Колодец старого волхва - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 21

Но сегодня Медвянке было невесело – она не любила погребальных причитаний, ее жизнерадостному нраву были противны упоминания о смерти и горести, так не вязавшиеся со светом и свежестью весны. Слушая рыдания, долетавшие до заборола с жальника, она пожалела, что не осталась дома.

У надворотной башни мелькнуло что-то красное. – Ой, горюшко мое! – в притворной досаде воскликнула Медвянка, разглядев издалека знакомо развевающийся плащ. – Опять Явор идет! Идет, страхолюдина! Куда ни пойду – он тут как тут, за мною следом! Хоть в погреб прячься и со двора вовсе не ходи!

– А что ты на него так ополчилась? – спросил Надежа. – Чем он тебе не хорош? Тысяцкий его жалует, глядишь, и сотником будет.

Но Медвянка была непреклонна и со смехом мотала головой. – Да куда ему в сотники – с таким-то носом!

Надежа неодобрительно покачал головой. Выдавать силой было противно воле богов, да и не смог бы такой любящий отец, как Надежа, в чем-то принуждать свою дочку. Не теряя надежды убедить не в меру разборчивую девицу, что лучше Явора ей жениха не найти, городник раз за разом заводил с ней разговор об этом.

Повернувшись, чтобы поздороваться с Явором, Надежа вдруг увидел, что к нему приближается еще один знакомец – Добыча. Нетрудно было догадаться, чего он хочет, и эта встреча вовсе не обрадовала старшего городника.

– Уж прости, друже, что от работы тебя отрываю, – с непривычным подобострастием заговорил Добыча, поздоровавшись и даже поклонясь. – Сам знаю, как досадно, когда дело стоит – мне ли не знать! О том и хочу тебе челом бить – отпустил бы ты с вала моих людей! А я тебе тоже удружу по-соседски – свинью утром забили…

– Слышал я, слышал, как свинья твоя визжала! – Надежа усмехнулся, понимая, куда клонит старший замочник. – А печенегов не хочешь ли свининкой угостить? Да они, говорят, до нее не охочи.

Медвянка тем временем отбежала по стене подальше и притворилась, будто наблюдает за женщинами на жальнике и знать не знает никаких десятников со сломанными носами. В последние дни она сомневалась, не слишком ли сильно одолжила Явора подаренным платочком, и решила держаться с ним построже и попрохладней.

Поклонясь Надеже, Явор подошел к ней.

– А ты что же, душа-девица, родичам пирогов не печешь? – спросил он, поздоровавшись.

– А моих тут нет никого, – беспечно ответила Медвянка. – У меня деды-бабки под Вышгородом схоронены. А пока в Белгороде живем, у нас никто не помер, только дядька, материн брат, да и он не здесь… А ты-то чего по стене гуляешь? Или тебе службы мало? Так пошел бы людям помог, – Медвянка насмешливо кивнула вниз, где Громча и Сполох вдвоем тащили волокушу с землей. – Что же твоей силе зазря пропадать?

– Моя-то сила не пропадет, у меня дело иное, – сдержанно ответил Явор и замолчал.

Этими словами Медвянка напомнила ему самые горькие обиды, самый тяжкий день, когда он готов был бежать от нее хоть в чудской поход. Но она была слишком хороша, красота ее слишком влекла, делала незначительной и боязнь отказа, и опасность новых насмешек. Явор помнил, как она смехом отвечала на его слова о любви, но теперь у него был ее платок – знак приязни, повод к надежде. И в прошлые годы – на весенних игрищах в роще, на зимних посиделках у боярыни Зориславы – Медвянка играла с ним, что-то недосказанно обещала лукаво-ласковыми взорами, но потом ускользала, как белка, ничего не позволяя и оставляя в той же растерянности. Явора измучило это метанье, и история с чудским походом истощила его терпенье. Подаренный платочек сильнее, чем все прежнее, повеял на него теплым ветром надежды, и Явор устремился вперед, не в силах больше ждать и мучаться сомнениями. Так он кабану на загривок прыгал: удержусь – моя взяла, не удержусь – затопчет, знать, судьба!

– Ладно, не смейся! – примирительно сказал Явор, и голос его внезапно стал глуховатым и прерывистым. – Ты меня давеча выручила, платок дала – хочу теперь тебе в ответ подарок подарить. Посмотри-ка.

