А «Скорая» уже едет (сборник) - Ломачинский Андрей Анатольевич - Страница 25

– Уважаемые, может, вы объясните, в чем дело? – тонким голоском вопрошает девочка. – Вы тут приехали, наследили, все испачкали…

– А что объяснять, милая девушка? – я с кряхтением поднимаюсь с корточек и потягиваюсь. – В районе эпидемия. Про стультопатию[29] вы разве не слышали?

– Про что?

– Новый вирус, недавно обнаружен. Передается воздушно-капельным путем. Сначала поражает центральную и периферическую нервные системы, что проявляется головными болями, колебаниями артериального давления, чувством жара, бессонницей, потерей аппетита. Дальше идет воспаление оболочек головного мозга, паралич дыхательной и сердечно-сосудистой систем, кома, смерть. На все – четыре дня, от момента появления первых симптомов.

– Слышь, ты, – крепыш приподнимается на локте. – Ты чё меня грузишь, а? Какая… как ее там, стулопатия?

– У тебя голова болит? – спрашивает, вставая, Офелия. – Чувство тошноты есть?

– Ну есть, так мы с Элькой коньяку вечером…

– Алкоголь потенцирует течение болезни, – категорично заявляет Михайловна.

– Ускоряет процесс, – поясняю я в ответ на совокупное непонимание с кровати. – Ты сам себе навредил, по незнанию, конечно. Есть не хочется?

Может и не отвечать, все и так понятно. Конечно, не хочется – после коньячка с закуской.

– Вот видишь, стультопатия прогрессирует. Аппетита нет. Завтра присоединится лихорадка, башка будет так болеть, что на стенку полезешь. И жидкий стул.

– Ладно, короче! – мужчина рывком усаживается на кровати. В голосе у него неподдельное возмущение – как же, вызвал этих лопухов в зеленой форме просто давление померить, максимум – ЭКГ снять, чтобы спалось спокойнее, а тут они такое выдают! – Ваши действия?

– Все по схеме, – пожимает плечами Михайловна. – Сообщим в госсанэпиднадзор, Центр профилактики СПИДа, за тобой приедут, поместят на четырехнедельный карантин, промоют желудок, кишечник, посадят на антибиотики и внутривенное питание. Ну, возможно, гемодиализ… хотя, это уже не поможет, наверное. Потом, если все не зашло слишком далеко – на три года станешь на учет в инфекционной больнице и СПИДе…

Детина обмяк, слушая эти речи. Это нас он не боится, и уже, судя по тигриному прыжку на кровати, готовился выставить за дверь с отпечатками своей ступни на задницах. А такие страшные слова, как «за тобой приедут», «Центр профилактики СПИДа», «карантин», «промоют желудок», и, самое жуткое – «поставят на учет», и не таких деморализуют. Проверено. Не любят они учета, в любом его проявлении – еще со времен первого своего знакомства с налоговой службой.

Девочка с испугом прижимает узкие ладошки к ротику, взирая на разглагольствующую Офелию. И, думаю я, не столько в испуге за благоверного, сколько за саму себя. Воздушно-капельный путь – это, знаете ли, не половой. Слабое «апчхи» рядом – и все, добро пожаловать в наши стройные ряды.

Я стимулирую ситуацию, доставая сотовый.

– Звонить старшему врачу, доктор?

– Слышь, погоди-ка! – тревожно поднимается пациент. – Не звони никуда, не горит! Ты… э-ээ, вы скажите, чего сделать можно?

– В смысле?

– Ну, чтобы все без всех этих… надзоров ваших как-нибудь? Варианты есть?

– Доктор? – я поворачиваю голову к Офелии.

– Я в тюрьму не хочу! – сварливо отвечает та. – Мне эта ответственность вот уже где сидит! Если есть такой закон, что обо всех инфицированных надо сообщать, куда следует, то будем его выполнять!

– Да, слушай…те, ваш этот закон! – досадливо машет руками пациент. – Короче, вам сколько надо? По «штуке» хватит?

Михайловна зло фыркает и отворачивается. Я пихаю локтем недоумевающего клиента.

– Грубо ставишь вопрос, уважаемый. Так с нами нельзя.

– А чё я такого сказал?

– Подумай, – с нажимом говорю я. – Хммм… девушка, принесите доктору стульчик, пожалуйста.

– Что вы мной… – возмущенно оживает черноволосая нимфа.

