Сорочьи сказки - Толстой Алексей Николаевич - Страница 1

Десятая неделя после Пасхи – купальские дни.

Солнце самый пуп земли печёт, и зацветает дивная Полынь-трава. В озёра, на самое зелёное дно, под коряги подводные, под водоросли глядит огненное солнце.

Негде упрятаться русалкам-мавкам, и в тихие вечера да в лунные ночи уходят они из вод озёрных и хоронятся в деревьях, и зовут их тогда древяницами.

Это присказка, а сказка вот какая.

Жили-были брат Иван да сестра Марья в избёнке на берегу озера.

Озеро тихое, а слава о нём дурная: водяной шалит.

Встанет над озером месяц, начнут булькать да ухать в камышиных заводях, захлопают по воде словно вальками, и выкатит из камышей на дубовой коряге водяной, на голове колпак, тиной обмотан. Увидишь, прячься – под воду утянет.

Строго брат Иван наказывал сестре Марье:

– Отлучусь я, так ты после сумерек из хаты – ни ногой, песни не пой над озёрной водой, сиди смирно, тихо, как мыши сидят…

– Слушаю, братец! – говорит Марья.

Ушёл Иван в лес. Скучно стало Марье одной за станком сидеть, облокотилась она и запела:

Вдруг стукнуло в ставню.

– Кто тут?

– Выдь к нам, выдь к нам, – говорят за ставней тонкие голоса.

Выбежала Марья и ахнула.

От озера до хаты – хороводы русалочьи.

Русалки-мавки взялись за руки, кружатся, смеются, играют.

Всплеснула Марья ладошами. Куда тут! – обступили её мавки, венок надели…

– К нам, к нам в хоровод, ты краше всех, будь наша царица. – Взяли Марью за руки и закружились.

Вдруг из камыша вылезла синяя, раздутая голова в колпаке.

– Здравствуй, Марья, – захрипел водяной, – давно я тебя поджидал… – И потянулся к ней лапами…

Поздним утром пришёл Иван. Туда, сюда – нет сестрицы. И видит – на берегу башмаки её лежат и поясок.

Сел Иван и заплакал.

А дни идут, солнце ближе к земле надвигается.

Настала купальская неделя.

«Уйду, – думает Иван, – к чужим людям век доживать, вот только лапти новые справлю».

Нашёл за озером липку, ободрал, сплёл лапти и пошёл к чужим людям.

Шёл, шёл, видит – стоит голая липка, с которой он лыки драл.

«Ишь ты, назад завернул», – подумал Иван и пошёл в другую сторону.

Кружил по лесу и опять видит голую липку.

– Наважденье, – испугался Иван, побежал рысью.

А лапти сами на старое место загибают…

Рассердился Иван, замахнулся топором и хочет липку рубить. И говорит она человеческим голосом:

– Не руби меня, милый братец…

У Ивана и топор вывалился.

– Сестрица, ты ли?

– Я, братец; царь водяной меня в жёны взял, теперь я древяница, а с весны опять русалкой буду… Когда ты с меня лыки драл, наговаривала я, чтобы не уходил отсюда далеко.

– А нельзя тебе от водяного уйти?

– Можно, найти нужно Полынь-траву на зыбком месте и мне в лицо бросить.

И только сказала, подхватили сами лапти, понесли Ивана по лесу.

Ветер в ушах свистит, летят лапти над землёй, поднимаются, и вверх в чёрную тучу мчится Иван.

«Не упасть бы», – подумал и зацепился за серую тучу – зыбкое место.

Пошёл по туче – ни куста кругом, ни травинки.

Вдруг зашевелился под ногами и выскочил из тучевой ямы мужичок с локоток, красная шапочка.

– Зачем сюда пришёл? – заревел мужичок, как бык, откуда голос взялся.

– Я за Полынь-травою, – поклонился Иван.

– Дам тебе Полынь-траву, только побори меня цыганской ухваткой.

Легли они на спины, по одной ноге подняли, зацепились, потянули.

Силён мужичок с локоток, а Ивану лапти помогают.

Стал Иван перетягивать.

– Счастье твоё, – рычит мужичок, – быть бы тебе на седьмом небе, много я закинул туда вашего брата. Получай Полынь-траву. – И бросил ему пучок.

Схватил траву, побежал вниз Иван, а мужичок с локоток как заревёт, как загрохочет и язык красный из тучи то метнёт, то втянет.

Добежал до липки Иван и видит – сидит на земле страшный дед, водит усами…

– Пусти, – кричит Иван, – знаю, кто ты, не хочешь ли этого? – И ткнул водяному в лицо Полынь-травою.

Вспучился водяной, лопнул и побежал ручьём быстрым в озеро.

А Иван в липку бросил Полынь-траву, вышла из липки сестрица Марья, обняла брата, заплакала, засмеялась.

Избушку у озера бросили они и ушли за тёмный лес – на чистом поле жить, не разлучаться.

И живут неразлучно до сих пор, и кличут их всегда вместе – Иван да Марья, Иван да Марья.

Над глиняным яром – избушка, в избушке старушка живёт и две внучки: старшую зовут Моря, младшую Дуничка.

Один раз – ночью – лежит Моря на печи, – не спится. Свесила голову и видит.

Отворилась дверь, вошла какая-то лохматая баба, вынула Дуничку из люльки и – в дверь – и была такова.

Закричала Моря:

– Бабынька, бабынька, Дуньку страшная баба унесла!..

А была та баба – кикимора, что крадёт детей, а в люльку подкладывает вместо них полено.

Бабушка – искать-поискать, да, знать, кикимора под яр ушла в омут зелёный. Вот слёз-то что было!

Тоскует бабушка день и ночь. И говорит ей Моря:

– Не плачь, бабушка, я сестрицу отыщу.

– Куда тебе, ягодка, сама только пропадёшь.

– Отыщу да отыщу, – твердит Моря. И раз, когда звёзды высыпали над яром, Моря выбежала крадучись из избы и пошла куда глаза глядят.

Идёт, попрыгивает с ноги на ногу и видит – стоит над яром дуб, а ветки у дуба ходуном ходят. Подошла ближе, а из дуба торчит борода и горят два зелёных глаза…

– Помоги мне, девочка, – кряхтит дуб, – никак не могу нынче в лешего обратиться, опояшь меня пояском.

Сняла с себя Моря поясок, опоясала дуб. Запыхтело под корой, завозилось, и встал перед Морей старый леший.

– Спасибо, девка, теперь проси чего хочешь.

– Научи, дедушка, где сестрицу отыскать, её злая кикимора унесла.

Начал леший чесать затылок…

А как начесался – придумал.

Вскинул Морю на плечи и побежал под яр, вперёд пятками.

– Садись за куст, жди, – сказал леший и на берегу омута обратился в корягу, а Моря спряталась за его ветки.

Долго ли так, коротко ли, замутился зелёный омут, поднялась над водой косматая голова, фыркнула, поплыла и вылезла на берег кикимора. На каждой руке её по пяти большеголовых младенцев – игошей – и ещё один за пазухой.

Села кикимора на корягу, кормит игошей волчьими ягодами. Младенцы едят, ничего, – не давятся.

– Теперь твоя очередь, – густым голосом сказала кикимора и вынула из-за пазухи ребёночка.

– Дуничка! – едва не закричала Моря.

Смотрит на звёзды, улыбается Дуничка, сосёт лохматую кикиморину грудь.

А леший высунул сучок корявый да за ногу кикимору и схватил…

Хотела кинуться кикимора в воду – никак не может.

Игоши рассыпались по траве, ревут поросячьими голосами, дрыгаются. Вот пакость!