Чуткий слух Медвянки уловил перемену в его голосе, и она догадалась – для нее приготовлено что-то необычное. Глаза ее заблестели любопытством, она оторвалась от проема заборола и повернулась к Явору.

Он показал ей что-то маленькое в полураскрытой ладони, но не протянул руку, а держал ее перед собой, заставляя Медвянку подойти ближе. Она пренебрежительно повела бровями – дескать, не очень-то мне и занятно, что ты там принес. Но любопытство было тем врагом Медвянки, перед которым она всегда оказывалась бессильна. Словно бы нехотя, из одной вежливости, Медвянка подвинулась ближе к Явору и заглянула в его ладонь.

– Ну, что у тебя там? – небрежно спросила она. – Головастика поймал?

На ладони Явора лежал серебряный перстенек с черненым узором – солнечным крестиком в круге. На миг Медвянка застыла – такого подарка она не ожидала. Для нее все предыдущее было только игрой, и она не задумывалась, что это значит для Явора. Даже подарив платок, она не придала этому настоящего значения. Но Явор не смеялся и не смеха теперь ждал в ответ. Если бы она теперь приняла перстенек, то этим позволила бы Явору за себя свататься. Сейчас ей предстояло решить свою судьбу – или принять перстень и завтра ждать сватов, или отказаться и продолжать беспечальное девичье житье. На миг пестрое и шумное виденье свадьбы соблазнительно мелькнуло перед взором Медвянки, но она была достаточно умна, чтобы помнить – за свадьбой придет новая жизнь. Хлопоты о муже, скотина, печка и погреб, люльки плачущих детей… Прощайте, заботы отца и матери, песни и пляски в весенних хороводах, венки и ленты, любовные взгляды парней. И все ради десятника со сломанным носом! Нет, этого она не хотела.

– Вот уж невидаль! – Быстро справившись с растерянностью, Медвянка небрежно-равнодушно повела плечом и отвернулась. – Мне батюшка и не такие дарит.

– Так то батюшка! – ответил Явор. Она опять хотела ускользнуть, но он твердо был настроен добиться ответа. Прямой и открытый нрав его не позволял темнить и умалчивать в таком важном деле.

– Пойди за меня! – воскликнул он, стараясь наконец убедить ее. – Я тебя не обижу, ни в чем ты отказа знать не будешь, ни в платье, ни в уборах, только полюби меня, как я тебя люблю!

Медвянка отвела глаза, не зная, что сказать. Она не хотела соглашаться, но язык не поворачивался прямо отказать, ей был неприятен такой открытый разговор – гораздо веселее было играть и увиливать, оставив решение на «когда-нибудь потом». Но Явор больше не мог терпеть недомолвок.

– Хватит тебе тянуть! – Схватив Медвянку за плечи, он с силой повернул к себе и горячо заговорил, уже не выбирая слов, сердясь на нее и желая ее добиться. – Третий год веретеном вертишься, да я тебе не пряслень! Знаешь ведь, чего я хочу, так говори прямо – или сватать буду, или морочь кого другого!

Такой напор рассердил Медвянку – она вырвалась и вскинула к его лицу заблестевшие глаза, нахмурила тонкие брови. На себя бы посмотрел сперва – а она еще в чем-то виновата! Очень ей надо!

– Пусти! – гневно воскликнула она. – Я-то тебя на веревке не держу – сам ходишь, а не по нраву – шелкова тебе дорога! Когда заря утренняя с зарей вечерней сойдутся, тогда я за тебя пойду! И перстня твоего мне не надо!

Явор не старался ее удержать, он задохнулся от обиды и возмущения, сам себя зажал в кулак, чтобы не сорваться, не наговорить такого, о чем потом пожалеет; но взгляд его стал так гневен и страшен, что Медвянка испугалась и подалась назад. Явор перевел дыхание и сжал перстенек в ладони.

– Ну, как знаешь, – отрывисто, глухо выговорил он.

Могильный холм быстро вырастал над его надеждами на счастье. Но Явор умел владеть собой – по лицу его Медвянка не узнала, как сильно его ранил ее отказ. Явор не был самонадеян, но он знал себе цену. Он был оскорблен ее пренебрежением, и обида в первые мгновенья заглушила даже боль разочарования. Боги даруют и сердцу спасительный щит – когда удар очень силен, боль чувствуешь не сразу.

– Не хочешь – твоя воля, с земным поклоном просить не буду. Поищи себе других, у кого носы покрасивее! – окрепшим голосом резко бросил Явор, повернулся и пошел прочь.