Всегда, всегда? (сборник) - Рубина Дина Ильинична - Страница 39

Маргарита услышала, как я открываю дверь, и примчалась в прихожую.

Она всегда подстерегала мое появление после дежурства.

– Ой, Саша! А почему ты так поздно? В тебя стреляли? Ты за бандитом гнался?

– Дай-ка тапочки, – попросил я, – и достань из портфеля лимоны и окорок… А где баба?

– Баба на рынок ушла…

Я прошел в детскую и сказал в дверях:

– Повесь трубку на рычаг и не смей подходить к телефону. Совсем очумела, мать моя. Из-за твоих игр домой дозвониться невозможно.

Маргарита надулась и покорно прошлепала к телефону обиженной походкой. Я сказал ей вслед:

– Меня не трогать. Я отдыхаю…

Надо было поспать, но, как всегда после дежурства, я не мог уснуть сразу. Мелькали в уставшей голове ночные лица, тени, глухие переулки, свет фар по глиняным заборам в тупиках. Лежал на тахте, держа на животе гитару и пощипывая струны.

Над моим плечом пролетел легкий вздох, я оглянулся. Это Маргарита слушала треньканье и умильно созерцала меня своими сине-зелеными глазами. Я вывернул голову, чтобы лучше ее видеть.

– Маргарита, что за вид? – строго спросил я. – Как стоишь? Не грызи палец! Подбери живот! Когда ты на диету сядешь?

Она послушно втянула живот и миролюбиво спросила:

– А ты чего сейчас играл?

– Так, пустяки…

– А я себе буду братика родить… – вдруг поделилась она.

– Молодец…

Но Маргариту не удовлетворила такая кислая реакция. Она попыталась меня заинтересовать:

– Знаешь, как его будут звать?

– Мм… мм?

– Иван Петрович…

– Именно? Что так?

Она понурилась, разгладила краешек подушки, на которой лежала моя голова, и с тихим достоинством сказала:

– Ну, просто… Я решила… Рассказать тебе стишок? – предложила Маргарита.

– Гениально, – сказал я. – Кто автор?

– Где? – доверчиво спросила она.

– Это ты сама сочинила?

– Сама, – скромно, но горделиво подтвердила она.

Я оглядел ее всю, с вороха каштановых кудрей до маленьких клетчатых тапок, и вздохнул:

– Ой, Маргарита, боюсь, что ты сперла это незаурядное произведение у кого-то из своих талантливых сверстников.

– А? – спросила она. – Саша, ты какой?

– То есть? – не понял я.

– Ну, ты какой: грустный, веселый или нормальный?

– Грустный, – сказал я, вздохнув.

– А почему?

– Потому что ты крутишься перед глазами и не даешь мне отдохнуть.

Маргарита рассмеялась снисходительным смешком и сказала:

– Ой, Саша, вечно ты грустишь из-за всякой ерунды. – Потом просунула свою глупую кудрявую голову мне под мышку и попросила: – Можно я посплю с тобой?

– Нет уж, Марго, ты совсем разошлась! Стоит мне после дежурства прилечь, как ты уже на голове сидишь.

– Я не буду на голове, я – рядышком… – а сама уже карабкалась на тахту, устраивалась под боком. Эта хитрюга надеялась вытянуть из меня какую-нибудь очередную ужасную историю.

– Саша, – прошептала она, – а кого сегодня убили?

– Тьфу, Маргарита, какая ты кровожадная девица! Лучше я тебе «Алису» почитаю. Когда проснусь.

Она поворочалась под боком, потолкалась коленками и затихла. Одна ее каштановая кудря щекотала мой подбородок. Я пригладил ее ладонью и закрыл глаза.

И почти сразу вышли мы с Маргаритой на летний луг, в полдень, и лежала в траве неподалеку телочка, привязанная веревкой к колышку. Телка лежала на боку и кротко смотрела на Маргариту большими темными глазами. Маргарита потрогала ее переднюю ногу в белом нарядном чулке, с аккуратным копытом и сказала весело:

– Холодец! Здравствуй, Холодец!

