Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв - Хаймз Честер - Страница 4

Кулак Андерсона опустился на стол, и его худое суровое лицо стало угрюмым.

— Черт возьми, вечно со мной что-то случается, — сказал он и в тот же миг пожалел о сказанном.

— Пошли туда две остальные машины, — приказал он ровным тоном. На его лбу запульсировали вены, а светло-голубые глаза смотрели отрешенно.

Он ждал, пока сержант связывался с двумя патрульными машинами и направлял их на место происшествия. Затем он сказал:

— Найди Джонса и Джонсона.

Пока сержант вызывал Джонса и Джонсона, оповещая их о приказе срочно явиться, Андерсон сказал озабоченно:

— Будем надеяться, что с Холмсом ничего не случилось.

Джонса и Джонсона сержант найти не смог.

Андерсон поднялся.

— Продолжай вызывать их, — сказал он. — Я поеду и сам взгляну, что там такое.

Причина, по которой сержант не мог связаться с Могильщиком Джонсом и Эдом Гробом Джонсоном, состояла в том, что они находились в задней комнате мясной лавки мамаши Луизы и ели горячие цыплячьи ножки. Перед ними стояли тарелки, полные тушеных цыплячьих ножек и риса, посыпанного красным чилийским перцем. В холодную ночь, вроде этой, такая пища зажигала в животе горячий огонь, а мягкое белое куриное мясо наполняло кишки приятной тяжестью. В комнате стояли три деревянных стола, покрытых жирными пятнами такого омерзительного вида, что только липкая и жирная консистенция жаркого, состряпанного мамашей Луизой, могла удержать съеденную пищу в желудке. В углу располагалась угольно-черная печь, соседствующая с медным баком для воды. На горячей плите кипели котлы с готовящейся едой, придавая маленькой тесной комнатке сходство с роскошной турецкой баней.

Могильщик и Эд Гроб сидели за столом поодаль от плиты, их мундиры висели на спинках деревянных стульев. Черные, покрытые ворсом шляпы висели поверх шинелей на гвоздях на противоположной стене. Пот выступил у них на висках, пониже коротко остриженных курчавых волос и струился по темным, сосредоточенным лицам. Волосы Эда Гроба припорошены серой сединой. Справа на его виске — шрам в форме полумесяца, который оставил Могильщик, ударив его стволом своего пистолета, когда Эд Гроб превратился в берсерка, ослепнув после того, как ему плеснули кислотой в лицо. Это случилось более трех лет назад, тогда же сделали и операцию, во время которой шрамы от кислоты были покрыты кожей, взятой с его бедра. Но новая кожа или имела другой оттенок, или была светлее, чем естественная кожа на лице, да и заменяли ее отдельными участками. В итоге лицо Эда Гроба выглядело так, словно он был загримирован в Голливуде для роли чудовища Франкенштейна. А грубое, словно высеченное из одной глыбы, лицо Могильщика могло бы принадлежать любому из крутых гарлемских типов.

Могильщик обгрыз хрящики с последней куриной ножки и бросил тонкие белые остатки на горку костей на своей тарелке.

— Готов спорить на бутылку, что у него сегодня ничего не получится, — сказал он, понизив голос.

Эд Гроб посмотрел на свои наручные часы.

— И спорить не стоит, — ответил он столь же тихо.

— Сейчас уже без пяти двенадцать, а она заканчивает в одиннадцать тридцать. Ты думаешь, она ждет его?

— Нет, но он-то думает, что ждет…

Они исподтишка взглянули на человека, сидевшею в углу возле плиты в старом деревянном кресле. Это был низенький лысый толстяк с круглым, черным, подвижным лицом прирожденного комедианта. Он был полностью одет для улицы, за исключением пальто. Он бросил на них умоляющий взгляд.

Это был мистер Луис, муж мамаши. Начиная с первого года, он каждую субботу встречал на следующей за 125-й улицей железнодорожной станции маленькую горячую темнокожую официанточку из кафетерия Фишера.

Но мамаша Луиза завела бульдога. Это была шестилетняя собака грязно-белого цвета с пастью настолько большой, что могла бы без труда проглотить взрослую кошку. Бульдог сидел прямо напротив сияющих туфель мистера Луиса и смотрел в его безнадежное лицо тяжелым немигающим взглядом. Его розовая пасть была широко открыта, словно он задыхался в густых испарениях, а красный язык свесился до самой груди. Перед ним на полу растеклось большое мокрое пятно от капающей слюны, словно он не желал ничего иного, как отведать жирного черного мяса мистера Луиса.

