щедрость и разумность, то человек сможет вернуться в человеческий мир, который считается лучшим для духовной практики, чем небеса. Тибетцы страшатся Ямы и ждут, что будды и бодхисаттвы спасут их от его рук и суда. На праздниках и маскарадах это свирепое божество обычно изображает монах высокого роста в устрашающей маске и ярком костюме. Всегда показывают, как его покоряет Будда, бодхисаттва мудрости Маньджушри или бодхисаттва сострадания Авалокитешвара в виде Падмасамбхавы, великого йога и первого исторического святого Тибета.

Хотя в воображении тибетцев персонификация смерти столь отчетлива, нужно сразу отметить, что не сам Яма столь ужасен, а скорее его суд и возможная отрицательная судьба, которую он определяет. Согласно общепринятому тибетскому воззрению жизнь безгранична, мы не приходим из ниоткуда и не уходим в никуда. Мы безначальны и бесконечны. Поскольку мы всегда будем вовлечены в мир относительного, то должны знать и о своей внутренней свободе. Если же мы не ведаем об этом, то неведение понуждает нас пребывать в неизбежных и бесконечных узах, в постоянном страдании, а наша жизнь становится жестоким наказанием.

Человеческая жизнь характеризуется как средний путь между состояниями избыточной боли и чрезмерного удовольствия. Живое существо рассматривает перерождение человеком из других форм жизни как результат накопления большого количества заслуг, через щедрость, добродетельные поступки, терпимость, а также глубокое понимание, достигаемое долгими усилиями по развитию критической мудрости и сильного сосредоточения. Человеческая форма относительно свободна от жестко запрограммированных инстинктивных реакций. Поэтому человеческие существа единственные в своем роде наделены способностью и возможностью полностью понять свое положение, решительно перепрограммировать себя, достичь непреходящего совершенного просветления, состояния будды и стать счастливыми, вечно живущими, приносящими радость и помощь другим существам. Умереть непросветленным, потерять свободу и возможность человеческого воплощения не достигнув цели, а затем вынужденно перерождаться в исключительно скверных условиях бесчисленное число раз – вот это было бы ужасной трагедией. Если человеческая жизнь рассматривается как дающая свободу, возможность эволюционного развития и альтруистического просветления, то ее потеря гораздо хуже утраты жизни, представляемой либо полным забвением в ничто, либо благополучным переселением на небеса. Это нечто подобное ожиданию попадания в ад или чистилище после смерти. Это опасность более чем фатальная. Это путь к почти безграничному мучению. Поэтому тибетское представление о безначальном и бесконечном характере жизни, о бесчисленных перерождениях вовсе не устраняет страх смерти. Оно придает неотразимую интенсивность этой жизни. Вот что лежит в основе глубокой религиозности и духовности тибетцев, а не суровое окружение высокогорных пустынь и снежных гор.

Однако на более высоком духовном уровне тибетцы рассматривают обычную угрозу смерти как мощную силу, близкую жизни, побудительный импульс к добру, усиливающий положительные действия и отношение к жизни. Они не склонны видеть в смерти силу чистого зла, своего рода радикальное, бессмысленное и произвольное злорадство. Скорей они смотрят на нее как на нечто несуществующее, как на вещь в себе, отдельную от жизни. Это чувство относительности, распространяемое даже на смерть, вдохновляет их на самом высоком духовном уровне видеть в ней непосредственное, вездесущее царство свободы, не просто часть жизни, а основу жизни.