Я взмыл над Маргаритой, над кроткой телочкой, над летним лугом и полетел выбивать кабель и трубы. Я летел кролем в прохладном голубом небе и ощущал такое блаженство, какого не знал никогда. «Кроме того, – думал я, разводя руками в упругой толще неба, – отсюда удобнее наблюдать за теми, кто ворует мрамор на памятники…» Но этой важной мысли я не додумал, потому что внизу кто-то хрипло и длинно выругался, и Гришка Шуст позвал меня с земли громким шепотом:

– Саша!.. Саш…

– А? – я вздрогнул, очнулся и сел. Маргарита смотрела на меня исследовательски-задумчивым взглядом.

– Саша, – повторила она шепотом, – а почему у тебя сердце так громко стучит? Просто ужас!

– Вот дура ты, Марго… – пробормотал я, заваливаясь на подушку. – Ведь я живой… Оно и стучит…

Потом, сквозь тяжелый душный сон, над ухабами измотанного бессонной ночью сознания, появилась баба и парила над нами и укрывала нас с Маргаритой красным клетчатым пледом.

Вечером пришел с работы дед и, не раздеваясь, не снимая туфель, крикнул из прихожей:

– Сынка, ну что – был в метро?

– Был.

– Ну, ну? – он так и стоял в плаще – маленький, с седыми щеками, в смешной, великоватой для него шляпе.

– Отказали. Я им не подхожу.

– Почему?! – возмутился он.

– Осанка недостаточно представительная, – сказал я.

– Как? – так же оскорбленно воскликнул он. – А ты сказал, что у тебя диплом с отличием? Что ты единственный из всего выпуска защищался на английском? Что ты в совершенстве…

– И что умею ушами шевелить, – перебил я его. Он сразу все понял, молча разделся и закрылся у себя. Глупая Маргарита, которая по молодости лет не чувствовала еще атмосферы в доме, увязалась за ним и стала канючить и напоминать, что дед обещал повести ее в кино.

– Оставьте меня в покое! Все! – крикнул дед и хлопнул дверью.

Оскорбленная Маргарита умчалась в детскую, и сразу оттуда послышались тягучие рыдания. Я приоткрыл к ней дверь. Маргарита в исступлении била кулаками подушку. Я встал в двери, и она обернула ко мне зареванную физиономию.

– Правильно, дай ей как следует, – посоветовал я, – чтоб больше не смела. Выбей из нее дурь окончательно.

– Пойду по белу свету искать хорошую семью, – сказала Маргарита сопливым голосом.

– Дед, – крикнул я, стоя в дверях детской, – не переживай. Устроишь меня в ларек «Пиво-воды». – Повернулся к Маргарите и сказал: – Не расстраивайся, Марго. В субботу пойдем в гости к дяде Грише.

Но в субботу я к Шусту не попал, потому что заболела Маргарита. Заболела-то она днем раньше, но именно в субботу утром я брился в коридоре и вдруг увидел кусок Маргариты в зеркале. Правильнее сказать – в коридорном зеркале отражался дальний угол комнаты с частью дивана, на подушке которого лежала растрепанная Маргариткина голова и покорно смотрела на меня в зеркале страдальческими зелеными светлячками. И тогда вдруг на меня сошло леденящее озарение. Я понял, чем больна Маргарита. Я выдернул штепсель из розетки, бритва заткнулась, я спросил с тихим ужасом:

– Марго, у тебя живот болит?

– Болит, – спокойно сказала она.

– А… Тошнит?

– Тошнит, – с некоторым даже удовольствием подтвердила она.

Я с бритвой в руках прибежал на кухню, закрыл дверь поплотнее и сказал бабе:

– У Маргариты желтуха!

Баба ахнула и опустилась на табурет. Она не стала спрашивать, с чего это я поставил такой безапелляционный диагноз, потому что с паникой у нас в семье все в порядке – она носится в воздухе, мы ею дышим. Просто баба тихо заплакала и шепотом стала проклинать свою жизнь.

– Баба, не дрейфь, – сказал я. – Сейчас это быстро лечится.

Первым делом с четвертого этажа была спущена Валентина Дмитриевна, наш домашний доктор. Она лечила всех соседей, в том числе бабу, деда, меня и Маргариту со дня ее рождения.

– Я думаю, это обычный грипп, – сказала Валентина Дмитриевна, послушав и помяв Маргариту. – Но чтобы полностью исключить гепатит, чтоб вы жили спокойно, я пришлю завтра из нашей поликлиники милую девочку, медсестру Надюшу. Она возьмет кровь на анализ. Только, Евдокия Степановна, голубчик, вы сами, конечно, понимаете, у Надюши выходной, в воскресенье она не обязана, ну и…