— Он хочет, чтобы мы помогли ему, — прошептал Эд Гроб.

— И дали бы собаке сожрать себя вместо него.

Мамаша Луиза посматривала на них от плиты, на которой она помешивала варево в кипящих котлах. Она была потолще мистера Луиса, но и повыше его. Одета она была в шерстяной купальный халат поверх старого платья из джерси, из-под которого выглядывал еще один слой шерстяного нижнего белья. Поверх купального халата она повязала черную шерстяную шаль, голова ее была защищена мужской касторовой шляпой с загнутыми вверх полями, а ноги она всунула в меховые охотничьи боты.

Она была «гичи», родившаяся и выросшая на самом юге Южной Калифорнии. Гичи — потомки беглых африканских рабов и индейцев из племени семинолы, живших в Каролине и Флориде. Ее родной язык был смесью африканских диалектов с языком семинолов, а на английском она говорила со странным, неопределенным акцентом, чем-то похожим на карканье вороньей стаи.

— О чем это вы, два палысмена, шептаетесь та серьезно? — спросила она подозрительно.

Потребовалось некоторое время, чтобы они оба поняли, что она сказала.

— Мы держим пари, — ответил Могильщик с невозмутимым видом.

— Нет, уже не держим, — возразил Эд Гроб.

— Вы палысмены, — сказала она ворчливо, — о том только и думаыти, чтоб своыми балшыми пыстолетами наделать дырок в головах у честных людей.

— Если они честные, то нет, — опроверг Могильщик.

— Не говори мне, — сказала она убежденно и скривила свои толстые чувственные губы. — Я сам видел сваыми глазами… Порете взрослых людей так, как будто они дети. Мыстер Луыс не одобряит это, — прибавила она, переводя хитрый взор с безнадежного лица мистера Луиса на роняющего слюни бульдога. — Ну-ка, мыстер Луыс, иды и покажы этим палысменам, как ты сейчас арыстуешь для них грабителя на поезде.

Мистер Луис благодарно посмотрел на нее и принялся подниматься на ноги. Бульдог встал и угрожающе заворчал. Мистер Луис плюхнулся обратно на свое кресло.

Мамаша Луиза перевела взгляд на детективов.

— Сегодня ночью мыстер Луыс не в настроении, — объяснила она. — Он хочыт остаться здесь и составыть мне кампаныю.

— Да, мы это заметили, — сказал Эд Гроб.

Мистер Луис со страстным желанием посмотрел на длинноствольные никелированные револьверы 38-го калибра, выглядывающие из кобур, висевших на плечах у обоих детективов.

Они услышали, как входная дверь в лавку открылась и с шумом захлопнулась. Раздались шаги. И затем пропитой голос позвал:

— Эй, мамаша Луиза, иди-ка сюда и дай мне горшок этого застывшего студня из требухи.

Она пошла, переваливаясь, сквозь занавешенную дверь, ведущую в лавку. Они услышали, как она открывает пятигаллоновую флягу и скребет по ее стенкам, а затем послышались протесты покупателя:

— Я же не просил у тебя жидкого варева. Я хочу застывшего студня.

И тут же ее ответ:

— Если ты хочышь есть студынь застывшим, выстави его наружу и остуды; сейчас такая холодина…

Могильщик сказал:

— Мамаша Луиза никак не может привыкнуть к этому северному климату.

— У нее достаточно жира, чтобы сохранять тепло даже на Северном полюсе, — ответил Эд Гроб.

— Беда в том, что там ее жир застынет.

Мистер Луис попросил жалостливым голосом:

— Пусть один из вас, джентльмены, застрелит его ради меня, — он быстро взглянул в направлении занавески на дверях и прибавил: — Я заплачу вам.

— Его так просто не убьешь, — торжественно ответил Эд Гроб.

— Пули только отскочат от его башки. — дополнил Могильщик.

Мамаша Луиза вернулась и подозрительно посмотрела на своего мужа. Затем она сказала детективам:

— Ваша машина разговаривает.

— Иду на связь, — сказал Могильщик, вставая на ноги прежде, чем успел договорить.