Память героя (СИ) - "химера-читатель" - Страница 2

И, конечно, во время дежурства можно прикрыть задержавшихся по важным делам слизеринцев. Мы ведь должны помогать и поддерживать своих, правда ведь? Тем более, никто не знает, какая услуга может понадобиться мне в будущем.

Патрулирование дает ещё одну прекрасную возможность. Это время, чтобы подумать, проанализировать события прошедшего дня, сделать выводы и обдумать план дальнейших действий. А планы у меня, как всегда, грандиозные. И первым был и остаётся пункт, как достать Поттера. Теодор зря иронизирует. Я не зациклился на гриффиндорском недоразумении. Очкарик просто зазнался в этом году. На подколки и провокации не реагирует, в конфликты не вступает, ресницами своими длиннющими взмахнет, глазища зеленые спрячет и стоит, кулаки сжимает. Никакой радости. Вечно где-то пропадает, что делает - неизвестно. С крестным неизвестно чем занимается. Одни тайны. А кто должен знать все тайны школы? Правильно, я - Драко Малфой! Я хочу знать все тайны Гарри Поттера! Зачем мне это? Разумеется, чтобы знать, что его беспокоит. Хочу знать все тайны Гарри Поттера! Это даст мне такие возможности, откроет передо мной такие перспективы... Так, а что это у нас? Эту дверь я не помню... Что ж, посмотрим…

Конец POV Драко

Судьба - дама коварная и преподносит свои дары и сюрпризы неожиданно. И потому вечернее патрулирование слизеринского Принца привело его на восьмой этаж замка Хогвартс. А трижды произнесенная просьба была услышана…

Под удивленным взором Драко Малфоя в стене появилась резная дверь. Достав на всякий случай палочку, подросток решил заглянуть внутрь. Кто бы отказался узнать новую тайну, а тем более тайну древнего замка?

Зайдя в середину, Драко был слегка разочарован. Он ожидал увидеть древние свитки, сокровища или, на худой конец, пару-тройку скелетов замученных в древности пленников, а увидел почти точную копию своих комнат в Мэноре. Такие же обои, ковры, мебель, камин. Слизеринец мог бы предположить, что ручки дверей работают как порт-ключи, переносящие человека домой в случае необходимости. Но никто бы не смог заколдовать дверную ручку так, чтобы она каждый раз переносила в другое место, - это раз. А во-вторых, перемещаться камином для учеников намного удобней. К тому же, на столе у кресла стояли предметы, которых он никогда не видел в комнате родового замка.

Подойдя поближе и присмотревшись, Драко увидел большую чашу, в которой клубилось нечто похожее на густой темный туман. Предмет был похож на омут памяти, только необычной модели. И непонятно было, почему мысли в нем такие темные. Рядом с чашей лежал обрывок свитка. На нем мужским почерком было написано несколько строк. «Дорогой Крестник! Я прислал тебе омут, чтобы тебе было легче подготовиться к занятиям с этим слизеринским гадом. Ты сможешь поместить в него все свои худшие воспоминания, чтобы не показывать их чужим глазам. Только учти: это семейный артефакт, а моя семья всегда придерживалась темных взглядов. Так что, если захочешь просмотреть эти воспоминания снова, имей в виду, что ты не будешь наблюдать их со стороны - ты снова станешь их участником. Это займет меньше времени, а вот эмоции ты испытаешь те же самые. Будь осторожен. С любовью, крестный».

Прочитав письмо, слизеринец задумался. Кто помещает в этот артефакт свои воспоминания? Кто так боится его декана, что даже пользуется омутом памяти перед занятиями с ним? В том, что это именно зельедел, можно было не сомневаться: слизеринским гадом в Хогвартсе называли только одного человека. Эти вопросы подталкивали Драко погрузиться в стоящую перед ним чашу. Однако в его душе оставались опасения. Почему содержимое данной чаши такое темное? Кто мог прислать такой дорогой артефакт ученику школы? Хотя, рассуждая здраво, омут, скорее всего, мог бы принадлежать кому-то из слизеринцев, так как только у чистокровных могут быть подобные артефакты. Все змейки знали любовь декана к чтению мыслей, так что неудивительно, что кто-то неуверенный в своих щитах сливает свои крамольные мысли в омут.

Упустить такую возможность разведать чужие тайны Драко не мог. Перспективы открывались просто изумительные. Что до чувств во время просмотра чужих воспоминаний, то об этом подросток сильно не переживал. Влюбиться, обидеться, поссориться - такой возможный список подростковых приключений слизеринца не пугал. Решение было принято, и подросток, вздохнув поглубже, погрузился в омут воспоминаний.

часть 2 (2)

Как же хочется кушать. Боже, как я хочу есть. Кушать... Все бы отдал за маленький кусочек хлеба... Пусть он будет даже сухой и заплесневелый. Мне он так нужен… Сколько я уже не ел? Сегодня… воскресенье. Вчера была суббота. В пятницу вечером Дурсли уехали на уик-енд и закрыли холодильник. На кухне не осталось даже пачки старых хлопьев. Теперь осталось только ждать, в каком настроении они вернутся. Если в хорошем, то, может быть, мне перепадет что-то из кафе, в котором они поужинают. Если в плохом, то поесть получится только завтра. А если не повезет… Лучше об этом просто не думать.

Голова кружится… В животе урчит… Да и в пятницу еды было немного: бутерброд с сыром... Это я ел утром. И два перезрелых банана днем. Тетка, решив, что они испортились, не захотела выбрасывать их в мусор - вот и отдала мне. Я ведь все съем, мне плохо не станет. Что может случиться с таким уродом, как я. Ничего! Я даже в аварии погибнуть не смог.

Есть хочу. Как же я голоден! Надо отвлечься и подумать о чем-то другом. Дурсли уехали и написали мне список дел. Надо проверить, все ли я сделал. Не хочу, чтобы дядя снова кричал и ругался; да и синяки еще не все сошли. В гостиной и гараже я убрал, кухню и машину тетки вымыл. Мебель отполировал, окна вымыл. Сорняки в саду вырвал, кусты подстриг. Газон…

Когда я подстригал газон, мимо по дорожке проезжала девочка на велосипеде. Неловкий поворот… И она уже на земле. При падении разбилась ладошка, и девчушка с плачем побежала к маме. Если бы я так ревел, дядя Вернон всыпал бы мне так, что я два дня с трудом ходил бы. А её мать… Не одернула, не накричала, не сказала, что плакать на улице неприлично… Она взяла её за руку и подула на ладошку. Мать дула, а я смотрел и не мог отвести взгляда от них… Потом она склонилась и, поцеловав место ушиба, сказала, что они сейчас пойдут домой, смажут царапину и будут есть мороженое. Девочка улыбнулась и они, взяв велосипед за руль, ушли. А я стоял и смотрел на них, не в силах проглотить ком в горле. Простая царапина… и мама…

А моя мама когда-то так делала? Дула ли она на мои коленки, когда я их разбивал? Разглядывала ли она ссадины на маленьких ладошках, целовала ли она их? Говорила ли она ласковые слова, смазывая синяки лекарством? Был ли я нужен ей?.. Или они с отцом забывались в наркотическом бреду, а я срывал голос от крика?..

Не думать об этом, не вспоминать. Ведь если Вернон заметит покрасневшие веки, ещё неделя голода мне обеспечена. А если заметит Дадли, то вся следующая неделя пройдет под крики «пацаны, доведем сиротинку до слез».