Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич - Страница 41

Вертолет побалтывало, но в целом снижение выглядело устойчивым и стабильным.

Внезапно его резко швырнуло вправо и вниз. Побледнев, Кукушкин с трудом выровнял аппарат, отвернул подальше от вершины и прекратил снижение.

— Что это было? — насторожился Севченко. — Почему нас так шибануло?

— Должно быть, воздушный поток разбивается вершиной «Семен Семеныча» и происходит сильное завихрение, — пояснил авиатор, хотя и сам не был уверен в правильности догадки.

— А зачем ты снижался рядом с айсбергом? Разве нельзя зайти другим курсом?

— В другой раз зашли бы. А сейчас сила ветра не позволяет.

— Почему?

— При подходе к палубе под углом к ветру, когда скорость вертолета снизится до минимума, он закрутит нас, и мы шваркнемся об лед.

— Точно? — с сомнением спросил капитан.

— Процентов девяносто.

Подумав, Валентин Григорьевич проворчал:

— Тогда делай, как знаешь. Ты же как-никак — профессионал…

Второй круг Кукушкин максимально затянул, дожидаясь, пока «Громов» отдалится от «Семен Семеныча» и допыхтит до нужной точки. Оттягивать заход на посадку было нельзя — стрелка топливомера давно покачивалась в опасной зоне около нуля, а на приборной доске горело табло «Осталось топлива 300 литров». Движки у Ми-2 прожорливые, и данного запаса хватало всего на 15 минут полета.

Еще до вылета пилот поинтересовался у Севченко продолжительностью предстоящей разведки.

— Думаю, минут 20 будет достаточно, — тот не придал вопросу должного значения.

Однако позже планы изменились, и в воздухе пришлось пробыть гораздо дольше.

«Эх, знать бы, что так сложится… Тогда заправил бы и дополнительные баки, — вздохнул Кукушкин. — Сейчас попросил бы Петрова отойти подальше от этой глыбы и садился бы без хлопот. А теперь думай, как выкрутиться! Одни проблемы из-за этих начальников!..»

Да, проблемы были, и заход приходилось строить в опасной близости от торчащего над белой пустыней заснеженного пика.

Основной топливный бак был почти пуст. Вертолет значительно потерял в весе, и его швыряло ветром все сильнее — авиатор едва успевал реагировать на шквальные порывы.

Вершина приближалась, опять наплывая слева. «Громов» успел отдалиться на полмили, и край его правого борта выглядывал из-за белого силуэта «Семен Семеныча».

Сидевший рядом Валентин Григорьевич с беспокойством поглядывал то на побелевшую от напряжения правую кисть Кукушкина, то на ледяную громадину, полностью закрывшую обзор через левое остекление кабины.

Ми-2 трясло и кидало все сильнее. Обороты несущего винта «плавали»; режим работы двигателей из-за постоянного перемещения рычага «шаг — газ» тоже менялся.

Севченко перевел взгляд на пилота и увидел, как по его лицу стекают крупные капли пота…

Самое отвратительное началось на траверзе вершины. Вероятно, в этом месте скорость завихрения воздушного потока достигала максимума, к тому же он резко менял направление почти на 90 градусов.

Несмотря на значительное удаление от айсберга — между машиной и его боком было не менее сотни метров, — влияние мощного потока ощущалось все сильнее.

Вначале машину отбросило в сторону и сильно крутануло.

Кукушкин выправил вертолет, смахнул с лица пот и продолжил снижение.

В следующую секунду их швырнуло в сторону глыбы. Двигатели взвыли, а обороты винта, наоборот, просели. Пилот заложил правый крен и вернул машину на нужный курс.

Валентин Григорьевич посмотрел на ледяную стену.

Еще немного, и она останется позади. Впереди уже был виден весь силуэт «Громова» — как на ладони. До спасительной кормовой площадки оставалось меньше полумили.

— «Громов», «Четырнадцать, сто тридцать», — запросил Кукушкин.

— «Четырнадцать, сто тридцать», «Громов» на связи, — ответил Петров.

— Площадку наблюдаю, к посадке готов.

— Посадку разрешаю. Ветер — 240 градусов, 15 метров в секунду.