– Элька, живо! – рявкает пациент, и нимфа, сверкнув розовой попкой от задравшегося халатика, мгновенно исчезает в дверном проеме. Туда же удаляется и Офелия писать карточку. И не мешать разговору.

– Поставь себя на наше место, – вполголоса продолжаю я, когда мы остаемся одни. – Это ты у нас богатенький Буратино, от стобаксовых бумажек прикуривающий. А мы, друг, за четыре тысячи по двадцать смен в месяц горбатимся.

– Ну так я же…

– Что – ты же? Нас за сокрытие такого рода информации с работы в два дня вышибут под заднюю часть, да еще с такой «волчьей» записью в трудовой книжке, что с ней потом хрен кто на работу возьмет. Я – ладно, еще молодой, заработок найду, а доктор мой уже четвертый десяток в медицине – куда ей потом податься, на старости лет, как не по специальности? А теперь скажи – зачем нам эти проблемы за какую-то вонючую «штуку»?

– Так сколько вам надо? – нетерпеливо спрашивает клиент.

– Да подожди ты со своими деньгами! Нам проблемы не нужны, понимаешь?

– Решим мы ваши проблемы. Сколько…

– Короче, – невольно перенимая его жаргон, говорю я. – В карте мы пишет тебе простое ОРВИ[30] – это раз. В случае чего, ты до последнего отрицаешь, что симптомы проявились при нас – это два. Ни единой живой душе обо всем случившемся – это, сам понимаешь, три.

– Базару нет.

– И…, – я подбрасываю в руке сотовый, набираю на нем необычный номер «10 000» и показываю его клиенту. – Примерно так. Это четыре. Все параметры устраивают?

– Угу, – помедлив, кивает детина. – Сразу?

– Послезавтра, – насмешливо отвечаю я. – А то завтра, боюсь, ты нас и не вспомнишь.

– Да, слышь, я чё, кидала какой? – обижается пациент.

– Не знаю, братец, я тебя первый раз в жизни вижу. Поэтому, уж извини, на слово давно никому не верю. А нам еще рэкет кормить.

Пациент понимающе кивнул и ушел за деньгами. Я пошептался с Михайловной, огласил на ухо сумму и скорректировал тактику. Первой в комнату вернулась нимфоподобная Эля, подошедшая ко мне вплотную и скользнувшая рукой в карман формы на боку. После чего вытащила ладошку и слегка шлепнула по карману – там отчетливо хрустнули купюры.

– Угу?

– Угу, – кивнул я. – Еще как угу.

Эля, одарив меня более заинтересованным взглядом из-под прищуренных пушистых ресниц, заняла свое место на кровати. Даже халатик закатала на прежний уровень. Снова посмотрела. Ай-ай-ай, как не стыдно, соблазнять меня, да еще при практически умирающем муже – или кто он ей там?

Есть такой прекрасный препарат – магния сульфат 25 %, в обиходе – «магнезия». В каком-то смысле он – истинная панацея[31], о которой так грезили фармакологи всех времен и народов. Чего он только не делает с многострадальным человеческим организмом! В старину сульфат магния (иначе – английская соль) использовался, как слабительное, а также – как желчегонное и диуретическое средство. Ныне он также работает и как спазмолитик, как противосудорожное и гипотензивное средство, является потенцирующим действие анальгетиков и наркотиков, оказывает успокаивающее действие и даже способен на наркотическое – да вот беда, при достижении необходимой для этого концентрации в крови вызывает паралич дыхания. В общем, чудо, а не лекарство.

Я натягиваю на буграх мышц правой руки клиента жгут, прощупываю пальцем мгновенно набухшую вену. Вена шикарная, «мечта наркомана», как говорят, жгут, в принципе, и не нужен был – мужчина вряд ли слышал о том, что такое тромбофлебит[32]. Я прокалываю кожу, слегка подаю иглу вперед, дожидаясь появления в канюле темно-вишневой крови, оттягиваю поршень шприца, чем вызываю вспухание внутри цилиндра кровавого облачка, затем, стянув жгут, начинаю вводить препарат.

– Слышь, теплеет мне чего-то, – обеспокоенно замечает пациент, следя за моими действиями.

– А как же, – киваю я. – Все вирусы, мой друг, даже такие грозные мутанты, как вирус СПИДа, дохнут в условиях высокой температуры. Вот этот препарат ее искусственно и поднимает, чтобы возбудители стультопатии перемерли. А это, – я кивнул на яростно вытрясающую в стакан содержимое еще трех ампул магнезии Офелию, – другой препарат, который после уничтожения вирусов способствует их выведению из организма…