— Условия принял. Разрешили…

Айсберг почти прошли; до площадки оставалось метров 600. Сидящие в кабине мужчины немного расслабились.

Но ненадолго — в следующий момент «вертушка» едва не перевернулась. Сильнейший порыв так саданул слева и сверху, что крохотный летательный аппарат моментально потерял половину высоты и был отброшен вправо от айсберга метров на 100.

— Держитесь! — крикнул Кукушкин, пытаясь выровнять машину.

Опасный крен устранить удалось. А вот с потерей высоты дело обстояло хуже — винт опять потерял обороты, и движкам не хватало мощности быстро его раскрутить.

Ми-2 снижался на отдельно плавающие льдины, которые несколько минут назад раздвинул своим корпусом «Громов».

«Только не в воду! — с ужасом думал пилот, доворачивая вправо к толстому льду. — Если уж суждено грохнуться, то лучше на лед. Там хоть обгоревшие косточки останутся… Ну, давай-давай-давай, родимый!..»

«Родимый» отчаянно выл турбинами и терял высоту. Под его брюхом быстро проплывали бесформенные льдины различных размеров. До неповрежденного льда оставалось совсем немного.

Высота таяла. Стараясь дотянуть до твердой поверхности, Кукушкин предпринял последнюю попытку спасти положение: потянул ручку управления на себя, а рукоятку «шаг — газ» немного опустил, помогая двигателям раскрутить винт.

Не вышло. До неповрежденного льда дотянуть было невозможно.

И тогда он принял решение садиться на ближайшую подходящую льдину.

Наблюдавшие за заходом Петров с Банником первыми заметили неладное в поведении вертолета.

Капитан бросился к микрофону:

— «Четырнадцать, сто тридцать», ответьте «Громову»! «Четырнадцать, сто тридцать!..»

В эфире было тихо.

— Кукушкин! Товарищ капитан!..

И снова никто не ответил.

Тихонов с Еремеевым взволнованно переглянулись. А Ми-2, подмигивая красным проблесковым маяком, стремительно терял высоту и уклонялся вправо от глиссады.

— Спасательной команде — тревога! — объявил по трансляции Андрей. — Старший помощник, займитесь спуском на воду спасательного бота!

— Есть! — Еремеев кинулся к выходу.

— Шо за напасть? — прогудел от окна Банник. — Почему молчат и не отвечают?

Петров тяжело вздохнул:

— Думаю, им сейчас не до нас…

Кукушкин слышал запросы Петрова. Однако сосредоточиться, формулируя ответ, перенести большой палец правой руки на кнопку «Радио» и выдать в эфир несколько фраз он не мог — попросту не было времени.

В данный момент он решал куда более сложную задачу: выбирал подходящую для посадки льдину, которых в проделанной полынье было в достатке. Однако пока под снижавшимся вертолетом мелькали только небольшие белые куски, а те, что покрупнее — до сотни метров в поперечнике, — покачивались чуть дальше.

Несущий винт потерял обороты до 60 процентов. Это было катастрофически мало для продолжения горизонтального полета в штатном режиме, но для смягчения аварийной посадки хватило бы.

— Туда! — Севченко ткнул пальцем в сторону выступающего края целого льда.

Оценив траекторию снижения, пилот мотнул головой:

— Не дотянем.

И подвернул к ближайшей большой льдине.

На высоте семь-восемь метров он рванул ручку управления на себя, стараясь загасить поступательную скорость. Одновременно с этим резко увеличил шаг винта.

Вертикальная и поступательная скорости уменьшились, но удар колес о льдину все равно получился сильным. Да еще «помог» сильный боковой ветер.

От удара Ми-2 подскочил. А далее произошло то, о чем и предупреждал Кукушкин: машину закрутило влево, появился сильный правый крен.

Вначале от мощного импульса вращения отломилась хвостовая балка, затем лопасти прошлись по заснеженному льду. Вокруг стали разлетаться их обломки.

Основной фюзеляж плюхнулся на правый бок и заскользил по льду, ковыряя и разметая снег молотившими обрубками несущего винта.

Спустя несколько секунд «пляска» закончилась. Михаил после первого удара о лед успел перекрыть подачу топлива, и двигатели встали, не воспламенив остатки керосина.